Было это так… Конец смены. Прячется в тумбочку инструмент, хлещет вода в темной, сырой душевой. Сашка лениво, вытираясь застиранным вафельным полотенцем, позевывает и говорит с нарочитой небрежностью:

— Так куда махнем вечером?

— Как куда? В стрелковый кружок, — невозмутимо отвечает Витька.

— Ах, да, — усмехается Сашка и бросает иронический взгляд в тот угол цеха, где Ира убирает стружку со своего станка. — Ну, что ж, стреляй, стреляй!

Засунув руки в карманы, гордый и насмешливый, Сашка подходит к Илюше:

— Как вечерок проведем?

— Сегодня секция туризма, — виновато разводит руками Илюшка.

— И руководит этой секцией Вера? — с подвохом уточняет Мережко.

— Ну да, — отвечает Илюшка, но, уловив насмешку, сердито отворачивается.

— А вы, Василий Николаевич, в какой кружок на вечер? — невинно спрашивает Сашка у Бережана.

— Я, Саша, устал, — кладет ему руку на плечо бригадир. — Я иду спать.

Бережан быстро шагает по скользким от пролитых масел плитам цеха, слегка припадая на раненую ногу. Сашка почти бежит рядом. Коротконогий, коренастый, он кажется даже полноватым, хотя вряд ли в те годы это могло кому-нибудь прийти в голову — паренек не помнил уже, когда досыта ел. Их догоняет Лариса Бойко, очень тоненькая, почти крохотная, востроносая, с печальными, всегда усталыми серыми глазами.

— Товарищ Марешко, — несмело дергает она за рукав Сашу, — вы единственный, кто до сих пор не вступил в общество Красного Креста…

Его фамилию всегда почему-то коверкали, и это очень сердило его.

— Не Марешко, а Мережко, — отрезает он. — И вообще — пошла ты со своим крестом!..

Лариса растерянно моргает глазами.

— А ну, извинись, — беря Сашу за плечо и поворачивая лицом к Ларисе, хмуро говорит Бережан.

Сашка, насупившись, молчит.

— Нет, нет, не надо, — мотает головкой Лариса, — не надо…

И чтобы не увидели в ее глазах слез, быстро отворачивается, мигом скрывается в пролете между станками.

— Зачем обидел девчонку? — строго спрашивает Бережан.

— Ненавижу я этот пол, — небрежно сплевывая, пожимает плечами Сашка. — Все женщины одинаковы, все беды от них.

Бережан даже приостанавливается на миг, но, поняв, что перед ним еще совсем мальчишка, что вспышка грубости — всего лишь мальчишеская бравада, говорит уже мягче:

— Зря ты это, братец. Ей только шестнадцать, сидеть бы за книгами да покусывать карамельки, а она уже по пятому разряду вкалывает, понял? Ну, так ты куда?

Они остановились у выхода из цеха.

— Пойду инспектировать кружки и секции, которые так бессовестно поглотили моих друзей, — вздыхает Сашка.

Секция туризма собиралась в красном уголке. На скамейках сидело человек десять девушек. Илюшка приткнулся на стуле у самой двери. У противоположной стенки, на которой висела карта, стояла с указкой в руке Вера.

— Таким образом, как вы видите, наш первый маршрут будет несложным. Но это только первый…

— Восемь девок, один я… — войдя, шепнул другу Сашка.

Илюшка покосился на него сердито, но промолчал. Скучающе повздыхав, Сашка демонстративно ушел.

Направился к тиру. Но и там долго не задержался. В тире было всего два человека — Ира и Витька. Юденков держал в руках малокалиберный пистолет и напряженно всматривался в конец тоннеля, где над мишенью ярко светила огромная лампочка, прикрытая железным щитком.

— Попробуем? — предложила Ира.

Витька поднял пистолет, прицелился, выстрелил раз, другой, третий…

— Ни одного попадания! — весело констатировала Ира.

— Это потому, что не по живой цели, — сконфуженно оправдывался Витька. — Вот если бы какую ворону или фашиста… Давай возьмем пистолет и постреляем в овраге?

— В овраге можно будет потом, когда хорошо обучишься, обретешь навыки, а пока нельзя, — строго ответила Ира и снова предложила. — Давай еще попробуем.

Сашке, если откровенно, тоже хотелось пострелять, но раз уж отказался записаться в секцию, нужно было держать марку, попроситься теперь мешала гордость.

Он вышел из тира, медленно, как человек, которому некуда было торопиться, побрел по коридору. У пожарной лестницы вдруг снова столкнулся с Ларисой, слегка отшатнулся к стенке, с насмешливой подчеркнутостью уступая ей дорогу. И, когда Лариса уже прошла мимо, бросил вслед:

— Эй, как тебя…

Лариса остановилась.

— Ладно, так и быть, отпускай грехи, давай сюда свою индульгенцию. Вступаю в общество Христа…

— Не Христа, а Красного Креста.

— Давай-давай, не рассусоливай. Сколько платить?

Лариса вынула из кармана жакета стопку билетов, не глядя на Сашку, сказала:

— Три рубля.

Сашка с форсом вынул новенькую красную тридцатку.

— У меня нет сдачи, — заморгала глазами Лариса.

— Потом отдашь.

— А мы можем по пути разменять.

Когда миновали проходную и пошли по аллейке сквера, Саша спросил:

— А ты, кроме своего Христа, какому-нибудь кружку поклоняешься — туризму там или стрельбе?

— Я в духовом оркестре.

— Где-э-э?

— Я очень люблю музыку.

— Как же ты с такими легкими, — окинул ее хрупкую фигурку, — умудряешься дуть?

— А я не дую, я на барабане.

— А-а-а…

— Наш оркестр постепенно перерастет в симфонический. Когда завод разбогатеет — купим инструменты. Я, вообще-то, люблю скрипку. Ну, а пока на барабане….

Саша критически оглядел ее, остановил взгляд на брезентовых потертых туфлях.

— Что же это ты, по пятому вкалываешь, а туфли не можешь купить?

— Я купила, — торопливо оправдывалась Лариса, — даже две пары купила… своим братьям. Они у меня маленькие еще, один другому каши не подаст.

— Понятно, — неопределенно протянул Саша, а затем со вздохом и наигранно-скучающей миной спросил: — Ну так что, может, тебя домой проводить?

— Если тебе хочется…

— Хочется или не хочется — не в этом дело. Просто такой закон. Пошли!

— А ты мне вначале показался таким грубым, — с улыбкой сказала Лариса, — а на самом деле ты…

— Что — я? — краснея, нахмурился Саша.

— Ничего, с тобой и ходить бы можно…

Сашка еще больше покраснел: вот так тихоня — пигалица!..

На завод возвращались фронтовики, эвакуированные, и теперь уже не хватало станков. Старые, вывезенные во время войны на Урал, в Сибирь, остались там навсегда, завод получил часть трофейных, немецких, но их было недостаточно, чтобы цеха работали на полную мощность. Как-то Бережан сказал:

— Есть на свалке несколько станин «фиатов». Наша с вами задача, ребятки, собрать их, в кратчайший срок наладить и ввести в строй.

Работали и после смены, иногда по двенадцать-четырнадцать часов, к ремонтной бригаде подключилось еще человек двадцать комсомольцев. Рылись на свалках, в вагонах с металлоломом, выискивали нужные части, детали… Когда недели через две первый «фиат» был готов, Вера выпустила в их честь «молнию»: «Слава бригаде ремонтников!» Дальше перечислялись их имена. Ребята ходили страшно гордые и, косясь на «молнию», где крупными красными буквами были выведены их фамилии, немного стеснялись внезапно обрушившейся на них славы.

В цех из заводской конторы забежала Лидия Антоновна, сказала Бережану:

— Талант у тебя, Вася. Из таких бездельников и архаровцев сделать людей! Талант, ей-богу…

А когда они смонтировали второй «фиат», местный комитет выдал им в награду по шевиотовому костюму. На толкучке такие стоили не меньше трех тысяч. Получили ребята их в пятницу, а в субботу решили сходить в театр. Пригласили и Бережана с Лидией Антоновной.

Та пятница запомнилась Саше Мережко еще и потому, что в тот день он потратил почти все деньги, которые долго откладывал на костюм. Поскольку костюм теперь был не нужен (спасибо месткому!), он пошел сразу же после работы на толкучку и купил себе толстую тетрадь и новенькую авторучку (уже тогда он тайно пописывал стихи). Тетрадь была в какой-то лакированной обложке, в которую можно было глядеться, как в зеркало, заграничная, пахло от нее чем-то приторно-сладким. Потом, когда Александр Мережко вспоминал эти первые свои слабые вещи, сразу же ощущал и тот неулетучившийся из памяти с годами запах. Побродив по барахолке и купив еще кое-какие мелочи, Сашка вдруг увидел босоножки — заморские, на высоченном каблуке. Купил сразу, не раздумывая, и подарил их Ларисе.