Одни подходили к дверям архива, где до последнего времени хозяином был дон Бенигно, вытягивали шею, окидывали взглядом комнату и, смущённые, убирались восвояси. Другие заходили в неё, затем останавливались в нерешительности, делая вид, что попали сюда случайно, растерянно озирались вокруг и уходили, бормоча извинения.

А мой дядя?… Если бы вы видели, с каким самодовольством расхаживал он, какая радость сияла на его лице! Хуан, привратник дона Хенаро, поздоровался с ним в то утро чрезвычайно почтительно, назвав его «доном» и величая «вашей милостью». За несколько часов дядя прямо-таки расцвёл: мгновенно исчезла грусть, туманившая лицо и глаза, словно хмурая тучка, и неестественная скованность движений, придававшая ему сходство с человеком, одетым в слишком тесное платье; теперь взгляд его искрился, а руки непринуждённо двигались в такт шагам.

Он ходил по комнате из угла в угол, с математической точностью пересекая её по диагонали, оглушительно прочищал горло, наугад вытаскивал из архива какую-нибудь папку и быстро просматривал её, что-то бормотал себе под нос, корчил гримасы, улыбался, закладывал руку за ворот рубашки, нетерпеливо топал ногами и возвращался на прежнее место, всем своим видом показывая, что не нашёл в деле того, что искал.

Затем он брал лист бумаги, набрасывал на нём столбцы цифр, складывал их и вычитал, ничуть не заботясь, о правильности своих подсчётов. Исписав лист, он доставал целую тетрадку и начинал заполнять страницу за страницей именем дона Висенте Куэваса, выводя одну подпись за другой; исчертив каракулями всю тетрадь от корки до корки, он вытаскивал новую и принимался за прежний труд.

— Ага! Вижу, вижу — работа подвигается, — сказал дои Хенаро, внезапно появляясь в архиве.

Дядя, застигнутый врасплох за занятием, гораздо менее полезным, чем рассчитывал его покровитель, сделал попытку спрятать исписанные листы.

— Нам нужно о многом переговорить и ещё больше сделать, дружище Висенте, — продолжал дон Хепаро, придвигая стул и усаживаясь подле моего дяди. — Первый шаг оказался гораздо удачнее, чем я предполагал. Это доброе предзнаменование. Но сейчас, дорогой кузен, тебе предстоит выяснить, какие дела закончены, а какие нет. Составь список тех и других. Вот тебе шифр: ты будешь им пользоваться, озаглавливая и нумеруя папки.

С этими словами дон Хенаро вытащил из кармана и вручил дяде лист бумаги, испещрённый непонятными значками. Дядя вперил в письмена вопрошающий взгляд, и чем дольше он смотрел на них, тем унылее становилось его лицо.

Разгадав причину дядиной озабоченности, дон Хенаро заметил:

— Я, разумеется, понимаю, за два-три дня тебе этого не освоить. Но ничего, за неделю ты разберёшься в моей системе. Только смотри — не позднее, договорились?

Дяде стоило большого труда не выпалить дону Хенаро, что подобные занятия ему не по силам и поэтому он отказывается от желанной должности.

— Не робей, Висенте! Уверяю тебя, ты ещё добьёшься своего. И скажу наперёд: если ты будешь расстраиваться из-за всякого вздора, ты — человек пропащий. Когда ты рассматривал бумагу, которую я тебе дал, я заметил уныние на твоём лице. Если не сможешь выучить эти значки наизусть за одну неделю — не беда, даю тебе две. Ну как? Главное, выучи. Тебе придётся писать кое-что такое, чего не должен понимать никто, кроме нас с тобой.

Тут дон Хенаро на мгновение устремил взор в потолок.

Мой дядя не поднимал глаз от бумаги. Он держал её в руках и, по мере того как изучал её содержание, убеждался, что проклятое заучивание займёт времени гораздо больше, чем может ему дать его досточтимый начальник.

Наконец дон Хенаро поднялся и воскликнул:

— Я не люблю никому открывать заранее мои планы. Сейчас самое необходимое — составить опись папок. Итак, за дело, Висенте. Договорились?

И он удалился, не проронив больше ни слова.

У моего дяди пропала всякая охота переводить зря бумагу и делать вид, будто он много и чрезвычайно быстро пишет, чем он с таким усердием и занимался перед приходом своего покровителя. Теперь его пыл сменился полной апатией. Дядя не отводил глаз от вручённого ему листа с дьявольскими закорючками и не делал ни единого движения: казалось, жизнь покинула дядино тело; даже его глаза утратили недавний ликующий блеск.

«Если бы дон Хенаро, — думал он, — позволил привести сюда моего племянника, мы поделили бы работу».

Было около двух часов пополудни. Дядя настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как Хуан, привратник дона Хенаро, с торжественностью облечённого полным доверием стража внёс груду документов и положил их на стол.

Вид кипы бумаг, возвышавшейся в непосредственной близости, так поразил дядю, что лишь через немалый промежуток времени он осмелился перелистать их. На последней странице каждого документа дядя неизменно читал: «Столоначальнику для приобщения к делу…»

«Да ведь это же моя теперешняя должность! — с гордостью сообразил он, увидев название её на стольких листах бумаги, сшитых в большие книги. — Теперь и у меня есть чин, а это уже начало карьеры!»

И дядя принялся строить воздушные замки, считая себя самым удачливым человеком в мире.

Это приятное занятие прервал приход какого-то подканцеляриста, который бесцеремонно встал перед широким письменным столом дяди и объявил:

— Я от начальника четвёртого стола двадцатого отдела, прибыл за документами. Они, должно быть, уже подготовлены?

Голос неожиданного посланца прозвучал в ушах дяди, словно гром небесный. Его лицо покрыла смертельная бледность.

От подканцеляриста, настроенного явно недоброжелательно, не укрылись терзания моего дяди, и он, сочтя момент подходящим, решил помучить его ещё больше.

— Начальник приказал мне принести документы как можно скорее, потому что присутствие скоро закроется.

— Хорошо, — пролепетал мой дядя. — А что я должен делать?

Тон, которым бедняга произнёс эти слова, размягчил бы даже скалы, но пройдоха-подканцелярист, видимо, был твёрже их, потому что без малейшего признака сострадания насмешливо продолжал:

— Помилуйте, сеньор начальник! С вашего позволения, вам это должно быть известно лучше, чем мне.

— Но… — нашёлся, как начать, мой дядя, не зная ещё, однако, способа покончить со столь затруднительным положением.

Подканцелярист, казалось, упивался муками, которые испытывал новоиспечённый начальник.

— Ладно, я скажу, что они ещё не готовы, — объявил он всё с той же невозмутимостью, повернулся на каблуках и уже собирался выйти из кабинета, когда дядюшка потянул его за сюртук.

— Молодой человек, не будьте таким жестоким, не губите меня, подождите немного, — взмолился он дрожащим и еле слышным голосом.

— Что же я могу сделать? Мой начальник, чего доброго, подумает, что я задержался не здесь, а просто отправился выпить стаканчик прохладительного в кафе. В этом отделе подобная вещь случается впервые. Нет, я не могу больше ждать.

— А вы не могли бы помочь мне? Ну, хоть поучить меня? Поверьте, если бы вы хоть раз объяснили мне, что делать, я навсегда запомнил бы ваш урок, — упрашивал дядя.

Плут-подканцелярист стал чуточку любезнее.

— Извольте, сеньор, — сказал он. — Это нелегко, но, конечно, уладить всё можно. В вашем отделе работы гораздо больше, чем в других. Поверьте мне, дела здесь хватит человек на пять-шесть. Не понимаю, как вы отважились принять подобную должность. Хочу вас предупредить: тот, кто поступает сюда, рискует в один прекрасный день протянуть ноги от трудов праведных. С таким непосильным грузом мог справиться только дон Бенигно, — у него за плечами была большая практика. Да и то, как вы знаете, он в конце концов ушёл в отставку.

В эту минуту раздался оглушительный голос Хуана-привратника, взывавшего к подканцеляристу номер нить из отдела номер…

— Ну, до скорой встречи, меня зовут! — крикнул юноша уже на бегу.

Дядю охватило глубокое уныние, и он принялся быстро перелистывать лежавшие на столе папки с делами; словно желая впитать в себя их содержание, дядя вертел и перевёртывал бумаги с такой поспешностью, что не успевал сосредоточиться пи на одной из них.