Наш разговор прервал дон Хенаро, вошедший в комнату с кипой бумаг под мышкой.

— Висенте, — сказал он, — я хочу указать тебе на одну ошибочку, просто так, чтобы ты впредь не допускал подобных.

У дяди зардели уши.

Дон Хенаро перелистал бумаги и, найдя нужное место, ткнул в него пальцем:

— Взгляни. Это здесь.

Дядя придвинулся ближе и пробежал глазами весь лист и каждую строчку в отдельности.

— Я не вижу ошибки, — заметил он.

— Это грубейшая ошибка, понятно? Будь она такой же незначительной, как другие, которые у тебя попадаются на каждом шагу, я бы промолчал. Но её я замечаю уже в четвёртый раз. В первый раз я решил, что она объясняется твоей рассеянностью, и просто исправил её, но начальник…

Словом, начальник усмотрел в ней насмешку. Сегодня он уже рассердился, полагая, что ты делаешь её нарочно, и мне стоило большого труда разубедить его. Я сказал, что ты ещё совсем новичок и ни о каком злом умысле здесь нет л речи.

Дядя то бледнел, то краснел.

Проклятый дон Хенаро, который сам писал отнюдь не яснее и не лучше дяди, откровенно наслаждался растерянностью подчинённого и возможностью отчитать его.

— Взгляни-ка сюда, — предложил он, подчеркнув указательным пальцем два-три места на странице. — Ты написал: «Вашезевательство». «3» вместо «с» — ещё куда ни шло, сокращённое обращение в одно слово вместо полных двух тоже простительно, но вот «ева» вместо «им», запомни, совершенно недопустимо. Это дорого могло тебе обойтись, Висенте, очень дорого.

И дон Хенаро принялся объяснять дяде правописание этого слова. Затем он вышел из архива. Вслед за ним направился было к дверям и дядя, но я ещё раз настойчиво повторил свой вопрос:

— Что же делать с папкой?

— Тебя только не хватало! — воскликнул дядя, гневно топнув ногой.

— Но, дядя, откуда же мне что-нибудь знать, если вы, Знающий человек, не учите меня?

— Подумаешь, персона! Работай так же, как работал я, учись, листай книгу, которая лежит у меня в сундуке. Я и не собираюсь обучать тебя всему — ты и сам должен соображать. Напиши для начала черновик, покажи мне, потом поговорим. Привыкай сперва думать, а потом уже делать.

Дядя мог бы избавить меня от лишних трудов, затраченных на самостоятельное знакомство с делами, изучение и обдумывание книги, хранившейся у него в бауле. Стоило мне получить самые краткие объяснения, и я вошёл бы в курс дела без пустой траты времени; но, послушно исполняя его волю, я изложил начерно все необходимые, с моей точки зрения, сведения о порученном мне деле и захватил свои записи домой. Работа не возбуждала во мне интереса, и я убил немало часов на то, чтобы просмотреть кипы бумаг, пробиться сквозь дебри неразборчивой писанины, прорваться сквозь заросли орфографических ошибок на испещрённых кляксами листах и затем изложить на бумаге мысли, мелькавшие у меня в голове.

Вечером, вернувшись в гостиницу, я несколько раз пытался прочесть дяде свой черновик, но он делал вид, будто не понимает моих намерений, а под конец раздражённо объявил, что я ему чересчур надоедаю и что служебными делами он занимается только на службе.

На следующий день, как только мы вошли в архив, дядя осведомился:

— Ну, что, готова папка, которую я дал тебе вчера?

— Нет, сеньор, но вот справка, если вы, конечно, хотите прочесть её.

— Хорошо, — сказал дядя, — обожди минутку, а пока просмотри бумагу ещё раз, чтобы не было ошибок.

Я ещё раз просмотрел свою справку, остался совершенно ею доволен, закрыл папку и уселся, сложа руки, в ожидании минуты, когда дядя соблаговолит ознакомиться с моим сочинением.

— Ну, что ты уставился? — спросил он секунду спустя.

— Ничего, я жду, дядя.

— Чего?

— Чтобы вы соизволили выслушать меня.

— Ну, ладно, начинай! — воскликнул дядя, раздражённо втыкая перо в стакан с дробинками.

Когда я кончил чтение, он заключил:

— Ты выражаешься так неясно, что чёрт меня подери, если я хоть что-нибудь понял.

Подобный вывод совершенно сбил меня с толку.

— Ну-ка, давай сюда свою писанину. Всё это никуда не годится.

Дядя перелистал злосчастную папку с таким выражением лица и такими жестами, словно каждая страница была красноречивым подтверждением сурового приговора, вынесенного моим трудам.

— Так и есть! Одни сплошные ошибки. Переделай всё как следует.

Услышав такое, я не сдержался и со всей твёрдостью возразил дяде. Он долго разглагольствовал и высказал немало полезных, но не имевших отношения к делу истин. Припёртый к стене доводами, которые я приводил в свою защиту, дядя решил наконец воспользоваться своим положением начальники и заставить меня замолчать.

— Ты здесь второй день, а уже споришь со мной, хоть я опытней и старше тебя. У тебя хватает нахальства учить меня лишь на том основании, что ты когда-то подержал в руках пару книжек?

— Но, дядя…

— Никаких «но»! Делай, что говорят, и помалкивай.

С этими словами он взял перо и принялся писать, не беспокоясь о впечатлении, которое произвели на меня его резкость и несправедливость.

«Опять берись за эту чёртову папку!» — подумал я.

Но тут в архив вошёл малый, чьи засаленные манжеты и воротничок, поношенное платье, нестриженые волосы и ногти, бледное и худое лицо позволяли за милю угадать в нём практиканта или одного из сверхштатных подканцеляристов при помощнике столоначальника.

Дядя осведомился у вошедшего, что ему угодно.

— Папку… — ответил тот.

— Эй, племянник! Она готова?

— Разве вы не приказали мне ещё раз просмотреть её?

— Проклятье! Неужели ты всё ещё не справился с таким ерундовым делом?

Подобное поведение моего дяди так неприятно поразило меня, что я не нашёл слов для ответа и промолчал.

— Вот видите! Он даже не оправдывается! — сказал дядя подканцеляристу. — Ещё вчера я приказал парню закончить работу, но он так ленив или так глуп, что до сих пор не сделал её.

— А нельзя ли доделать сейчас?… — робко заикнулся пришелец.

— Нет, дружище, у меня сегодня по горло работы, — возразил дядя. — Позови, пожалуйста, твоего начальника и пусть он сам продиктует этому тупице всё, что нужно.

Подканцелярист послушно вышел и вскоре вернулся имеете с лысоватым, толстым и совсем седым сеньором; это и был его начальник.

— Давайте-ка, юноша, посмотрим имеете, — весело сказал мне чиновник. — Ну что, совсем запутались?

И он рассмеялся.

Дядя писал с такой невероятной быстротой, что не отрывал глаз от бумаги. Ещё бы! Ведь он был так занят!

Тучный чиновник вынул из кармана большие очки, просмотрел последнюю страницу папки и начал диктовать мне. Едва он раскрыл рот, как дядя перестал писать. Весь он превратился в слух, видимо, стараясь не пропустить мимо ушей ни одного слова чиновника; тут я заподозрил, что дядя и сам не очень-то разбирается в делах. Я окончательно убедился в этом, когда добродушный старик замолчал, и я обнаружил лишь ничтожные расхождения между тем, что он продиктовал, и тем, что было написано в моём черновике.

И тогда я умышленно показал чиновнику свою справку.

— Так что же вы, юноша, сразу не дали мне эту бумагу? Это почти то же самое, что я вам продиктовал.

У дяди покраснели уши.

— Дядя сказал, что она никуда не годится, — ответил я.

— Что вы! Что вы! Написано превосходно, — уверил меня чиновник.

— Я был очень занят… Не успел как следует просмотреть… — оправдывался дядя. — Но меня радует, что мой племянник так хорошо усвоил инструкции, которые я ему дал.

— Ах, значит, молодой человек — ваш племянник? Выходит, он тоже родственник дону Хенаро? — заинтересовался чиновник.

Не дожидаясь ответа, он несколько раз погладил меня по голове, похлопал по спине, потрепал по подбородку и сказал:

— Послушайте, юноша, держитесь крепче за полы сюртука дона Хенаро и не выпускайте их из рук. Я человек опытный и с полным правом могу вам это посоветовать. Надеюсь, вы когда-нибудь вспомните бедного старика, который помог вам в трудную минуту? Вы ведь не будете неблагодарным, правда?