— Зачем сетку! — возразил Кузьма, — У меня настоящая снасть есть: и спиннинг, и хорошие крючки. Можем такого хариуса или нельму заловить, чего там оленье мясо!

— Значит, завтра с утра — рыбалка! — сказал решительно Андрей, выскребая из кастрюли остатки свиной тушенки с гречневой кашей.

Токо теперь старался обходить лагерь стороной.

Погода испортилась. Низкие серые облака покрыли вершины ближних сопок, цеплялись за склоны, на которых еще белели снежники. От низкого неба, от плотного сырого воздуха в тундре стало еще тише, и, прислушиваясь, Токо думал о том, что безмолвие Севера бывает не только белым, но и вот таким серым, глухим, в котором даже пронзительный птичий крик не может одолеть большое расстояние и гаснет вблизи.

Но и такая погода нравилась. Она вносила своеобычное разнообразие в размеренную тундровую жизнь, и в это время то, что раньше оставалось незаметным, оказывалось на поверхности, поневоле приходилось смотреть больше под собственные ноги, под кочки, под травянистый ковер, видеть гнезда, птичьи жилища, жизнь редких насекомых и забавных евражек, Токо научился подсвистыванием вызывать из норок этих пушистых серых зверюшек и мог часами наблюдать за ними, уставясь в их маленькие, как черные бусинки, пронзительные глазки.

В солнечный день вода блестела и отражала облака, и в глубь водоемов невозможно было заглянуть. Зато в пасмурную погоду они просматривались на большую глубину и можно было подолгу сидеть на берегу, всматриваясь в подводную жизнь, наблюдая, как в безмолвии плывут медлительные рыбы — большие и малые, разные рачки, гусеницы, мелкие, как изогнутые иголки, червячки, жуки и какие-то длинноногие насекомые, которые бесстрашно шагали по воде, словно по твердому стеклу. Токо изумлялся такой способности и жалел о том, что человек не может вот так ходить по жидкой, текучей поверхности, Тогда можно было бы перебираться даже в самой широкой части речки, не ища броду, просто шагать на другой берег…

Токо остановился. Что то блеснуло в примятой траве. Он нагнулся и увидел бездыханную рыбину с остекленевшими глазами.

Это была нерка. Живот ее распорот острым ножом, вынута икра, а сама рыба брошена гнить. Большая зеленая муха резко выделялась на красном мясе. Нерка на редкость смелая и упорная рыба. На мелких перекатах она ползет на брюхе по острым камням, по песку, почти выпрыгивая на поверхность, напоминая об экзотических летучих рыбах теплых морей. Но эта не дошла. Чья-то злая рука остановила ее, выловила, распорола ей брюхо, вынула красную светящуюся икру и выбросила в траву. А может быть, рыба и не сразу умерла? Может, она долго трепыхалась в скользких руках жадного, ослепленного жаждой икры человека, безмолвно умоляя о пощаде, испуская неслышный стон?

С глазами, полными слез, Токо осторожно поднял за хвост рыбину, вырыл носком торбаза ямку в речном песке и закопал ее.

Но не успел он пройти нескольких шагов, как увидел вторую рыбину, за ней третью, четвертую… Они лежали в траве, отброшенные чьей-то сильной рукой от берега, все как одна с красными разрезанными животами.

Стиснув зубы, Токо принялся копать ямы. Он рыл их руками на границе тундровой почвы и речного берега, сносил туда рыбьи тела. Он находил их все больше, и уже не одна ямка была полна ими.

Токо присел отдохнуть и услышал поблизости голоса. Только теперь его чуткие ноздри уловили запах костра и рыбного супа. Он поднялся и, сделав несколько шагов, оказался возле палатки.

Весело трещал костер, разбрасывая вокруг искры. К поленьям был прислонен закопченный чайник, а на железном штыре, укрепленном на рогульках, над огнем висело ведро с клокочущей, исходящей паром ухой. Оттуда несло крепким запахом вареной рыбы и лаврового листа.

Большой ящик был покрыт яркой клеенкой, на которой аккуратно разложены две миски, крупно нарезанный белый хлеб, кусок сливочного масла и полная тарелка красной, видимо, только что посоленной икры.

— А-а, друг наш! — радостно воскликнул Кузьма, первым заметивший мальчика. — Пойди-ка сюда, дорогой! Милости прошу, так сказать, к нашему шалашу!

Но Токо стоял неподвижно, не спуская глаз с ярко-красной горки икры, выделяющейся на самодельном столе среди всякой другой еды.

— Ну что стоишь? — заговорил Андрей, вытирая руки о тряпку, — Иди, иди, не бойся! Мы тебя не съедим.

Токо не знал, что делать. Странное чувство охватило его. Он понимал, что в гибели рыбы виноваты эти люди. Это они поставили сеть, потом били по голове выловленную рыбу, чтобы оглушить, вон тем ножом, рукоятка которого блестела от приставшей к ней чешуи, разрезали блестящие, матово-белые рыбьи брюшки и доставали икру, влезая грязными заскорузлыми пальцами в сочащееся кровью нутро.

Токо громко всхлипнул, резко повернулся и бросился со всех ног подальше от палатки.

— Эй, Токо! — слышал он следом. — Что с тобой? Почему убегаешь? Мы тебе ничего плохого не сделаем!..

Сначала голоса различались — более глухой и низкий, это был голос Кузьмы и высокий, слегка надтреснутый — Андрея. Потом они слились, превратились и однообразное, тревожное гудение: га-га-га-га га-га…

Споткнувшись о кочку, Токо упал, но не поднялся, а остался лежать, приходя в себя, успокаивая свое смятенное сердце.

Да, он прекрасно знал, что рыбу ловят, потрошат, делают икру; ловят и оленей, сдирают с них шкуры; бьют на лету птицу, варят из нее вкусный суп, но вот так бросать истерзанную рыбу в траву, заведомо зная, что она там будет гнить… Как же это можно? Ведь если поймал рыбу, так съешь ее всю, не оставляй ничего. Так учили и бабушка, и родители. Правда, в поучениях бабушки было много странного и даже смешного. К примеру, она утверждала, что хорошо обглоданные оленьи кости с радостью убегают в неведомую землю, чтобы там снова стать оленями. Но если на них остается несъеденное мясо, то олений дух может рассердиться и наказать людей за пренебрежение, он нашлет болезни, волков, а то и диких оленей, которые отколют часть стада и уведут за собой в горные тундры, куда человеку трудно добраться.

В интернате Токо однажды рассказал об этом товарищам, но его подняли на смех и назвали даже маленьким шаманом. Это было обидно, потому что никакого шаманства здесь Токо не видел. В тундре жили грамотные, образованные люди. Даже бабушка и та закончила семилетку. Она работала счетоводом и избиралась депутатом районного Совета. А отец с матерью учились вместе и поженились в Ольском сельскохозяйственном техникуме.

Токо чувствовал, что жизнь человека зависит от окружающей природы. Это в городе иной человек не знает, откуда берется хлеб, сосиски, колбаса, яйца, сливочное масло и сгущенное молоко. А в тундре прекрасно видно, откуда мясо, которое кипит в котле, шкура, которая на тебе в виде кухлянки и торбазов… И все-таки в тундре уважали и оленя, и волка, и птицу, и всю живую красоту, которая радовала и грела человека.

Но почему эти приезжие так жестоки?

Откуда такие люди появляются на земле?

Отдышавшись и успокоившись, Токо поднялся на ноги и побрел. Кружным путем он направился к маленькому озерку, вокруг которого гнездились крачки, и землю эту он мысленно называл своим маленьким тундровым заповедником. Здесь никогда не проезжали вездеходы, и оленья тропа проходила стороной, так что растительность не вытаптывалась, если не считать звериных следов. Да и какие следы могла оставить осторожная лиса или летний песец, который пугливо торопился в свое гнездо под высоким берегом реки, где его ждали вечно голодные детеныши?

Здесь от земли поднимался такой дурманящий дух, что казалось, каждый листочек, каждая ягода морошки, голубики и шикши издает неповторимый чудный аромат, распространяя его окрест.

Токо любил часами лежать, вдыхая полной грудью этот удивительно бодрящий воздух. Иногда приходил с книгой, чаще всего со стихами, и, никого не стесняясь, не боясь, что кто-то услышит и усмехнется, декламировал вслух, обращаясь к сидящим в гнездах птицам, к проплывающим в небесной вышине облакам, к легкому ветру, который гладил поверхность озера, к распускающимся цветам…