Майор Роогас напрягся. Чем дольше Лапетеус молчал, тем больше возрастало волнение.
— Нет, — наконец сказал он.
У Роогаса отлегло на сердце. Откуда Лапетеус узнал, кто ехал в машине, с которой он столкнулся, не имело значения. Теперь Роогасу было гораздо легче смотреть на Лапетеуса.
— Мы выяснили, что Хаавик был в Раквере и в Таллин вернулся ночью, — Роогасу казалось, что Лапетеус должен знать это. — В городе Хаавик случайно встретил вашу супругу, которая попросила отвезти ее в Пирита к подруге.
Лапетеус молча принял слова Роогаса. Он полулежал на подушках, дышал прерывисто и часто. Роогас знал, что у Андреса тяжело повреждены легкие, что он страдает от недостатка кислорода и врачи не обещают твердо, поправится Лапетеус или нет. Роогас заметил взгляд больного — недоверчивый, отталкивающий.
— Когда… вы… принесете мне… акт… или… протокол допроса… для подписи?
Роогасу не так странным показалось содержание вопроса, как то, что Лапетеус именно сейчас такой вопрос задал.
— Официальные документы оформляет лейтенант Филиппов, он придет к вам завтра.
Он счел нужным добавить:
— Мы слишком хорошие знакомые, за несколько часов до несчастья я был вашим гостем. И не могу вести следствие по вашему делу.
Лежавший промолчал. Затем вдруг спросил:
— Вы были на похоронах?
— Да — Каартна, Пыдрус, Паювийдик и я. Меня просили передать вам привет от всех.
На момент лицо Лапетеуса оживилось.
— Спасибо.
Роогас хотел было уже подняться, но Лапетеус спросил:
— Как… с моей женой?
— Она поправляется. Через неделю выйдет из больницы.
— Вы знали в свое время Реэт Силларт?
— Очень поверхностно.
Ничего другого майор Роогас ответить не смог…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
По рекомендации Андреса Лапетеуса Лаури Роогаса назначили на работу в Вильяндиский леспромхоз. Уладив это дело, Лапетеус почувствовал себя хорошо. После некоторого колебания позвонил Хельви и с удовлетворением услыхал в ответ: «Я не сомневалась в тебе». У Лапетеуса осталось впечатление, что этими словами Хельви хотела дать понять гораздо больше. «Похоже, что она примирилась с положением, — подумал Лапетеус. — В конце концов, я был не первый у нее». Гнусная мысль. Лапетеус ощутил это и заверил себя, что Хельви замечательная женщина и очень хорошо, что они опять могут разговаривать друг с другом и при этом ничто не скребет за сердце.
«Она преодолела это».
Лапетеус хотел, чтобы так оно и было, и убедил себя поверить в это.
Он позвонил Пыдрусу и Хаавику, послал записку Паювийдику, чей адрес поручил выяснить инспектору по кадрам.
Ресторан, куда Лапетеус повел своих товарищей, гудел как улей. Оркестр все время играл одно и то же. Видимо, кто-то платил.
— Пригласил бы вас домой, но у меня тесно, — сказал Лапетеус. — К тому же и хозяйки нет, некому все сделать, приготовить, мать болеет.
— А я думал, что ты с Каартна свадьбу сыграешь, — произнес Паювийдик.
Лапетеус многозначительно улыбнулся.
— Мы с Хельви решили по-другому. Свадьбы не получилось, но дружба осталась. Порой бывает и так. Между прочим, недавно мы с ней устроили на работу майора Роогаса, что было не так уж просто.
Он подробно рассказал Хаавику и Паювийдику о Роогасе и о том, что теперь последний работает в Вильянди.
— Роогас честный человек, — заметил Пыдрус. — Не понимаю я Юрвена.
Настроение у Лапетеуса все поднималось, он подумал, что теперь никто не может указать на него пальцем.
Паювийдик сказал:
— У меня даже дух захватило, когда Роогас в тот раз спросил: «Нет ли где-нибудь бесхозного автомата или винтовки?» Шапку долой перед таким человеком! Что-то не пойму я, какой это штуковиной взвешивают людей призванные и назначенные деятели. Ты, капитан, все же настоящий гвардеец.
— Да уж те, кому доверены весы, свое дело знают, — Хаавик выразительно посмотрел на остальных и перевел взгляд на танцующих.
Ему было скучно. В ресторане, правда, появлялись все новые посетители, но женщин, которые заинтересовали бы его, он не находил. При этом думал: продолжаются ли отношения Андреса с Хельви? Возможно. Но, несмотря ни на что, он не верил Лапетеусу.
Паювийдик с издевкой заметил:
— Шутник, ты думаешь, что если бог дает должность, так он и разумом наделяет?
Хаавик не терпел Паювийдика, в его присутствии несколько терялся. Он сделал вид, что не расслышал.
— Тебя послушать, так создается впечатление, что ты делишь человечество на две части, — ответил за него Пыдрус. — На начальство, или на дураков, и на подчиненных, или умных.
Хаавик захохотал. Засмеялся и Паювийдик.
— Это не совсем так. Тупицы есть и среди руководителей и среди руководимых. Процент болванов там и тут примерно одинаков. Но дурость отдающих приказы видна дальше, чем глупость выполняющих приказы. Вот в чем дело. Я бы хотел, чтобы на высоких постах находились только такие люди, которые могут поделиться умом. А кое-кто из тех, кто со рвением лезут вверх, забывают, что чем выше ты взберешься, тем ясней видна скудность твоего умишка. Я что, опять глупости говорю, Виктор?
— Твои уста, о Соломон, источают мед высочайшей мудрости!
— В нашей системе Роогас пойдет далеко, — произнес Лапетеус.
— Когда я вижу, как у нас порой дела делаются, чертовски не по себе становится, — заговорил серьезно Паювийдик. — Возьмем строительство. Ведь, паршиво строим. Меня один из помощников министра, недолго думая, обозвал подголоском капиталистов. Я посмел сказать ему в глаза, что раньше строили лучше. Почему? И моя башка понимает: дома растут как грибы, а опытных каменщиков, плотников, маляров, водопроводчиков не хватает. Значит, что надо предпринять? Выучить хороших мастеров. Чтобы лет через пять-шесть их было достаточно. И ценить людей, у которых золотые руки, чин чином оплачивать их работу. Окружить вниманием и заботой, как ты, Виктор, в газете пишешь. Начальники поют то же. А в действительности пытаются выполнить план с летунами, собранными со всего света. Из себя это выводит.
Лапетеус огляделся и посоветовал:
— Немного потише, браток.
Водки пили мало. Хаавик время от времени танцевал. Говорили о разном. Лапетеус все время вспоминал военные годы, а Паювийдик снова и снова переводил разговор на настоящее.
— Нам нужно невероятно много сделать, — говорил он, войдя в азарт, — Прямо до умопомрачения. Посмотрите на Таллин! Полно развалин и мусора. А Нарва — вспомнить страшно. Тарту — не хочется и думать. Все нужно отстроить. Кто это должен сделать? Мы, гвардейцы. Я говорю не только о строителях — о всех нас. Мне чертовски больно смотреть на развалины. Но знаете, одно радует. Что так много работы. Когда все будет восстановлено, и тогда мы будем тонуть в работе. Это дьявольски хорошо ощущать. До лета сорокового года я только и знал, что искал работу. С тех пор как перестал быть ребенком. Думал: счастье человека в работе… Так я думаю и сейчас, хотя работы теперь столько, что всякие рвачи только хихикают. Что ты косишься, адъютант? Говори, печать!
Пыдрус слушал с интересом.
Хаавик подмигнул Лапетеусу.
— Что за счастье приносил тебе труд при капиталистической формации? — сказал он свысока. — В обществе, основанном на эксплуатации, труд всегда — рабский труд. В период построения социализма все, конечно, обстоит совсем иначе. Теперь труд стал делом чести, доблести и славы. Вдави эту элементарную истину себе в башку.
Паювийдик захохотал.
— С какой страницы какой брошюры ты это читаешь и списываешь? И вообще, ты, формирователь общественного мнения, знаешь ли, что такое труд? Труд, создающий материальные ценности. Видишь, и я кое-какие словечки знаю. Удивительно, увереннее всех о работе говорят те, кто сами-то и палец о палец не стукнули.
Хаавик развел руками. Взгляд его, обращенный к товарищам, говорил: ну как ты разъяснишь теоретические истины зубоскалу, который еле-еле окончил шесть классов и во время войны каким-то образом получил сержантские нашивки?