«Я — «Окунь» — Погибаю, но не сдаюсь!» — расшифровывали акустики сигналы глубоководной связи, 

«Я — «Зубатка» выполнили свой долг до конца!» — неслось из глубины идущего на дно остова, пока солёная вода не залила резервные аккумуляторы. Командиры лодок не желали называть себя именами переприсвоенными лодкам после распада СССР, 

«Я — «Нерпа флаг не спустил!»» — у акустика принимающего передачу на «Крабе» сами по себе покатились слёзы из глаз. Там, в глубине, чудовищное давление ломало и корёжило знакомые силуэты лодок, давило беззащитные фигурки однополчан по подводной дивизии, а сделать ничего уже было нельзя.

— Пустить по громкой, — приказал капитан и опустил голову, пряча глаза от подчинённых. Желваки челюстей вздулись, сжимая зубы в бессильной ярости, — отметить координаты гибели в бортовом журнале… У «Краба» ещё оставалось двадцать четыре неиспользованных ракето-торпеды, из них шесть со спецчастью в крылатых ракетах морского базирования с дальностью боя до двух тысяч километров. Надо было только принять решение. И экипаж полностью согласился с мнением своего командира. Где то в глубине находился необстрелянный «Марс». Если бы его удалось найти, то возможности двух атомных подводных крейсеров в атаке возрастали в шесть раз.

ВСК всплыла, подпрыгнула вверх, вновь окунулась по самый люк, как огромный поплавок и уверенно закачалась на волнах.

— Кажись, всплыли! — сказал старпом, сняв идашку с мокрого лица, в свете внутреннего освещения кокона, — Штурман, что там с давлением? — штурману тоже разрешили снять маску, и он пристально всматривался в шкалы измерения двух старых, надёжных и ещё советских мaнометров. Один показывал внутреннее давление в камере, второй — забортное. Как и предполагалось — плотность воздушной смеси внутри немного превышала забортную. Но шутить и бесшабашно вскрывать верхний люк никто не собирался. Опыт ВСК «Комсомольца» напрягал и заставлял действовать строго по инструкции. Тогда, когда ВСК «Комсомольца» вынырнула наружу, то давление не уровняли. Из трёх моряков достигших в камере поверхности моря, в живых остался только один, второго и третьего вышвырнуло высоким давлением, ударило о детали люка и корпуса. Оба погибли мгновенно. Капсула получила реактивное ускорение из-за вырвавшегося из неё воздуха и погрузилась выше уровня открытого люка. Хлебнула воды и пошла на дно. Оставшемуся мичману чудом удалось выскользнуть из люка. Спас мешок идашки — удержал в люке. Поэтому, старпом руководил внутри по полной программе и даже командир исполнял его команды.

— Выравнивается. Есть давление! Можно люк открывать! — даже привычный звук голоса звучал в напряжении момента хрипло и по иному.

— Надуть рубашку, — боцман дёрнул за шнур снимающий ограничитель. Послышалось шипение сжатого воздуха. Из невидимого баллона наполнялась плотная резиновая рубашка вокруг камеры. Поднимала ВСК над водой, придавала большую плавучесть и устойчивость.

— Теперь хрен утонем! — прокомментировал кто-то под маской и довольный хлопнул по оранжевому мешку с СГП у себя на коленях.

— Всем приготовиться к открытию люка! Напоминаю — ИДА не снимать! Подниматься со всей возможной скоростью! Первым за штурманом идёт командир БЧ-2!

— Я! — глухо ответил моряк из-под своей маски и поднял руку обозначаясь.

— После того как выскакиваешь наружу — первым делом освобождаешь люк от себя любимого! За тобой ещё пятьдесят девять человек, — инструктировал старпом, — Второе — осмотреться на все триста шестьдесят градусов! И доложишь, что там. Только коротко. Если вражьи самолёты, то остаёшься снаружи, не обращаешь внимания, типа ты свой. Если усечёшь волну или столб от ядерного гриба, то сам сигаешь внутрь, а Петров и Семёнов — затягивают кремальеру! В случае если попадаем под волну то те, кто снаружи прыгать в воду подальше от капсулы — влево или вправо по отношению к фронту волны, чтоб об это «яйцо» не ударило. Водичка теплая, плавать, я надеюсь, за свои года в подплаве все выучились. И выгружаемся штатно и быстро, чтоб как крысы у меня по канату — ракетами, сначала верхний ряд, потом второй. Сразу наверху разбиться по парам и одеть на себя эСПэГэ.

— А если вертолёты или самолёты? — спросил штурман.

— Сдаёмся, без героизма, — пояснил командир, вступив в разговор и принимая командование на себя, — далее, на капсуле места не будет на всех, поэтому на корпусе остается один штурман вперёдсмотрящим. Бинокль ему передайте. Остальные — в воду и держаться за поручни. Привязываться к камере запрещаю!

— А вдруг сорвёт, тащ командир? — прогундосил кто-то из-под маски.

— Пусть лучше сорвёт, чем расплющит. До Израиля всего ничего — доплывёшь! По сути, вопросы есть? — вопросов не было, — Боцман — вскрывайте люк! — в четыре руки отвернули кремальеру, люк на удивление легко отошёл, яркий свет послеобеденного солнца ударил в круглое отверстие, заставив зажмуриться тех, кто смотрел вверх сидя плечо к плечу по периметру сферы. Воздух, чистый, вкусный, настоящий без искусственных примесей мягко ворвался внутрь, опьяняя старпома, командира и штурмана. Последний — на ощупь буквально побежал вертикально как обезьяна, по короткой лесенке, живо перебирая руками и ногами.

— Надо было очки солнцезащитные ему дать, — поздно сообразил Василий Иванович. Штурман на мгновение полностью закрыл люк своим телом. Выскочил наружу и чуть не упал в море, ослеплённый солнцем, сверкающим многочисленными зайчиками с гребней волн. Одурманенный чистым воздухом и он упал, сковырнутый на четвереньки непривычной качкой под ногами. Протёр глаза, прищурился, вглядываясь и фокусируя взгляд. Далеко в море, почти на краю горизонта, маячила громада авианосца с черными точками самолётов и вертолётов над ним. Больше никого и ничего в обозримом пространстве не было.

— Порядок! — заорал штурман в горловину, из которой сам недавно вывалился, — станция Березань — кому надо вылезай! — не удержался он от железнодорожной шутки.

— Старпом вторым! Старший снаружи — пошёл! Пошёл, пошёл, пошёл, пошёл, мля, быстрее, пока не долбануло! — подгонял своих однополчан матом, толчками, хлопками и вниманием капитан первого ранга. То что «Марс» справится и грохнет авианосец, он даже ни на секунду не сомневался. Парни понимали, командир покинет лодку последним. Капсула оставалась частью «Костромы» и своей чести никому отдавать «Чапаев» не собирался. И каждая секунда нахождения в капсуле — это риск. Захлестнёт бродячей волной, наберёт воду стальной сфероид, и выскочить уже не успеешь. Старпом руководил снаружи, убирал людей находящихся в воде влево и вправо от самого короткого пути из люка в воду. Постепенно вокруг корпуса собралась цепочка пловцов в оранжевых комбинезонах. Когда в капсуле остались пятеро, то из неё начали подавать наружу резиновые плоты. Лодки тут же расправлялись накачиваемые сжатым воздухом. Тринадцать плотов и четыре лодки закачались вокруг капсулы, как почётный эскорт. А моряки не унимались. Снизу перетянули все припасы, оружие, спаскомплекты. Загрузили в лодки и плоты. Поставили два ямаховских движка. Оба поставили на лодки на раздвижные упоры. К лодкам привязали цепочку плотов, подгоняя их короткими вёслами с двух сторон как индейцы на кайяке. Последним из капсулы поднялся капитан. Запустили японские движители. Проверили ход. ВСК, лишённая груза, основательно подвсплыла и уверенно качалась над волнами, почти на три метра возвышаясь над водой. Штурман раздобыл у кого-то солнцезащитные очки и с удовольствием пялился в бинокль уже не один, а вдвоём со своим подчиненным, разделив на сто восемьдесят градусов сектора обзора. В этот момент на месте авианосца вспух огромный белый столб с темными вкраплениями.

— Вспышка на двести семьдесят! — на оценку ситуации у Тихомирова было не больше пяти секунд.

— Страмех — старший на воде! Всем лодкам и плотам — отойти от капсулы. Быстрее, сейчас накроет волной! Штурмана и старпом за мной в капсулу! — и сиганул вниз по леерам лестницы, рискуя расшибиться о закраины. Моряки поняли командира правильно.