Он позвонил доктору Ротту.

— Прекрасно, обязательно идите, — услышал он довольный голос немца.

— Господин Ротт... — начал он, но его перебили.

— Здесь Берлин, а не Варшава. — Теперь доктор Ротт говорил как обычно, ровно, без интонаций. — Кроме того, мы возьмем ваше свидание под контроль. Наконец, господина Моравского мы хорошо знаем. Если он предложит вам восстановить связь с дефензивой, соглашайтесь, но требуйте хорошей оплаты. Они должны почувствовать, что вы крепко стоите на ногах и можете спокойно послать их ко всем чертям. Вы меня поняли?

— Понял, — озадаченно произнес Дружиловский.

Он отправился к хозяину ресторана и договорился, что завтра утром работать не будет.

На другой день, ровно в одиннадцать часов, он вошел в единственный подъезд трехэтажного дома номер семь по Гарденштрассе.

— К пану Моравскому, — небрежно сказал он поднявшемуся ему навстречу привратнику, и тот показал на дверь здесь же, на первом этаже.

Это было обычное конторское помещение. За длинной низкой перегородкой сидели клерки. Трещала пишущая машинка. На стене висел плакат с изображением скорбной женщины в костюме сестры милосердия. На плакате было написано: «Польский Красный Крест разыскивает во всем мире без вести пропавших поляков».

Моравский вышел ему навстречу с приветливой улыбкой, помог раздеться, предложил кофе, сигару. Он показался Дружиловскому симпатичным.

— Пан Дружиловский, сразу скажу о главном... — мягко начал Моравский. — То, что произошло с вами в Польше, весьма прискорбно, — он глядел на Дружиловского умными, изучающими глазами. — Тем более что причиной всему были далеко не служебные интересы. Виновные строго наказаны, а я приношу вам официальное извинение.

Дружиловский смотрел прищуренными глазами мимо поляка, на висевший за его спиной плакат, изображавший трогательную встречу мужчины и женщины. Они счастливо улыбались. Наверху было написано: «Им помог найти друг друга польский Красный Крест».

Дружиловский был очень серьезен в своем оскорбленном достоинстве — впервые в жизни перед ним извинялись, он и не представлял себе, что это так приятно.

— Согласитесь, что заочное извинение... — начал он.

— Но ведь речь идет о делах служебных, — мягко прервал Моравский и подумал: «Знал бы ты, от чего я тебя спас, не выламывался бы...» Моравский имел подробную характеристику сидевшего перед ним человека и углубляться в разговоры на нравственные темы не находил нужным. Он вынул из стола пухлый пакет и положил его перед Дружиловский: — Здесь все, что причитается вам за время, пока мы не имели с вами связи.

Дружиловский сдвинул брови и поднял верхнюю губу с усиками.

— Затыкаете мне рот?

Моравский наклонился вперед, его доброе смуглое лицо казалось огорченным.

— Зачем вы так разговариваете со мной? — тихо спросил он.

— А с кем же прикажете мне разговаривать? — повысил голос Дружиловский, и в черных его глазах заблестела неподдельная злость. — Вам поручено принести мне извинения, и кому же, как не вам, я должен сказать, как я на это смотрю.

Он говорил и думал: «Все ясно, я нужен этим гадам, они даже боятся меня». Он ожидал сегодня чего угодно, но чтобы перед ним извинялись, да еще одаривали деньгами — такого не придумаешь...

Моравский смотрел на его красивое разгневанное лицо и думал, что майор Братковский ошибается — этот тип совсем не так примитивен.

— Тем не менее неприятно получать подзатыльники за других, — с обиженной улыбкой сказал Моравский.

— Вы имеете возможность передать услышанное Братковскому, — запальчиво ответил Дружиловский и продолжал: — Можете еще сказать ему или кому угодно, что, пока такие люди, как он, работают в вашем ведомстве, от этого дело не выигрывает.

Моравский, помолчав немного, сказал:

— Ему я это не передам... — он подчеркнул интонацией, что кому-то другому передаст, и продолжал: — Тем более что Братковский больше не имеет никакого отношения ни к вам, ни ко мне. И давайте лучше, как выражаются картежники, начнем с новой колоды. Не согласны ли вы возобновить вашу полезную для Польши работу?

Дружиловский долго молчал, хотя думать над ответом не было необходимости. Приятно было видеть, как Моравский ждет.

— Что конкретно вы хотите от меня? — спросил он наконец.

— Считаю ваш вопрос ответом. — Моравский подал ему лист бумаги.

Это был документ вербовки Дружиловского, оформленный в Ревеле редактором Ляхницким.

— Я попросил бы вас еще раз поставить здесь свою подпись и новую дату, — вкрадчиво произнес Моравский.

Потянув еще немного, Дружиловский вздохнул, взял со стола ручку, расписался.

— Я рад, что все это позади, — сказал Моравский дружелюбно. — Отныне только дело, и я уверен, что мы поладим. Вы по-прежнему связаны с господином Андреевским?

— В известной степени.

— Насколько нам известно, он ведет активную переписку с русскими монархическими лидерами во всем мире и хорошо осведомлен об их планах в отношении большевистской России. Вы понимаете, как нам важно это знать.

Дружиловский наклонил голову.

— Хорошо. Срок?

— Как можно скорее.

— У вас все? — Дружиловский встал, сдержанно поклонился и направился к дверям. Он не взял пакет с деньгами и ждал, когда его остановят.

— Пан Дружиловский, вы забыли!.. — Моравский встал из-за стола и, как бы взвесив пакет на руке, улыбаясь, сказал: — Такая забывчивость дорого стоит.

— Но мне помог польский Красный Крест, — Дружиловский кивнул на плакат, небрежно сунул пакет в карман и поклонился.

Моравский посмотрел ему вслед, вернулся к столу и написал телеграмму в Варшаву:

«Начало флирта вполне успешное».

Операция против Дружиловского имела условное название «Флирт».

В тот же день Дружиловский на конспиративной квартире подробно пересказал доктору Ротту свой разговор с Моравским, с особым смаком, воспроизводя даже интонацию, повторил то, что сам сказал поляку. Немец слушал и осторожно поглаживал белой рукой голову. Он испытывал удовлетворение: его расчет оказался точным. Сегодня Дружиловский ему положительно нравился.

— Поздравляю вас, — произнес доктор Ротт, чуть приоткрывая тонкие губы, и вдруг заговорил отрывисто резко, будто диктовал приказы: — В ресторане больше работать не нужно. С сегодняшнего дня вы живете в этой квартире. Копию переписки Андреевского для поляков дадим вам мы. Каждую встречу с ними будем использовать в наших интересах. Теперь у вас будет собственное лицо, — немец вынул из портфеля лист с машинописным текстом. — Вы напечатаете это в русской газете «Руль». Счет за публикацию передадите мне. Это объявление об открытии вами информационного агентства по борьбе с московским Коминтерном. Контора будет здесь, в квартире. О характере деятельности поговорим позже. Последнее — в свое время вы называли господина Зиверта одним из ваших знакомых в Берлине. Это вам пригодится. У меня все.

Доктор Ротт по-военному выпрямился, вставая, и, взяв портфель, вдруг спросил:

— Сколько денег вам дали поляки?

— Пятьсот марок, — ответил Дружиловский, хотя получил тысячу.

— Я рад за вас, — скупо улыбнулся доктор Ротт. То ли он знал, сколько на самом деле получил его агент, то ли был рад за него — неизвестно.

Утром Дружиловский вышел из своей новой квартиры и направился в «Станицу» забрать свои немудрые пожитки.

Выходя из дому, он заметил, как полицейский, стоявший на перекрестке, быстро перешел на тротуар.

— Прошу предъявить документы!

Дружиловский неторопливо достал свое временное удостоверение, выданное доктором Роттом.

— Это не документ, — сказал полицейский, не читая бумажки. — Следуйте за мной в полицей-президиум.

В массивном мрачном здании они зашли в комнату на первом этаже. Полицейский приказал ждать.

— Разрешите позвонить по телефону? — попросил Дружиловский.

— Это не в моей компетенции, — ответил полицейский и ушел.

Дружиловский осмотрелся. Комната похожа на тюремную камеру: стол, стул, у стены — деревянная скамейка. Глухая тишина... Он отметил все это как сторонний наблюдатель, так как был уверен, что недоразумение сейчас же будет улажено. Но прошло десять минут... двадцать... тридцать... Он подошел к двери, подергал, она была заперта.