— Не думаю, чтобы кто-либо меня всерьез ненавидел.

— Вот вам и следует их завести. Враги придают жизни остроту. Я это вполне серьезно, — добавила она, видя, как он улыбается.

— Мне никогда не приходила в голову такая мысль.

— Разве вы никогда не испытывали, какие ощущения приносит горячая схватка с врагом? Видите ли, вы человек приличий и не любите признаваться в этом, но что нас больше всего возбуждает, как не добрая сильная ненависть? Когда-нибудь вы в этом убедитесь. Лучшее наслаждение в жизни это выследить того, кто ненавидит тебя, опрокинуть его и смотреть, как он будет барахтаться.

— А если он сам опрокинет вас?

— Ах! — сказала она. — Этого-то вы и не должны допускать! В этом и состоит борьба. Подстерегите врага и бросьтесь на него первым.

— Ну, это же просто варварство!

— Наоборот, — ответила великосветская дама, — это высшее достижение цивилизации. В настоящее время общество овладевает искусством ненависти. Это как бы отголосок борьбы за существование. Вы изучаете свою жертву, ее слабости и больные места и с точностью определяете, куда воткнуть свое жало. Вы узнаете ее желания и стремитесь воспрепятствовать их удовлетворению. Вы старательно подыскиваете себе союзников, окружаете свою жертву и поражаете ее насмерть, а покончив с одной, устремляетесь за другой.

И миссис Билли сверкнула глазами, оглядывая избранное общество в гостиной миссис Девон, обставленной в стиле Людовика XVI.

— Как вы полагаете, эти люди решили тут заночевать? — спросила она.

Прошла неделя или две, и Оливер позвонил брату по телефону:

— Свободны ли вы с Алисой сегодня вечером? Я хочу привести к обеду знакомого.

— Кого именно? — спросил Монтегю.

— Вы о нем никогда не слыхали, но мне хотелось бы вас с ним познакомить. Правда, он покажется вам странным. Потом я все объясню. Передай Алисе мою просьбу.

Монтегю выполнил поручение, и в семь часов они сошли вниз. В холле их ждал Оливер со своим знакомым, и Монтегю едва удержался, чтобы не выдать своего удивления.

Оливер представил мистера Гембла. Это был человечек едва ли выше пяти футов ростом и такой полный, что было удивительно, как он может передвигаться без посторонней помощи; его подбородок и шея образовывали целый ряд жирных складок. Лицо круглое, как луна в полнолунье, и на нем едва различались маленькие свиные глазки. Только внимательно присмотревшись, можно было обнаружить, что эти глазки хитро щурились.

Мистер Гембл был человеком самой вульгарной внешности, какого когда-либо встречала Алиса Монтегю. Он протянул ей жирную маленькую руку, она осторожно к ней притронулась и беспомощно посмотрела на Оливера и Аллана.

— Добрый вечер, добрый вечер! — скороговоркой начал он. — Я в восторге от знакомства с вами, мистер Монтегю. Я много слышал о вас от вашего брата, и мне кажется, что мы уже старые друзья.

Последовала небольшая пауза.

— Не пройти ли нам в ресторан? — спросил Монтегю.

Ему была не очень приятна перспектива выдерживать изумленные взгляды, которые со всех сторон устремятся на них, стоит им появиться, но другого выхода он не видел. Они вошли в зал и уселись за столиком. Монтегю исподтишка наблюдал, достают ли до стола коротенькие руки мистера Гембла, сидевшего против него.

— Какой теплый вечер! — сказал тот, слегка отдуваясь. — Я весь день провел в поезде.

— Мистер Гембл приехал из Питтсбурга, — пояснил Оливер.

— В самом деле? — вставил Монтегю, стараясь поддержать разговор. — У вас там свое дело?

— Нет, я разделался с делами, — ответил мистер Гембл с усмешкой, — так сказать, сложил оружие и ушел. Хочу посмотреть свет до наступления старости.

Официант подошел принять заказ. В это время Монтегю сердито посмотрел на брата, на лице которого расплывалась широкая улыбка. Затем Аллан перехватил взгляд Алисы и уловил ее шепот:

— Ради бога, ну о чем мне с ним говорить?

Но оказалось, что беседовать с джентльменом из Питтсбурга совсем не трудно. Он, по-видимому, был в курсе всех сплетен Нью-Йорка и охотно поставлял темы для разговора. Гембл побывал за зиму и в Пальм-Биче, и в Хот-Спрингсе и рассказал, что он там видел. Он собирался нынешним летом в Ньюпорт и распространялся о своих планах на будущее. Если Гембл и мог догадаться, что все это не особенно интересует Монтегю и его кузину, то он никак этого не обнаруживал.

Покончив с изысканным обедом, заказанным Оливером, мистер Гембл предложил отправиться в театр. У него была на этот вечер ложа, и Оливер принял предложение прежде, чем Монтегю успел вставить слово. Извинившись, он отказался, сославшись на важную работу.

Он поднялся наверх и, стряхнув с себя ощущение скуки, погрузился в работу. Закончив ее уже после полуночи, Аллан вышел подышать свежим воздухом и, по возвращении, застал Оливера с его знакомым в вестибюле отеля.

— Как поживаете, мистер Монтегю? Очень рад видеть вас снова, — сказал мистер Гембл.

— Алиса только что ушла наверх, — заметил Оливер. — А мы решили посидеть в кафе. Не пойдешь ли с нами?

— Очень прошу вас, — радушно пригласил его мистер Гембл.

Монтегю пошел с ними, потому что хотел поговорить с Оливером до того, как он ляжет спать.

— Знаете ли вы Дика Ингама? — спросил мистер Гембл, когда они уселись за столик.

— Из Стального треста? — спросил Монтегю. — Я слышал о нем, но никогда не встречал.

— Мы о нем только что говорили, — продолжал мистер Гембл. — Бедный малый! Ему не повезло, знаете. И это была не его вина. Слышали ли вы, что произошло с ним в действительности?

— Нет, — ответил Монтегю.

Он знал, на что намекает Гембл. Ингам состоял в "стальной шайке", как прозвали трест, и даже был его президентом прежде, чем был вынужден покинуть этот пост из-за разразившегося скандала.

— Он мой старый друг, — сказал Гембл, — и все мне рассказал. Это началось в Париже. Некая сотрудница газеты попыталась его шантажировать, и он засадил ее в тюрьму на три месяца. Но когда она вышла оттуда, американские газеты стали публиковать скандальные истории о бедном Ингаме. Публика возмутилась, и ему пришлось подать в отставку — представьте!

При этом он так сильно раскудахтался, что у него от хохота начался приступ кашля, и пришлось попросить официанта принести стакан воды.

— Теперь у них разразился новый скандал, — сказал Оливер.

— Они веселые ребята, эта "стальная шайка", — засмеялся Гембл, — они добиваются, чтобы Давидсон тоже ушел в отставку, но он с ними еще поборется. Он слишком много знает. Наверное, вы слышали и его историю?

— Кажется, это не очень симпатичная история, — ответил Монтегю, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Плохая история, очень плохая, — серьезно сказал Гембл. — Я его предостерегал, но это не помогло, Помню, как однажды ночью Давидсон сказал мне: "Джим, когда добудешь кучу денег и начнешь покупать все, что тебе захочется, в конце концов покупаешь женщину, и отсюда начало всех бед. Когда приобретаешь картины, то этой забаве когда-нибудь наступает конец: раньше или позже все твои стены будут увешаны ими. Но женщину никогда не удовлетворишь". — И мистер Гембл покачал головой:

— Плохая история, очень плохая, — повторил он.

— Вы тоже занимались сталью? — вежливо спросил Монтегю.

— Нет, нет, мой товар нефть. Я боролся с Трестом, но не выдержал конкуренции, в прошлом году они купили мое дело. И вот теперь я разъезжаю по белу свету.

Мистер Гембл вновь погрузился в размышления.

— Но я не Давидсон, и со мной никогда ничего подобного не приключалось, — сказал он задумчиво, — я женатый человек, и с меня довольно одной женщины.

— Ваша семья в Нью-Йорке? — спросил Монтегю, стремясь переменить тему разговора.

— Нет, нет, она живет в Питтсбурге, — последовал ответ. — У меня четыре дочери — все учатся в колледже. Удивительные девицы, скажу я вам, мне хотелось бы, чтобы вы их увидели, мистер Монтегю.