Тахир остановил своих напарников возле большого дерева, росшего перед мостом.

— Нам нечего терять, братцы. Беки и нукеры бросили нас под копыта вражеских коней. Опять повторяю: «Сам за себя умри, сирота», есть такая поговорка. А коль нам повезет, то избавимся от большой беды вместе со своими родными: новый мост построить не шутка через такую реку, как наш Кувасай… А коли случайно не повезет… молчать надо. Всем, несмотря ни на что.

— Дадим клятву! — решительно сказал Махмуд. — Если кто из нас раскроет врагам тайну, то пусть… пусть поимеет собственную мать!

Это было самое большое проклятье, самый страшный позор.

— Да будет так!

— Да будет так!

Все провели ладонями по лицам и друг за другом взошли на мост.

Тахир нацелился пройти сорок — пятьдесят шагов и зажечь костер близко к середине моста. Чем дальше они шли, тем беззащитнее чувствовали себя. Открытая с двух сторон вода делала мост светлее, чем берег. Их могли увидеть! Для какого-нибудь лучника из передового вражеского отряда они могли стать отличными мишенями. А тут еще пила в руках плотника задела за топор Тахира. Резко и звонко задела! Парни вздрогнули, остановились, прислушались к ночным звукам, подождали немного. Хорошо хоть лягушки, тысячи лягушек не замолкали.

— Тахир, давай не пойдем дальше, — прошептал Махмуд. — Если подойдут оттуда, как тогда убежим, ты подумал?

— Надо одному пройти весь мост. Ну, пусть Умурзак перейдет на ту сторону, будет караульщиком… Да не бойтесь, они отсюда далеко.

Усилился дождь. В его пелене исчезли огни далеких костров. Теперь враги не смогут их заметить.

Мост был длинным, стоял на трех опорах. Тахир перегнулся через перила, посмотрел вниз: вот она, первая со стороны их берега, опора. Здесь он остановил всех, кроме Умурзака, который все-таки пошел дальше, к месту, где надо стоять на карауле. Тахир расставил людей, приказал топорами побыстрее стесать верхний мокрый слой настила и тут же на сухое дерево вылить из кувшина масло. Сам стал высекать огонь, стараясь прикрыть от дождя трут. После нескольких неудачных попыток трут занялся, и горький дымок ударил в нос. Маслобойщик, более сноровистый, поджег лучину. Тахир сунул огонек в паклю, которую всю дорогу нес под мышкой. Слабый огонек медленно разливался по деревянному настилу, но дунул ветер, и дождевые капли с легким шипением прибили его.

— Масло какое-то дрянное, не горит! — Махмуд выругался.

— Дождь ведь идет, — кинул в оправдание маслобойщик. — Скажи спасибо, что хоть такое нашлось.

— Тихо! — прошептал Тахир. — Трут пусть тлеет.

Тахир быстро соединил два пояса, скрутил потуже, обвязал с одного конца жгута себя, другой конец крепким узлом прикрепил к перилам. Перегнулся через них, повис. Ногой нащупал опору моста и встал на поперечную балку. На нее, не тронутую дождем, положил растопку, налил масла, поджег. Быстро загорелась, но и быстро сгорела растопка, порыв ветра рассыпал искры по воде.

Тахир выскочил наверх, на мост, взял в руки топор и с остервенением начал рубить перила.

— Вот тебе, коли не горишь! Вот тебе! Вот! Вот!

Маслобойщик взял второй топор, начал крушить перила с другой стороны.

— Э, стойте, Тахир, какая от этого польза? — крикнул Махмуд. — Лучше дай-ка топор мне. Вот видишь: эти доски прибиты гвоздями — мы их отдерем и выбросим.

Может быть, это выход? В темноте и не увидишь, где тут гвозди, но Махмуд плотник, он их находил на ощупь. Вдвоем они вырвали наконец здоровенную доску, шедшую поперек моста. На вторую сил не хватило.

— Пилой давай, браток! — сказал Махмуд.

Начали распиливать поперечный настил.

— Не спеши! — сказал Тахир, — Все равно… От того, что мы здесь сделаем дыру на пять-шесть досок шириной, толку будет мало.

— Почему? Сделаем такую, чтоб не могли пройти кони и телеги!

— Да какой-нибудь плотник в два счета исправит мост, что у них, думаешь, плотников нет?

— Взялись мы, кажется, за безнадежное дело! — уныло признал парень-маслобойщик.

Махмуд разозлился:

— Ну, вот что… Давайте распилим балки!

— Это целые стволы — ты шутишь? — толстые, как быки. Их не распилишь!

— Распилим! — вдохновился и Тахир.

И вот две пары парней, по очереди орудуя пилой, взялись распиливать поперечные балки моста. Теплый дождь все накрапывал, не переходя в ливень; пот работающих смешивался с ним — вконец измокла одежда. Пильщики хотели в двух-трех местах распилить балки, оборвать их связь друг с другом, не понимая, что удайся их замысел — и все они, вместе с досками и бревнами, рухнули бы в бурный Кувасай. Но мост не рухнул, как они ожидали. Его удерживали еще какие-то гвозди, балки, опоясывающие тяжи. Тахир и Махмуд снова взялись за топоры. В одном месте мост вдруг затрещал, чуть прогнулся, но по-прежнему стоял.

— Хватит! — бросил Махмуд в изнеможении, — Не по зубам нам этот мостище!

— А будь он проклят! — воскликнул Тахир и опять стал крушить перила. Но тут прибежал с той стороны Умурзак:

— Кончайте! Не грохочите так! Похоже, что враги двинулись с места.

— Ты видел?

— Слышал голоса: «По коням!», «Строиться!»… Значит, скоро надвинутся сюда!

— Не торопись дать деру, возьми пилу. Здесь ничего не оставляйте! — тоном приказа сказал Тахир и выбросил в воду оставшуюся без применения растопку, обломки досок.

Пятеро парней, потерпев неудачу, угнетенные и усталые за ночь, разошлись по домам.

На востоке загоралась заря.

Неприятельское войско двинулось вперед после сахарлика. Передовой отряд вступил на мост еще в утреннем сумеречном тумане. Ливень прошел, только не здесь, а в горах, и поэтому вода в Кувасае поднялась высоко, мчалась сильно и быстро. Всадники передового отряда легко перешли мост, их было немного, и шли они одной цепочкой.

Ряды следующих за ними колонн шли плотно друг к другу и во всю ширину моста. Нукеры везли награбленные грузы на арбах, запряженных верблюдами. Конные, пешие, телеги, верблюды — все это в дымящемся тумане, в отсветах жидкой зари, будто черный сель[55], заполняло мост.

И та опора, где ночью орудовали кувинские парни, треснула до конца. Тут еще конь одного из всадников провалился передней ногой в щель между досками. Лошадь пыталась выдернуть ногу, заржала, забилась. Нукер от неожиданности грохнулся из седла на мост, прямо под копыта шедших сзади коней. Треск ломающегося впереди настила, истошный вопль сброшенного всадника напугали коней. Они попятились, сбились с ноги, расстроили ряды.

А задние напирали и напирали. От затора приостановилось движение, от приостановленного движения усилилась тяжесть всходящих на мост. Со страшным грохотом рухнул пролет; лошади, люди, телеги, бревна и доски стали добычей реки, что поднялась уже почти до уровня поперечных балок.

Кто остался на мосту — пытались податься назад.

Но сзади все еще давили те, кого направлял со своего берега еще не осведомленный военачальник. Сталкивались и падали люди — отчаянные крики говорили о новых жертвах. Отсутствие на многих участках моста перил увеличивало число падающих в поток. Груженые арбы, налезая друг на друга, тормозили движение, их оттаскивали по краям, — и, ломая остатки перил, они с тяжким шумом летели вниз. Кто-то пытался проложить себе дорогу камчой, некоторые беки выхватила мечи, чтоб положить конец панике, но лавина падающих уносила и их вместе с собой в воду.

Затор становился все плотнее. Жертв — все больше.

Самаркандцу доложили о том, что делается на мосту. Нукеров из личной своей охраны Султан Ахмад послал спасать тех, кого уносит река. Это была еще одна ошибка. Нукеры, пробивая стены камыша, подошли близко к берегу и начали проваливаться в болота Спасать теперь надо было их самих — некоторых арканами; множество проглотила болотная топь.

Взяла она и тех, кто, упав с моста, но умея хорошо плавать, преодолевал поток и достигал трясинного неверного берега. Поток и трясина, словно сказочные дэвы, пожирали и людей, и лошадей, и верблюдов. Крики гибнущих в реке слились с криками исчезающих в болоте. Немало осталось убитых, растоптанных и на самом мосту.