—     Сколько же ты хочешь?

—     Сто пятьдесят.

—     С тебя? Оставлять теперь ее в крепости нельзя. Я же тебе делаю услугу...

—     Ладно — бери за сто. И забирай сегодня лее.

—     Только дружбы ради. Себе в убыток...

Так в одну минуту была решена судьба двух юных сердец.

* * *

Когда Якобо услышал окрик отца, он рванулся к люку, чтобы спуститься вниз и защитить Эминэ. Но Гондольфо успел схватить его за руку и задержал. После короткой борьбы он усадил юношу около себя и заговорил торопливо:

—     Милый! Тебе туда нельзя особенно сейчас. Это я, старый болтун и пьяница, виноват во всем, я и помогу вам. Ты надейся на меня, мой мальчик, надейся на старого Гондольфо!

—     Но ты слышишь, он ее продает! Пусти!

—     Упаси тебя боже! Ты нагрубишь отцу... Разве ты не знаешь, как горд Христофоро ди Негро. Особенно при трактирщике он спо­собен на все. Тебя он может и пощадить, но девчонку он прикажет сбросить со скалы.

—     Ее уже продали, Гондольфо!

—     Ну и что же. Велика сумма — сто золотых. Если я поскребу по своим карманам да выверну чулки у старой греческой квашни Гебы, то наберу втрое больше. И Батисто не устоит. Я куплю ее, и она будет моей служанкой. И мы твоему отцу покажем шиш! Я подарю ее тебе в день совершеннолетия. Понял? Иди, разыщи ее и успокой...

...Словно в тумане, пересекла Эминэ двор крепости, вошла в глубь храма, опустилась на колени. «Боже, прости меня, грешную. Прости и помилуй. Я виновата только в одном: я — раба, полюби­ла своего господина. Укажи нам путь к спасению».

Богородица стояла перед алтарем величественная и грозная. Ее рука была поднята и указывала двумя перстами в сторону Де­вичьей башни. «Нет тебе спасения!» — как будто говорила она. Де­вушка повернулась налево. Два святых апостола, Петр и Павел.

глядели на нее из золотой рамы сердито. «Нет спасения! Грех твой велик». Обратив взгляд свой направо, Эминэ увидела лик святой Агнессы. Великомученица стояла около святых скрижалей и ука­зывала на них рукой: «Ты забыла седьмую заповедь! Вот она: «Не прелюбы сотвори». Ты — грешница!»

Не помня себя, выбежала Эминэ из храма, срываясь и падая, стала подниматься на вершину скалы. В Девичьей башне никого не было. Днем дозорные туда поднимались редко. Эминэ вбежала в закрытую часть башни и в изнеможении упала на лестнице. Здесь, наверху, в ее сознание пришла ясность: надо спасти Якобо. Если ее увезут в Кафу — он не выдержит и наделает много бед. Она ни на минуту не сомневалась в том, что Якобо исполнит клят­ву. Надо его освободить от нее... А это можно сделать только од­ним путем... Вот оно, смотровое окно дозорной башни...

—    Эминэ! Где ты, Эминэ! — раздался внизу голос Якобо. Де­вушка задрожала всем телом, заметалась из угла в угол. Голос все приближался. И тут она решилась. Быстро сорвала с себя кре­стик, выбежала на дозорную площадку...

—    Я давно ищу тебя, Эминэ! Зачем ты пошла сюда! — крикнул Якобо и, толкнув дверь, вошел в башню. Девушки не было... Юно­ша огляделся и вдруг увидел крестик. Он висел на железном крю­ке и тихонько покачивался на мелкой серебряной цепочке.

Якобо в ужасе закрыл глаза. «Я опоздал! Она там, внизу»,— мелькнуло у него в голове. Одним прыжком он вскочил на выступ, ухватился за крюк и, подавшись вперед, глянул вниз. Там на чер­но-коричневых камнях ярко выделялось светлое пятно.

И странно — Якобо не ощутил жалости к погибшей. Он понял ее. Эминэ мысленно шла к этой башне теми же путями, что и он. Якобо представил, как она думала о боге, о их любви, и не осу­дил ее. Он сам думал о том же.

Ветром покачивало крестик, и Якобо, не отрываясь, глядел на него. Глядел и думал.

Для чего теперь жить? Кто даст ему радость в этих мрачных стенах крепости? Отец? За один вечер он стал ему чужим. Пре­датель и убийца! Многое, чего Якобо не понимал раньше, ему се­годня разъяснил пьяный Гондольфо. Только сегодня Якобо узнал, что отец торгует живым товаром. И не пойди он продавать рабов, быть может, мать и до сих пор была бы с ним...

—     Я не оставлю тебя, Эминэ, — спокойно произнес Якобо, и, взглянув еще раз вниз, он разжал руки и с силой оттолкнулся' от крюка.— Я иду к тебе, Эминэ!..

На берег консула привели под руки. Море глухо рокотало, вол­ны, шелестя, набегали на берег. Якобо и Эминэ лежали почти ря­дом. Консул тихо опустился около них на колени и закрыл лицо руками.

—      Мальчик мой, — проговорил Христофоро, не открывая ли­ца.— Что заставило вас поступить так? — он протянул руки к сы­ну и, глядя в окровавленное лицо Якобо, еще раз спросил: — Ска­жи, из-за чего ты ушел от меня? Я всегда берег тебя, и вот не угля­дел. Ты сделал неверный шаг. Прости меня, мой мальчик...

На Эминэ, консул даже не взглянул — его больше не беспокои­ла судьба проданной рабыни...

Стражники, сопровождавшие консула, стояли в отдалении. За ними виднелись две фигуры. Эти были Геба и Гондольфо. Гречан­ка беззвучно плакала, вытирая рукавом рубахи слезы. Нотариус, сложив руки на груди, говорил:

—      Это ты, старая ведьма, виновата, только ты одна, и больше никто. Прожужжала малышу все уши своими бреднями. Сколько легенд о Девичьей башне рассказала ты ему! Если все, что ты на­говорила, принять за правду, то все камни должны быть усыпаны костями. Это ты толкнула его вниз, старая туфля.

—      Разве я желала ему гибели, Гондольфо! Он искал смерти и нашел ее. Судьба!

Вечером Гондольфо с горя запил. В кабачке у Розинды он оста­вил все имевшиеся у него деньги, но хмель не брал его. «Пойду-ка я к русскому купцу в подвал»,— подумал он. Выпив по кружке и помянув новопреставленного раба божия Якобо, они долго молча­ли. Потом Григорий, сославшись на неотложное дело, вышел, оста­вив нотариуса одного. Тут Гондольфо немедля зачерпнул кружку вина и выпил ее одним махом. Потом вторую, третью, пятую...

Когда кружка стукнулась в дно ушата, нотариус сообразил, что вино кончилось. Покачиваясь на скамье, он протянул руку к уша­ту, чтобы наклонить его, но вдруг увидел белого чертика. Он си­дел на противоположном конце стола, свесив ноги, и показывал нотариусу кукиш. Такого неуважения к своей особе Гондольфо вы­терпеть не мог. Он запустил в черта кружкой, но не попал. Схва­тив вторую, прицелился и... снова мимо. Гондольфо с трудом встал со скамьи и, осторожно переступая, двинулся к черту. Он совсем было ухватил сатану за хвост, но промахнулся и упал. Когда он поднялся, черт уже плавал в кружке посреди чана. Гондольфо ре­шил во что бы то ни стало отнять посудину. С трудом подтащив скамейку к чану, забрался на нее и, перевесившись через край, потянулся обеими руками к кружке. Действуя хвостом, как вес­лом, черт отплывал все дальше и дальше. Потеряв равновесие, но­тариус взмахнул руками и свалился в чан.

Когда Григорий вошел в подвал и увидел поставленную к чану скамью, все понял. Нотариуса быстро извлекли из чана, но было уже поздно.

Гондольфо ди Портуфино был мертв.

Глава четвертая

«СМЕРТЬ ЗНАТНЫМ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ НАРОД!»

В день 15-й прошлого месяца ве­ликое было волнение. Перевернута была земля от оружия... кричавшими «Да здравствует народ! Смерть знат­ным!» Зачинщиками были Джули Ле­оне и Клемене Валетаро, а остальные же были люди самые маленькие, без имени...

Из донесения в Геную о вос­стании в Кафе

ЛЮДИ МАЛЕНЬКИЕ, БЕЗ ИМЕНИ

вор в Суроже опустел, затих. Остались в нем только работные люди да слуги. Покинув дом свой на попечение младшего сына Гри­гория, Никита выехал в Кафу. Людям сказал — едет на ярмарку.

До лесного поворота сопровождали его Ва- силько с Ивашкой, которые гостили у купца чуть не целую неделю. К Соколу в эти дни вся семья Чуриловых относилась как к жениху Ольги; осо­бенно атаман пришелся по нраву Григорию.

Собираясь в дорогу, решили невесту оставить в ватаге — там ей самое место. Под крылом ата­мана да под надзором Ивашки проживет до лучших времен в полной безопасности. В Кафу везти побоялись -- времена там ожидались не­спокойные.