Люди, взрослея, часто утрачивают многое из того, чем так богато детство: непосредственность, свежее восприятие мира, неуемную любознательность и интерес к жизни, бескорыстие и глубину чувств… Общение с детьми заставляет как бы вернуться к этому животворному истоку жизни, постоянно поверять взрослую трудную жизнь надеждами и мечтами детства и юности. Кроме того, дети, живущие рядом,— это твое постоянное отражение, которое не сфальшивит: каков ты, таковы и они. Никакое самое разнообразное общение со взрослыми этого не дает — слишком осложнено оно всевозможными условностями, знаниями, званиями, корыстными соображениями. А с детьми…

В педагогической литературе мне часто встречалась одна и та же мысль: воспитатель должен постоянно следить за собой, воспитывать себя, подавать детям пример. И мне всегда от этой вроде бы правильной мысли становилось не по себе: быть только на высоте? Вести себя только образцово-показательно? Я давно поняла, почувствовала, что главное условие контакта с детьми — искренность: с ними надо быть самим собой, Это меня всегда выручало. Однако как спорить с авторитетами?

И вдруг в «Календаре для родителей. 1982» (М., 1981. С. 57) читаю слове Б. Шоу: «Правильное воспитание детей в том, чтобы дети видели своих родителей такими, каковы они в действительности». А позже в воспоминаниях Т. Сухотиной-Толстой нахожу: «Пожалуй, что правду говорят папа и князь, что надо делать так, как хочется, чтобы тогда, когда сделаешь дурно, чувствовать это. А если всегда делать хорошо, то делаешься собой довольна, и это очень противно». Как обрадовалась я этим мыслям! Ну конечно, старание быть лучше, чем ты есть на самом деле, приведет к самодовольству, самоуверенности, а открытость, естественность заставит и успех, и ошибку пережить, перечувствовать, а значит, чуть-чуть измениться к лучшему. По ответной реакции детей всегда можно определить и свои промахи, и свои победы в сложном деле налаживания отношений. Ох и трудны бывают «детские» уроки! Мобилизуешь все для их решения: и чувства, и интуицию, и разум… Зато, если получится, прямо-таки физически ощущаешь: еще чуточку человека в тебе прибавилось. И в детях твоих тоже… Если бы я сама этого не испытала, не поверила бы.

Скажем, всем нам хочется, чтобы наши дети были заботливы. А научить их этому — задача потруднее, чем самому проявлять заботу о них. Давно замечено, что нравоучения надоедают и не трогают; напоминания и упреки вызывают раздражение и строптивость; хуже всего подкуп: «Я тебе конфетку, а ты мне…» — это первый шаг к вымогательству, внешней заботе с подтекстом: «Что я с этого буду иметь?» Нет, нет — все это не то!

Самая распространенная ошибка — отстранить ребенка от всех дел, отказываться от его помощи, потому что матери всегда проще и быстрее что-то сделать самой, чем научить этому малыша. Каждый ребенок обязательно пытается подражать работающему: берется за веник или пылесос, за посуду, тряпку… Вот тут-то его бы и не оттолкнуть, а подбодрить, даже если мусор попадает не туда, куда надо, а чистая чашка плюхается снова в мыльную воду. Это пока еще не желание помочь. Важно пробудить у ребенка желание помочь. «Спасибо, мой помощник, как хорошо с тобой работается, как быстро мы все сделаем!» Дайте ему, вашему несмышленышу, радость почувствовать себя умелым, нужным, незаменимым! Минуты, затраченные на переделку, на обучение (ласковое, тактичное), на разговоры с ним, обернутся потом часами сэкономленного времени и той драгоценной заботой — помощью, о которой мы все, отцы и матери, так мечтаем.

Есть здесь, на мой взгляд, одна психологическая тонкость, которая до меня дошла не сразу. Не замечали ли вы такое: одному человеку помогать приятно— он искренне радуется помощи, даже гордится ею, его чувство благодарности действует вдохновляюще, поднимает тебя в собственных глазах, начинаешь чувствовать себя сильным, щедрым, нужным, и хочется быть таким долго-долго… Может быть, в этом заключается секрет известной женской «слабости», которая стимулирует мужское великодушие, сознание своего мужского достоинства, даже чувство ответственности?

А есть другие люди, как бы монополисты на любовь к ближним. Они сами — сплошное самопожертвование, но заботу о себе не приемлют. Среди женщин сейчас это встречается не так уж редко. Может быть, это одно из последствий эмансипации: сама, мол, могу и ни в чьей помощи не нуждаюсь?! Не миновало это и меня. Помогли разобраться дети. Началось, наверное, все с того, что как-то стеснялась помощи, отстраняла все попытки мне помочь. Даже гордилась тем, что могу обходиться без чьей-либо помощи: дескать, жалость унижает, забота нужна только слабому, а слабой я себя считать не хотела! Вот и получилось постепенно: и муж, и малыши перестали замечать, что я в их помощи все-таки нуждаюсь, и чем дальше, тем больше. Прошел год, второй… И накапливались во мне обида и недоумение: почему же они такие бесчувственные?

Выход оказался прост и естествен: мы стали учиться заботиться друг о друге, думать больше не о своих нуждах, а о нуждах другого. Например, не я стала говорить: «Помоги мне вымыть пол», а отец: «Ну-ка, давайте маме поможем с уборкой!»

Я как-то подумала: все-таки удивительно устроена семья — ничего лучше для нашего взаимного совершенствования в области человеческих отношений еще не придумано да и вряд ли будет изобретено. Посмотрите, какое диалектическое единство: дети бурно растут, меняются ежедневно, чуть ли не ежечасно, а мы, взрослые, уже малоизменяемы, стабильны. Детям нужна наша устойчивость, надежность бытия для защищенности, уверенности в незыблемое мира. А мы, взрослые, имея дело с постоянно меняющимся «материалом», вынуждены не ржаветь, не плесневеть — «самозатачиваться», чтобы не отстать детей, быть для них ведущими надолго.

Все то, что я пытаюсь объяснить так многословно, Пушкин выразил в нескольких фразах. И как сказал! Не могу удержаться от удовольствия снова и снова вместе с вами перечитать эти удивительные строки, с которыми Александр Сергеевич обратился к жене на четвертом году их супружества. Подчеркиваю: на четвертом — т. е. тогда, когда семейная жизнь успела одарить поэта не только розами, но и шипами. Наталья Николаевна в одном из писем, по-видимому, выразила беспокойство, что семья обременяет поэта, не дает ему сосредоточить на творчестве. И вот его ответ: «Никогда не думал я упрекать тебя в своей зависимости. Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив; но я не должен был вступать в службу и, что еще хуже, опутать себя денежными обязательствами. Зависимость жизни семейственной делает человека более нравственным. Зависимость, которую налагаем на себя из честолюбия или из нужды, унижает нас» (8 июня 1834 г.). Воистину здесь нечего ни убавить, ни прибавить — по этому закону надо просто жить.

КАК БЫТЬ С РАБОТОЙ БУНТ ПРОТИВ ЭМАНСИПАЦИИ

Читатель вправе спросить: «Семья, дети — это прекрасно. Но КАК БЫТЬ С РАБОТОЙ, той самой, которая, помнится, была у вас когда-то главным смыслом жизни?»

Только об этом можно было бы написать отдельную книгу — так много всего связано с этой трудной темой: от личных моих переживаний до глобальных социальных проблем. Проблемы оставим специалистам, а я займусь «переживаниями». Я прошла через все сомнения, не исключая крайностей. «Золотую середину» найти оказалось нелегко.

Я уже говорила, что вступила в сознательную жизнь с бесспорным предпочтением профессионального общественного труда всем остальным видам деятельности. Подчинять личное общественному было для меня законом жизни. Так жили мои отец и мать, многие рядом с нами, все лучшие люди, которых я знала. Сейчас мне страшно подумать об этом, но я могла отказаться иметь детей, если бы они помешали моему делу, примеров тому история женской эмансипации знает немало. Но родился сын, потом второй — я окунулась в мир незнакомых мне, удивительно светлых и чистых радостей и в омут бесконечного, однообразного — но необходимейшего! — домашнего труда.

Началась какая-то совершенно новая для меня жизнь, в которой — я сразу почувствовала это! — я стала центром крошечной вселенной, ее своеобразным солнышком, без которого не только голодно, но и холодно всем большим и маленьким в доме. Если где-то там, за стенами дома, я была одной из многих, как бы вполне заменимой деталью, то здесь я оказалась незаменима. Каждый день, уходя на работу в библиотеку, я то и дело оглядывалась назад и долго видела две крошечные фигурки у калитки: они стояли, пока я не скрывалась с глаз. А я шла и чувствовала, что не должна уходить от них, что я делаю что-то не то, почти преступление. Ясли? Детский сад? Какие ясли? Теперь я и представить себе не могла, чтобы отвести своих малышей куда-то в чужие стены и отдать их в чужие руки. Мы нашли выход в том, что работали в разное время: Борис — с утра, я — вечером… И вот за 12 лет — семеро ребят и, кроме очередных и четырехмесячных декретных отпусков, ни месяца пропуска на работе.