— Значит, откажем в просьбе повелительнице?

«Ну что он от меня хочет?» — мысленно рассердился визирь. Сегодня готов потрафлять матери и сестре, вчера пылко говорил о том, как сильно желает похода, боев, подвигов ратных. Переменчив — потому что молод. Словно дитя слабое, все еще прислушивается к советам женским… Однако не мог Касымбек не считаться и с Кутлуг Нигор-ханум, собственными глазами видел, как влияет мать на молодого сына.

— Просьба повелительницы-ханум для меня святой закон, — произнес Касымбек. — Ваш слуга хочет только сказать, что в важном деле надо заручиться согласием всех влиятельных беков.

В знак особой милости к Касымбеку, к его имени прибавляли обращение «амир амиров». Кутлуг Нигор-ханум не забыла об этом.

— Господин амир ал умаро, — благосклонно улыбнулась она ему, — вы поможете мирзе Бабуру получить согласие других беков, верно?

— Со всей душой, ханум! Но я… немножко знаю желания беков… Если не примете мои слова за неучтивость, я скажу, в чем они правы…

— Говорите!

Касымбек на мгновение закрыл глаза, напряг шею, так что конец не тронутой сединой, черной бороды ушел в воротник дорогого чекменя из верблюжьей шерсти. Потом выпрямился, поднял голову. Глядя на Бабура, он заговорил о том, что великий потрясатель вселенной эмир Тимур и достославный мудрец мирза Улугбек строили великолепные здания в Самарканде, потому что в их руках были богатство и мощь огромного государства, а вот сейчас это огромное государство раздроблено, и прекрасная Фергана есть хотя и большая, но все же лишь часть некогда единого и сильного Мавераннахра.

Ханзода-бегим, тотчас догадавшись, куда он клонит, спросила:

— Господин амир ал умаро, вы хотите сказать, что у нас не хватит сил для великих сооружений?

— Высокородная бегим, вы начали говорить о том, чтобы Андижан соперничал с великим Самаркандом. Беки могут сказать, что для такого подвига необходимо восстановить прежнее государство. Силы всех его частей, ныне самостоятельных, надо объединить, собрать в единый кулак. А как это сделать без походов, под чьим знаменем провести объединение? Ныне же раздробленность не дает возможности для осуществления ваших великих созидательных замыслов.

Бабура Касымбек вполне убедил, он посмотрел на мать, с азартом ожидая, как она оспорит визиря.

— Господин Касымбек, великие постройки предпринимали не только эмир Тимур и мирза Улугбек. В Герате Мир Алишер построил знаменитую троицу: Ихлосия, Халосия, Унсия[75]. А власть мирзы Бабура вовсе не меньше власти Мир Алишера, лишь советника одного из венценосцев.

«Так, матушка, так!» Слова Кутлуг Нигор-ханум вновь разбудили желания, лежащие в самой глубине души Бабура. Пламенная страсть юности — стать знаменитым, прославить свое имя — заставляла его мечтать то о великих воинских победах, то о замечательных стихотворениях и дастанах, детищах его пера. Но победами ли может заслужить он признание у таких великих, как Навои? Да и переменчива, утомительно-капризна воинская слава! Вот он вернулся из-под Самарканда, промучившись там целых семь месяцев, — мечта о победах и великих сражениях осталась недостижимой мечтой. Стать великим поэтом? Ну, это похоже тоже на птицу, летающую на недостижимой высоте. Бабур чувствовал, что сил у него поймать ее маловато, пока маловато. Но матушка подсказывает еще один путь, полегче: ведь если слава о построенных Навои Ихлосии, Халосии, Унсии достигла Ферганской долины, то почему же слава о зданиях, выстроенных молодым Бабуром здесь, не сможет достичь Герата? Сможет. И ее услышит Навои. Порасспросит, кто такой Бабур, как бы заранее познакомится с ним. А потом, может быть, Бабур поедет в Герат или Навои приедет в их края. Бабуру не остались неизвестными слухи, будто Алишеру Навои не нравится нынешний двор гератского властителя Хусейна Байкары. Может быть, великий поэт еще станет учителем его, Бабура!

Тут глаза его вспыхнули, голос зазвучал повелительно-резко:

— Матушка права! Надо убедить беков, господин визирь!

Это уже «фирман» — приказ. Лица Кутлуг Нигор-ханум и Ханзоды-бегим просияли: Касымбек побежден и сейчас сдастся.

Но Касымбек крепко держался за свое — за ним стояли беки.

— Повелитель мой, прежде чем приступить к исполнению вашего фирмана, разрешите высказать еще одно пожелание наших беков.

Бабур нехотя кивнул головой в знак разрешения. Касымбек разгладил пышные черные усы. Смело посмотрел на Ханзоду-бегим (что редко позволял себе):

— Бегим, вы прекрасно сравнили нашего повелителя с Фархадом. Беки гордятся службой у современного Фархада. И наша мечта, — улыбнулся визирь, — свести Фархада с Ширин, — И тут же посерьезнел: — А как вам известно, наша Ширин сегодня в Самарканде, она мучается, бедная, словно пленная.

Щеки Бабура чуть порозовели от смущения.

Касымбек затронул вопрос очень деликатный.

Мирза Бабур еще в пятилетнем возрасте был помолвлен с Айшой, дочерью самаркандского властителя Султана Ахмада, того самого Султана Ахмада, чьи полки понесли столь большой урон во время бесславной переправы через Кувасай. Сейчас Айше четырнадцать лет. Все последние годы Бабур ее не видел ни разу, но те, кто видел, говорили в один голос, что она прекраснее свежего бутона розы. Вот эта юная красавица и ждала Бабура как избавителя, о чем сообщали Бабуру люди, в нем заинтересованные. И воспламененный Бабур хочет освободить свою Ширин, угнетаемую злым Байсункуром, освободить, показав всем свою воинскую отвагу. Он, конечно, не помнит Айшу-бегим, но он с давних пор, с тех своих пяти лет, помнит другую прекрасную девушку, невесту Султана Ахмада, и полагает почему-то, что и Айша теперь столь же красива.

По обычаю покрывало с лица невесты должен снять чистый маленький мальчик. Тогда Кутлуг Нигор-ханум гостила в Самарканде: ее пригласили на свадьбу Султана Ахмада, и пятилетний Бабур был с матерью. У Султана Ахмада сыновья умерли, и, хотя Кутлуг Нигор-ханум завидовали, а на мальчика посматривали косо, все же именно ему, Бабуру, под возгласы пожелания — «да родит молодая сына, как лев», — довелось стянуть покрывало. Многое из того события стерлось начисто в его памяти. Но свое непонятно-горячее чувство, которое он испытал, когда под его ручонкой открывалось нежное лицо девушки-невесты, — помнит. Он знает теперь, что это было чувство восхищения прекрасным. Он испытывал его с тех пор много-много раз — читая прекрасные стихи, слушая прекрасный напев, погружаясь душой в красоту пейзажа. И образы луноликих красавиц все чаще тревожили воображение Бабура — и наяву, и во сне. Пятилетний мальчик не понимал, конечно, особой прелести женской красоты, хотя и запомнил свое волнение перед нею; юноша Бабур, когда ему нахваливали красоту самаркандской невесты, живо представлял себе, какая она, Айша… Вспоминалась и невеста Султана Ахмада, и прекрасные героини книг. Бабур, и не видя Айши, уже любил ее — юношеским своим воображением, пылким и нежно-целомудренным вместе.

Так если прекрасная Айша томится в неволе у его врагов, может ли он, Бабур, спокойно сидеть в Андижане, зная об этом?..

— Господин Касымбек, — сказала Кутлуг Нигор-ханум. — Судьба невесты нашего мирзы беспокоит и нас. Мы писали ее матери, просили отправить Айшу-бегим в Ташкент к ее старшей сестре Розии. Возможно, эта наша просьба уже выполнена…

Касымбек отрицательно покачал головой.

— Увы, ханум, не выполнена, — сказал он. — Ваш слуга постеснялся сразу показать повелителю письмо, которое мною получено недавно из Самарканда от… одного из верных моих людей…

— Что за письмо? Что-нибудь случилось? — забеспокоилась мать Бабура.

— Айша-бегим вместе с матерью и сестрой собралась уехать в Ташкент, была готова уехать, но мирза Байсункур задержал их и, мало того, велел возле их дома поставить стражу. Из дома, говорят, никого не выпускают. И вправду — плен. Теперь пленницы ждут избавления только из Андижана!

Бабура мгновенно охватил гнев. Байсункура, так подло поступающего с бедной девушкой, должно покарать! Желание тотчас же отправиться с войском в Самарканд стало подавлять все другие.