— Неосуществленная идея не может быть законным документом.

— Господин генерал! Если бы эта идея была осуществлена, я бы не стоял сейчас перед вами. Видно, самой истории было нежелательно осуществление этого злодеяния…

Простите, я считаю, что имею полное право договорить свое последнее слово. Итак, вот первое доказательство, ясно говорящее, что русский царизм не был великодушным и милосердным. Второй документ рассказывает о восстании Каратая Нуралиева, моего деда, в 1805–1818 годах, о восстании султана Каипкали Ешимова и бия рода Берш Исатая Тайманова в 1829–1838 годах, о восстании батыра Есета Котибарова в 1847–1858 годах. А известные труды Середы и Добромыслова посвящены всеобщему восстанию казахов Младшего жуза против царского самодержавия, имевшего место пятьдесят лет тому назад — в 1869–1872 годах. Это последнее восстание прошлого столетия явилось протестом казахов против бесчеловечной колониальной политики русского царизма. Новое степное уложение царской власти от 1868 года лишило казахов их исконных земель. Отобрав землю — единственное средство существования степняка, — царизм стал теперь отдавать ее в аренду. Управление от прежних султанов перешло в руки уездного начальника, который отныне сам назначал волостных. В волости оставили по одной мечети, муллу тоже утверждал уездный начальник. Налоги и сборы увеличились в два раза. Вместе с угодьями были объявлены казенными озера, реки. Особо рыбные озера были раздарены отдельным чиновникам. По желанию губернатора, по указу правительства лучшие земли нарезались, как дар государя, особо почетным людям. Поэтому народ, лишенный земель, озер, рек, потерявший самоуправление, народ, даже вера которого оказалась под властью царского чиновника, поднял восстание. Вооруженные войска безжалостно его подавили. Тысячи людей погибли, живые остались без скота, без крова. Свыше четырехсот повстанцев были приговорены к смертной казни, сотни угнаны в Сибирь на каторгу, несчетно сгнили в тюрьмах. Как могут казахи после подобного насилия считать царское правительство гуманным, великодушным?! Поэтому казахская степь, изведавшая весь позор порабощения, неизменно мечтает о свободе. Об этом говорит и восстание 1916 года, эта агония степи, свидетелями, которой были мы с вами.

— Юрист Каратаев, вы считаете возможным сделать киргизов свободными лишь тогда, когда они выйдут из состава России и образуют самостоятельное государство?

— Нет, господин генерал…

— Тогда почему вы выступаете против Досмухамбетовых? Они борются за создание самостоятельной, равноправной автономии, делают благородное дело, действуют в союзе с Войсковым правительством.

— Свобода и равноправие достигается не только отделением от России. Тут важно, кто получит свободу, кто добьется равноправия. Суть свободы и равенства связана с уничтожением эксплуатации человека человеком. В одном государстве может быть девяносто наций, и все они могут быть равноправными. С другой стороны, государство может состоять из людей только одной «чистой» нации. Однако это обстоятельство не дает полной возможности для расцвета свободы и равенства, ибо свобода означает прежде всего свободу личности, свободу труда, уничтожение всякого рабства. Я собственными глазами видел открытое рабство. В Калмыковском уезде служил помощником начальника уезда Жаркинай Есниязов. Это был просвещенный человек, получивший и русское, и казахское образование. В доме Есниязова я увидел старика по имени Тулебай, мне было тогда пятнадцать лет, старику — семьдесят пять. Будучи подростками, Тулебай и Еснияз попали в плен к батыру Бопылдаку из воинственного казахского рода Серкеш во время его набега на туркмен. Бопылдак подарил Еснияза своему другу, а Тулебая оставил скотником у себя. Тулебай оказался услужливым работником. Позже он нашел себе невесту, очень красивую дочь казаха-бедняка, но богач и батыр Бопылдак оскопил раба Тулебая и сделал его красивую невесту своей токал[1]. Когда Тулебаю было уже семьдесят пять лет, его выкупил за шестьсот рублей у сыновей Бопылдака образованный сын Еснияза Жаркинбай. Вот вам одна из открытых форм рабства в казахской степи. Существуют и скрытые формы рабства. Я имею в виду тех несчастных, которые всю жизнь ради жалкого пропитания работают на всесильных биев и баев. Разница между ними и русскими крепостными невелика. Крепостное право на Руси было отменено при нас, в годы нашего детства. Только после огромных лишений, после кровопролитной борьбы освобождается народ от рабства. Товарищ Дмитриев, сидящий перед вами, сын бывшего крепостного Иосафа. Все это я говорю в связи с понятием свободы. А вы, господин генерал, говорите, что Досмухам-бетовы в Джамбейты образовали автономию и ратуют за создание независимого государства. Несомненно, их дело — шаг вперед по пути национального равноправия. Но всего лишь один шаг. Почему? — спросите вы. Во-первых, потому, что автономия — подобие Временного правительства Родзянко и Керенского. Нечто подобное создавалось уже в Коканде неким Мустафой Чокаевым, тоже адвокатом, как и Жанша Досмухамбетов. Автономии Жанши и Мустафы полностью опираются на содействие и поддержку наиболее влиятельных и богатых биев и богачей. В административном положении они всецело зависели от Керенского. Ибо, чтобы стать независимым государством, надо иметь деньги. Чтобы иметь свои деньги, надо образовать банковую систему, а основой банковой системы является национальная промышленность; для ее развития необходим внутренний и внешний рынок, пути сообщения с рынками, управление транспортом; для защиты всего этого, наконец, нужна своя национальная армия. Возвращаясь к прежней мысли, должен сказать: равноправие нации предполагает свободу личности, свободу труда. Если труд свободен, то самые драгоценные его плоды, созданные народом, перейдут в его же руки. Богатство нации создается трудом девяти десятых народа. И пока это большинство не возьмет власть в свои руки, не может быть ни свободы, ни подлинного равенства…

— Короче говоря, султан Каратаев против автономии Досхмухамбетовых! Он за большевистский режим, так ведь, арестант Каратаев? — с усмешкой спросил Емуганов. Два полковника недобро уставились на старого адвоката. На несколько секунд воцарилась тишина.

— Я имею право закончить свою речь, господин генерал. Почти за шестьдесят лет я многое пережил, перевидел, старался как можно больше узнать. Мои мысли о свободе и равенстве основаны на жизненном опыте. Подлинное социальное равенство и свободу я вижу в тех идеалах, к которым стремится русский пролетариат. Я считаю, что и русскому крестьянству только рабочий класс может дать истинную свободу, а изнывавшие в ярме колониальной политики царизма киргизы, татары и другие могут обрести справедливость, свободу, настоящее равенство лишь в тесном содружестве с рабочими. В этом я убежден, в это верю…

— Вы кончили, Каратаев, свою речь?

— Да, господин генерал. Мы скоро с вами покинем этот мир. Вместо нас придут другие люди, много новых людей. И со временем сбудутся их желания и мечты, таково требование неудержимой, как водопад, жизни. Поток будущего смоет вековой позор рабства и унижения. Настанут времена, когда все люди будут равны. Возможно, мы доживем до этого, а может быть — нет. Но так или иначе новое поколение не сегодня-завтра прочтет или услышит наши слова, все взвесит и все поймет. Ибо история убеждает в том, что чаяния народа, много терпевшего, много страдавшего, непременно сбываются. Я кончил, господин генерал.

— Встать! — тотчас крикнул секретарь суда.

Большевики один за другим поднялись с мест. Лишь

Нуждин остался лежать на носилках.

— Суд удаляется на совещание, — объявил Емуганов.

Опустив правое плечо, будто взвалив на себя тяжесть, генерал направился в соседнюю комнату. Два офицера последовали за ним.

Несколько минут совещания военно-полевого суда показались Каратаеву очень долгими. Мысли его снова вернулись к давним событиям в долине реки Жема. С удивительной ясностью представил он картину кровавой битвы, услышал залпы, топот коней и кличи, прогремевшие пятьдесят лет тому назад…