— Я не люблю больше Хельви.

Теперь, утром, Андрес Лапетеус вспомнил все. И вчерашний инцидент с майором Роогасом. И то, что Хельви, наверно, заметила, как он избегал ее взгляда. И что он снова отложил решающий разговор.

Лапетеус понял: утро испорчено. Испорчен день. Быть может, много дней, прежде чем все позабудется и перестанет скрести и царапать в его душе.

Об этом он размышлял и по дороге в райком партии. Хорошо, если бы отношения людей всегда оставались ясными и чистыми. Нужно иметь силы быть великим и чистым.

«Нужно, нужно, нужно», — повторял он мысленно.

И снова посмеялся над собой — он вроде Виктора стал употреблять возвышенные слова. Хаавик мог бы попробовать пойти в журналистику: он совсем не плохо писал о боях, печатался в дивизионной газете и в «Рахва Хяэль»[6]. Потом пришла мысль, которая, казалось, лишь выжидала где-то в тайниках мозга подходящего случая: не будет ли все же правильнее жениться на Хельви?

Нет, Хельви уже прошлое. Как прошлое теперь и война.

Так заверял себя Андрес Лапетеус.

В райкоме партии с ним беседовал Мадис Юрвен — секретарь, занимающийся кадрами.

Лапетеус не знал его, хотя фамилию слыхал. С первого взгляда трудно было что-нибудь сказать о Мади-се Юрвене. Среднего, пожалуй даже высокого, роста, худощавый. Карие острые глаза и мягкий, тупой подбородок. Узковатые плечи — и опять-таки несоответствие — необычно большие руки.

— Раньше вы работали в лесной промышленности?

Секретарь предварительно ознакомился с его делом. Это польстило Лапетеусу.

— Полтора года проработал в лесничестве Сааревере, — ответил он. — Сперва лесорубом. Потом в канцелярии. Последние три месяца замещал заболевшего бракера.

— Как вы отнесетесь к тому, что партия направит вас в Министерство лесной промышленности?

Андрес Лапетеус догадался, что о его направлении на работу уже советовались. И это оставляло приятное впечатление.

— Я не очень-то знаю лесное дело. Дерево свалить умею. Немного ориентируюсь в погонных метрах и в кубометрах. Но этого мало.

Мадис Юрвен подумал и спросил:

— Какое дело вы знаете основательно?

После окончания средней школы Андрес Лапетеус работал в разных местах, но обычно или подсобным рабочим, или учеником. Год выполнял в банке обязанности средние между младшим чиновником и рассыльным. Попытал счастье, работая агентом при магазине, торговавшем пишущими и другими канцелярскими машинками. Затем попал в лес. В первый год советской власти работал в Управлении шоссейных дорог учетчиком-плановиком. Никакой специальности у него не было. Признаваясь в этом, Лапетеус понял, что с Юрвеном говорить не просто. Он имеет дело с человеком, быстро вникающим в суть дела.

— Лесная промышленность сейчас нуждается в людях, — продолжал Юрвен. — В энергичных, достойных доверия людях, способных обеспечить безоговорочное выполнение планов лесозаготовок. Как всегда, успех дела решают кадры. А с кадрами там плохо. В лесной промышленности собрался самый различный элемент. Там можно встретить бывших констеблей, даже головорезов из полицейских батальонов, кого угодно. Не стоит забывать и того, что лесничие — мне говорили об этом — обычно были начальниками местного кайтселийта[7]. Трудно ожидать от таких кадров хорошей работы. Мы рекомендуем вам не легкую работу, товарищ Лапетеус.

Лапетеус почувствовал, что ему трудно возражать против предложения Юрвена.

Беседа продолжалась долго.

Заканчивая разговор, Мадис Юрвен спросил:

— Вы служили вместе с товарищем Пыдрусом?

— Товарищ Пыдрус был заместителем командира нашего батальона по политчасти, — ответил Лапетеус.

— Как люди к нему относились?

— Нормально. Он был хорошим комиссаром.

Юрвен подумал о чем-то и закончил разговор:

— Ладно. Желаю успеха на месте новой работы. Мы уверены, что вы не подведете партию.

Лапетеус поднялся и крепко пожал протянутую ему широкую руку, этакую лапу.

Когда он уже был у двери, Юрвен задал ему еще один вопрос:

— Извините, товарищ Лапетеус, вы женаты?

Лапетеус медленно обернулся. Похоже, что вопрос задан не без задней мысли.

— Нет, товарищ Юрвен, — спокойно ответил он.

В острых глазах секретаря что-то блеснуло. Смех? Насмешка?

— До свидания, товарищ Лапетеус.

— Всего хорошего.

По дороге домой Андрес Лапетеус размышлял, что Юрвен не случайно задал свой последний вопрос. Ведь он читал его анкету. Там же ясно сказано: «Холост». Почему же Юрвен так спросил?

Идя в райком партии и теперь, возвращаясь оттуда, Андрес Лапетеус заверил себя, что завтра он разыщет Хельви и поговорит с ней о том, о чем давно уже следовало поговорить.

И еще он сказал себе, что женитьба на Хельви не принесла бы ему счастья.

Вечером в день аварии жена Лапетеуса Реэт пришла в сознание. Она сразу поняла, что находится в больнице. Долго лежала не шевелясь, устремив взгляд на светлую дверь в противоположной стене. Потом повернула голову и оглядела всю палату. Вошел дежурный врач, молодой, худощавый мужчина в очках. Он подходил медленно, с успокаивающей улыбкой на лице.

— Как вы себя чувствуете?

Реэт посмотрела на него, но не сказала ни слова.

Он взял руку больной, нащупал пульс. Выше нормального.

— Мой муж… приходил? — прошептала Реэт.

— Сейчас мы к вам никого не пускаем. Потерпите несколько дней.

Больные, лежавшие на соседних кроватях, прислушались.

— Пожалуйста, будьте добры, позвоните или прикажите позвонить моему мужу… директору Лапетеусу… что я чувствую себя хорошо… Я жена директора комбината «Народный продукт»… Сообщите, что со мной… все в порядке.

Реэт перевела дух и продолжала:

— Номер телефона…

Врач опять успокаивающе улыбнулся ей.

— Не утомляйтесь. Мы знаем номер вашего телефона. Все пройдет. Но вам придется примириться с тем, что ваше пребывание в больнице продлится недели две.

Он ощутил, что в нем просыпается симпатия к этой серьезно пострадавшей женщине. Реэт прошептала:

— Благодарю вас.

Врач, придвинув стул к постели, сел. Он догадывался, что у больной могут быть еще вопросы и на них нужно дать успокаивающие ответы. Сейчас ей ни в коем случае нельзя сообщать всю правду. Пусть она сперва несколько подправится и наберется сил, свыкнется с собственным положением, тогда можно будет шаг за шагом поговорить о ее муже и о том, что стало с ее спутником. С любовником, как говорила старшая сестра, которая всегда была прекрасно информирована. Но врач не хотел так думать.

— Завтра начнем вас детально исследовать, — сказал он. — Честно говоря, могло бы получиться и хуже.

— Что со мной? Я не могу пошевелиться.

Она вдруг разволновалась. Взгляд у нее стал испуганный и несчастный.

— Сильное сотрясение. После рентгенологических осмотров сможем сказать точнее. На голове и на руках небольшие ранения. Не волнуйтесь. Ничего особенно страшного или опасного мы не обнаружили.

К своему удовольствию, врач заметил, что больная несколько успокоилась.

Вдруг Реэт спросила:

— Доктор! Скажите, что… с товарищем Хаавиком? С корреспондентом, с которым я… вместе ехала?

— Его в нашу больницу не привозили.

Реэт закрыла глаза. Лицо у нее было очень бледное. Почти такое же, как повязка на голове.

— Быть может, хотите пить?

Движением головы Реэт дала понять, что не испытывает жажды. Врач поднялся, считая, что теперь может уйти. На самые трудные вопросы отвечено. Надо будет еще раз предупредить сестер, чтобы они усмирили свои языки. Преждевременная болтовня может вызвать осложнения. Заведующий отделением уже предупреждал их, но поди знай.

— Благодарю вас, — снова прошептала Реэт. — Скажите моему мужу, если он придет… или позвонит, что мне лучше… Пустите его ко мне, доктор. Не бойтесь за меня. Я должна увидеть его. Директор Лапетеус умный человек, у нас друг от друга нет никаких секретов. Мой муж и товарищ Хаавик… хорошие друзья. Вы разрешите прийти моему мужу, доктор, не правда ли?.. Ему уже сообщили?.. Его рабочий телефон…