— Все уже сделано, обменяли, выдали, командующий распорядился.

Букреев понял, почему контр–адмирал с хода, как говорится, затеял разговор о таких мелочах. Мещеряков старался рассеять их дурные мысли.

Пока Шагаев занимался с Батраковым и Линником, контр–адмирал бегло проверил обстановку: число подведенных плавсредств и кораблей поддержки, как налажена связь с армейскими частями, как доведена задача до каждого…

На прощанье Мещеряков сказал:

— Сообщите морякам, что наши войска, наступающие между Днепром и побережьем Сиваша, продолжают преследовать отступающего противника. Сейчас маршал по прямому проводу говорил с командующим 4–м Украинским фронтом. Войска генерала армии Толбухина атакуют Турецкий вал и завязали бои у Армянска. Сегодня ночью Крымский полуостров будет совершенно отрезан и немецко–румынская группировка в Крыму будет изолирована… Вы начинаете с востока атаку Крыма. Высадиться, вцепиться и держаться… Держаться во что бы то ни стало. Понятно, Букреев?

— Понятно, товарищ контр–адмирал!

— Звенягин?

— Понятно, товарищ контр–адмирал.

— Надеюсь на вас, товарищи. Сегодня к вам обещал приехать сам командующий фронтом…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

За несколько минут до посадки на суда моряки еще раз проверили свои мешки и карманы, выбросили все лишнее, вплоть до белья и писем, и добавили патронов. Армейские водители автомашин с удивлением наблюдали моряков, разбивающих ящики и расхватывающих боезапас. Нехватка судов, хорошо известная морякам, почти штормовой ветер и повторный приказ контр–адмирала «вцепиться» и «держаться» усилили жадность к патронам и гранатам.

Командующий, незаметно въехавший во всю эту сутолоку, вышел из машины и направился к причалам. Букреев, извещенный Горбанем, пошел навстречу генералу. Командующий, отставив рапорт, поздоровался с Букре- евым и присел на кнехт. Он молчал, как будто прислушиваясь к гудению людей и треску разламываемых ящиков.

— Люди распределены по судам? Задача доведена до каждого?

— Распределены, задача доведена до каждого, товарищ генерал армии.

Командующий устало поднялся.

— Сколько у вас плавсредств, товарищ Букреев?

— Четыре катера «МО», восемь мотоботов, два гребных барказа и один катерный тральщик, товарищ генерал армии.

— Когда‑нибудь историки удивятся, анализируя те силы, с которыми мы атакуем Тавриду… Да–а-а…

Узнав о присутствии командующего, к причалу подходили моряки.

Командующий не видел лиц людей, но чувствовал движение матросской массы, дыхание, шопот и тревожное ожидание. Он хорошо знал, что предстоит людям, посылаемым им на трудный, жертвенный подвиг.

В этот важный момент, на грани жизни и смерти, нужно было напомнить о целях борьбы, которую вели эти молодые, но зрелые люди, сгрудившиеся возле него и ожидавшие поддержки и оценки их грядущего подвига, для которого созвало их боевое товарищество, скрепленное долгом, дисциплиной и совместно пролитой кровью.

— Матросы и офицеры десанта! — бросил он своим хрипловатым голосом. — Мы должны очистить наши земли от немцев. Мы радетели русской земли. Нам довелось… нам довелось. — Он поднял голос, махнул плотно сжатым кулаком туда, в сторону Крыма. — Пришло время, когда мы придем к их границам! Дорога в их разбойничьи государства лежит для нас, черноморцев, через Крым, через Севастополь. Для нас обходных путей нет, ребята! Нет! Мы появимся на их границах! Мы перейдем их и ворвемся к ним. Мы привезем матерей наших, отцов, жен и детей, разоренных ими и обиженных и скажем: «Возьмите все, что они отняли у вас».

Сегодня ночью вы начинаете новый поход. Надо сломить заслоны. Сломить во что бы то ни стало. Потомки будут вспоминать вас со славой. Сам Сталин, первый радетель нашей земли, смотрит на вас! Желаю успеха, орлы! Вперед на врага, букреевцы!

Он еще раз взмахнул кулаком, постоял, опустив голову, затем, попрощавшись с Букреевым, Батраковым, расцеловав Звенягина, быстро пошел к своей машине.

По тому, как моряки двинулись за ним, окружили машину, было понятно всё. И прежде всего это понял сам командующий.

—- До свиданья, ребятки, — попрощался он.

Вот тут‑то и крикнули матросы «ур–р-а!», перекрывая шум вспененного моря.

— Тише… тише… Еще услышит… — сказал растроганный командующий. — Вот наломаем ему рога, тогда и покричим…

Он обратил внимание на стоявшего перед ним Кондратенко. Ничем не отличался этот моряк от других: та же одежда и обувь, то же оружие и диски в брезентовых чехлах, висевшие вокруг пояса, как круглые пироги, но надпись на бескозырке, освещенная светом включенных фар, остановила его взгляд.

— «Беспощадный»?

— Так точно, товарищ генерал армии.

— За всех!

Он обнял Кондратенко, троекратно, по–русски, расцеловал его и, еле сдерживая волнение, скрылся в машине. Фары отбросили два тонких светлых уса, машина фыркнула и медленно тронулась, провожаемая множеством приветственно машущих рук.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

— Иду на сторожевике, товарищ капитан, — сказал Баштовой, — двое суток глаз не сомкнул. Хоть часочка два вздремну до того берега. Вот и доктор составит компанию.

Фуркасов, широкий и короткий, — ватное обмундирование, сумки, навешенные накрест, — неумело подтягивал снаряжение на переводчике Шапсе, только вчера прикомандированном к десанту от политуправления.

— Чувствуете, товарищ капитан, идеальное отношение начальника штаба к своему здоровью? — пыхтя возле Шапса, говорил доктор. — Ну, повернитесь, товарищ старший лейтенант. Так, хорошо. Автомат можете пока снять с загривка, неудобно. Пристройте его на плече, вот так, как я. Теперь отлично. Никто не поверит, что вы впервые идете в десант. — Доктор вынул платок, вспорхнувший в его руках, как голубь, вначале у лба, затем у затылка. — Держусь начальника штаба. Верю в его звезду…

— Правильно, доктор. Начальник штаба в подобных переделках проверенный, не то, что комбат, — пошутил Букреев.

Батальон выстраивался. Люди почти сливались с темными, словно срезанными огромной лопатой, высокими стенами обрыва. Сочная волна выносилась на берег, пробегала по песку и уходила накрытая белыми шапками пены, потом другая, третья… Волны возникали из темноты, шумели, обрушивались холодом и брызгами и хрипели, запутавшись в сваях причалов. Звенягин прошел на пирс в сопровождении трех моряков, одетых в кожаные регланы и зюдвестки.

— На катерах посылать народ в трюмные отсеки, — говорил на ходу Звенягин. — А то набьются на палубах. Попал, не попал снаряд, а месиво…

Каблуки застучали по свеженастланным доскам причала. Шум моря поглотил еще какие‑то приказания командира дивизиона. Подъехал «Студебеккер», осторожно нащупывая дорогу. Из кабинки высунул голову водитель.

— Хлопцы, патроны винтовочные. Кто принимает?

— Давай сюда, — крикнул Баштовой, направляясь к машине. — Стоп. Тут ямка…

«Студебеккер» заворчал на малых оборотах. По приказанию начальника штаба стрелки второй роты быстро расхватали ящики и понесли к тральщику.

— В хорошем хозяйстве каждая веревочка пригодится, — сказал Баштовой через несколько минут, запыхавшийся, но веселый.

— Документы оформить… — Человек с погонами сержанта разворачивал бумажки, водил по ним пятнышком карманного фонарика, — стрелковый полк майора Степанова? Вы знаете, как мы спешили из Сенной? Дорога — ужас… сами знаете…

— Спешили к майору Степанову, а попали к капитану Букрееву. — Баштовой рассмеялся. — Давайте распишусь…

— Не туда доставил, — мелькнули испуганные глаза сержанта. Потом свет фонарика погас и послышалось невнятное бормотанье: — Как же так… обминулся… А мне указали…

— Не беспокойтесь, что Степанов, что Букреев — одно и то же. На тот берег перебросим патроны, не обидим пехоту, — весело сказал Баштовой.

— Я спросил у пристани. Указали налево, — оправдывался сержант.

— Там же, у пристани, тоже свои моряки. Налево, направо — все будут в конце концов в одном месте. — Баштовой возвратил бумаги. — Давайте‑ка обратно в Сенную, товарищ сержант.