— Это интересно, — сказал Монтегю.

— Но Прайс прошел суровую школу. Он остер на язык. Помнится, однажды я присутствовал на собрании кредиторов "Американской компании по производству отопительных приборов", оказавшейся в затруднительном положении. Прайс начал так: "Господин председатель, когда я прихожу в контору промышленной корпорации и вижу аппарат, отстукивающий на ленте последние курсы акций на бирже, за креслом у его президента, которое стоит на истертом коврике, мне уже не надо спрашивать, как у него идут дела". Но для чего вам знать о Прайсе? — спросил генерал, посмеявшись над этим воспоминанием.

— Ради дела, которое касается меня, — отвечал Аллан.

— Я скажу вам, кто хорошо его знает. Гарри Куртис. Юридические дела Прайса ведет Уильям Е.Давенант.

— В самом деле? Тогда, пожалуй, я повидаюсь с Гарри.

— Я могу назвать вам человека и посолиднее Гарри, — подумав, сказал Прентис. — Спросите вашу приятельницу миссис Олден; по-моему, она близкая знакомая Прайса.

Монтегю послал записку миссис Билли и получил ответ: "Приходите обедать, я сегодня дома". И вот в тот же вечер Аллан утопал в большом кожаном кресле гостиной миссис Билли и слушал ее рассказы о владельце Миссисипской стальной компании.

— Джон Прайс? — спросила великосветская леди. — Да, я знаю его. Все зависит от того, кем он для вас будет: другом или врагом. Его мать была ирландка, и он весь в нее. Если вы понравитесь ему, то он готов будет за вас умереть, а если возненавидит, то вы услышите от него такие эпитеты, о существовании которых и не подозревали. Впервые я встретила его в Вашингтоне, лет пятнадцать назад, когда мой брат был членом конгресса. Кажется, я вам уже рассказывала, как Дэви заплатил сорок тысяч за место в конгрессе. Это был год, когда демократы одержали верх, и они выбрали бы и Реджи Манна, если бы это им было надо. Я приехала в Вашингтон провести зиму. Прайс в то время был там с целой армией завсегдатаев лобби Законодательного собрания. Он боролся за свободное обращение серебра. Все это происходило до кризиса, когда, как вам известно, серебро еще было в цене и Прайса считали Серебряным королем. Той зимой я видела своими глазами все, что творилось за кулисами американского правительства, могу вас заверить.

— Расскажите, пожалуйста, — попросил Монтегю.

— Демократическая партия одержала победу на выборах, пообещав снизить тарифы, и действительно предоставила монополиям всякие льготы. Деньги лились рекой, и мой брат смог утроить свои сорок тысяч. Компанию возглавляли боссы Стального треста. Уильям Робертс приезжал из Питсбурга каждые два или три дня, а в остальные дни связывался с Нью-Йорком по личному телефону. Я всегда утверждала, что Стальной трест инициатор всех мошенничеств с тарифами. И это продолжается до сих пор.

— А что сделал Прайс со своими серебряными копями? — спросил Монтегю.

— Он их продал, — сказала она, — и как раз вовремя. Он участвовал в предвыборной кампании девяносто шестого года, и я помню, как однажды вечером у меня на обеде рассказал, что республиканская партия ассигновала десять или пятнадцать миллионов долларов на предвыборную кампанию. "Серебру пришел конец", — сказал он и продал свое дело в том же месяце. С тех пор он свободен. А вы с ним знакомы?

— Пока еще нет, — ответил Монтегю.

— Это интересный человек. Я слышала от Дэви, как он, будучи еще владельцем копей, поражал Нью-Йорк своими карманами, раздувшимися от зеленых бумажек. За все он расплачивался стодолларовыми купюрами, как "угольно-нефтяной" Джо, даже за чистку обуви. И предавался дикому разгулу — вы даже не можете себе вообразить, что он выделывал!

— Так вот он какой! — воскликнул Монтегю.

— Был таким, но однажды с ним что-то произошло. Прайс обратился к врачу; тот ему что-то сказал, не знаю, что именно, и он перестроился. Не пьет, ест раз в день и ограничивается одной чашкой кофе. Но он все еще общается со своей прежней компанией: едва ли в городе есть политик или спортсмен, которого не знал бы Джон Прайс. Он сидит с ними чуть ли не до утра и беседует, но я никак не могу заполучить его к себе на обед. "Мое общество — люди, — говорит он, — а ваши гости — мелюзга". Если вы когда-нибудь захотите по-настоящему узнать Нью-Йорк, попросите Джона Прайса быть вашим гидом и познакомить вас с маклерами и грабителями!

Монтегю поразмыслил над портретом, который нарисовала его приятельница, и сказал:

— Так или иначе, но он не очень похож на главу корпорации с капиталом сто миллионов.

— Одно другому не мешает, — сказала миссис Билли. — При этом Прайс с раннего утра в своей конторе, как и все его служащие. И если вы думаете, что это не светлая голова, то попробуйте его на чем-нибудь провести, и вы увидите, что из этого получится. Позвольте мне рассказать вам кое-что о его борьбе со Стальным трестом.

И она начала рассказывать.

Выслушав миссис Билли, Монтегю воспользовался ее письменным столом и написал записку Стенли Райдеру: "Из сведений, собранных мной о Джоне С.Прайсе, я понял, что его дело — изготовлять сталь. Если наша железная дорога будет перевозить его сталь, я согласен на ваше предложение".

На следующее утро Монтегю встретился с Джоном С.Прайсом в его конторе на Уолл-стрите и был приглашен на совещание по поводу реорганизации Северной миссисипской железной дороги. Он принял приглашение и после обеда явился в юридическую контору "Уильяма Е.Давенанта.

Первый, кого он там встретил, был Гарри Куртис.

— Я ужасно обрадовался, узнав, что вы участвуете в этом деле и нам предстоит работать вместе, — сказал Гарри.

За столом комнаты для совещаний в конторе Давенанта расположились Райдер, Прайс, Монтегю, Куртис и Уильям Е.Давенант. Давенант был одним из самых известных юристов Нью-Йорка. На этом высоком, тощем господине костюм висел как на вешалке. Одно его плечо было чуть выше другого, а длинная шея вытянута вперед, вследствие чего казалось, будто его нервное лицо все время напряжено. Проницательные глаза Давенанта свидетельствовали о постоянной работе мысли. Его годовой доход некоторые оценивали в четверть миллиона долларов, и он гордился тем, что никто из поместивших деньги в опекаемое им дело никогда не пожалел об этом.

Забавный контраст с ним представлял собой Прайс, который выглядел как хорошо одетый боксер. Круглое лицо, несколько полноватая фигура, но за всем этим чувствовалось, что это человек железной воли. Можно было легко поверить, что Прайс сам пробивал себе дорогу в жизни. Он говорил резко, конкретно, излагая суть дела несколькими скупыми фразами, подобно хирургу, орудующему скальпелем.

Первым решался вопрос о том, чтобы направить Монтегю на юг. Необходимость в покупке новых акций уже отпала, ибо, обеспечив поддержку акционеров, можно было захватить управление дорогой в свои руки, а это было все, что требовалось. Монтегю должен был повидаться с теми владельцами акций, с которыми был знаком лично, и объяснить им, что ему удалось привлечь к этой железной дороге кое-кого из сильных мира сего на севере, которые готовы участвовать в строительстве новой ветки при условии, что на выборах пройдет их список директоров. Прайс составил такой список. В него вошли Монтегю, Куртис, Райдер, он сам, его кузен и еще какие-то двое, которых Прайс охарактеризовал как людей, привыкших помогать ему в таких делах. Оставалось два вакантных места, которые Монтегю предстояло заполнить кандидатурами из числа наиболее влиятельных владельцев акций.

— Это им понравится, — кратко заявил Прайс, — а у нас будет абсолютное большинство.

Предстояло условиться насчет выпуска акций номиналом в миллион долларов, которые оставил бы за собой Готтамский трест, а также о новом выпуске двадцати тысяч акций, распределяемых пропорционально между старыми акционерами по пятьдесят центов за доллар. Монтегю был уполномочен заявить, что его клиенты оставят за собой все акции, которые не пожелают взять эти акционеры. Он должен был всячески стараться сохранить в тайне весь план, и, главное, чтобы акционеры дороги не навязали ему своего списка. В дальнейшем, когда речь зашла о старых наметках маршрута новой ветки, эти меры оказались весьма оправданными.