Вылазка удалась блестяще. Басмачи не отважились ночью преследовать отряд в горах, — на случай, если бы ринулись вслед, решено было оставить заслон из нескольких бойцов с пулеметом и гранатами. Ударная группа во главе с Гельдыевым углублялась в горы, к месту передышки, откуда следовало начать обходное движение назад к Шахимардану.

Привал устроили у горного ключа на заре. Тонкая струйка холодной, чистой воды едва сочилась по скользким, отполированным камням. Туман рассеялся, над головами бледно-голубое небо, дальние вершины гор золотятся под первыми лучами солнца.

— Товарищ командир! — окликнул кто-то. Нобат, присев на камни у воды, на какое-то мгновение погрузился в тяжелую дрему. Сказалось перенапряжение минувших дней. Голос разом оживил его. Подняв голову, увидел перед собой одного из бойцов, посланного в разведку.

— Товарищ командир, барсы… Двое. Горного козла, видно, только что задрали! — глаза бойца горели охотничьим азартом.

Нобат, помедлив еще секунду, рывком поднялся на ноги. Бойцы, кто сидя, кто полулежа, отдыхали, иные подкреплялись — грызли чурек с холодной жареною бараниной, кое-кто пригоршнями черпал ключевую воду. Разговоров не слыхать. Таков приказ: соблюдать тишину, не выдавать себя. Да, не мешало бы сейчас свежего мяса. Зажарить на костре, заготовить впрок…

— Бегимкул! — негромко окликнул Нобат. Боец разом вскочил на ноги, шагнул к командиру. Тот жестом приказал: за мной. Втроем двинулись вверх по ущелью. Нобат вытянул из кобуры маузер, отпустил предохранитель, оба красноармейца сделали то же.

— Вон, поглядите… — боец из охранения остановился, пригнулся.

Да, зрелище изумительное! Два барса — громадные пятнистые кошки, задними лапами упираясь в землю, передними терзали тушу горного козла. Пришлось спрятаться, ибо хищники могли оставить свою добычу и броситься на людей. И они стояли молча, с оружием наготове. Вдруг один из барсов оглянулся, видимо, почуяв людей совсем близко… Гибкий, сильный хвост со всего маху хлестнул по земле… Зверь издал приглушенный хриплый рев. Видимо, это было сигналом. Оба барса в мгновение ока отпрянули от туши. Прыжок, другой — и вот они уже карабкаются по склону, среди кустов, почти невидимые среди камней в пятнах лишайника.

— Удрали! — не сдержав восхищения, воскликнул боец. А Бегимкул, бывалый охотник, сперва проследил, куда скрылись оба хищника, убедился, что опасности с их стороны нет. Затем подошел к туше козла, тронул голову прикладом. Верно, животное убито недавно, мясо годится в пищу человеку.

— Добрая примета, товарищ командир, — вполголоса проговорил он, когда подошли его товарищи. — Убежали звери, значит, нас удача ждет… От отца слыхал я это не раз.

— Пускай же оправдается эта добрая примета! — Нобат, ощутив радость, похлопал бойца по плечу. Хорошо: и мясо раздобыли без выстрела, и, главное, этот нежданный эпизод, без сомнения, поднимет дух бойцов.

С привала Бегимкул вывел троих на горную тропу, по которой можно незаметно спуститься в долину. Набат с ними послал донесение командующему группой в Вуадиль, в котором сообщал, что сутки спустя следует ждать новых вестей уже из Шахи-мардана. А пока срочно нужны боеприпасы.

И вот две ракеты разом взметнулись над притихшими во тьме горами. Ответная ракета из кишлака… А за ней — шквал огня, от которого затрепетали даже горы. Удар с тыла, со стороны долины, оказался для врага полнейшей неожиданностью. Бойцы группы Нобата после первого залпа кинулись на басмачей с шашками, пошел рукопашный бой. Басмачи окончательно растерялись, лишившись руководства, действовали беспорядочно. Бойцы Иванихина со стороны кишлака отвлекли на себя басмачей с других участков, застава на дороге была сметена в первые же минуты боя. Обе группы красных бойцов соединились. Теперь — не давать врагу опомниться, сбить с позиций по всей линии осады! Грохот ожесточенного боя переполнял ущелье, тяжелым эхом раскатывался окрест.

— Стой, кто идет!

— Свои. Комиссар…

— Серафим?!

— Ты, Коля? Ур-ра! Ребята, это наши! Командир…

На кривой улочке, ведущей круто вверх, к скале, на которой возле мавзолея халифа-праведника Али разместился командный пункт эскадрона, встретились командир и комиссар, каждый со своим вестовым.

— Жив, дружище! Ну… молодец! — Иванихин, крепко обняв друга, изо всей силы хлопал его по спине.

— А ты думал? — отшучивался Нобат, награждая комиссара не менее увесистыми шлепками. — Какие потери? Боеприпасов хватает?

— Двое умерли… — Серафим отпустил Нобата. — Патронами разжились, басмачей малость обидели. Ребятам удалось стянуть у них пару ящиков с патронами. Черт, английские оказались! Хорошо, что у нас поднабралось несколько их одиннадцатизарядок…

Вместе со своими Нобат двигался в сторону базара, расположенного на берегу горного потока. Чуть выше горела какая-то лачуга, при тусклом красноватом свете пожара было видно, как басмачи удирают вверх по склону. Однако на пути — чайхана, устроенная, как принято, над самою водой. Из окон, с дощатого помоста раздавались частые беспорядочные выстрелы. Видимо, окружены, но решили не сдаваться…

— Обходить! — Нобат передал команду по цепи. — Не задерживаться! Вперед!

Пленных брали поодиночке в садах, на улочках. Сопротивление басмачей было всюду сломлено через какой-нибудь час после начала боя. На земле валялись брошенные винтовки — русские, английские, пустые кожаные патронташи. Дотлевали пожары в разных концах Шахимардана. Вестовые, посланные с приказом командира по цепи, возвращались с донесениями на командный пункт. Одно донесение оказалось неутешительным: басмачи, окруженные в чайхане, продолжают отстреливаться.

Глубокая ночь опустилась на ущелье. Вконец обессиленные, измотанные, крепко уснули бойцы, кроме тех, что остались в дозоре. Не до сна и командирам. Нобат, Серафим и вместе с ними Ишбай, отправились вниз, к базару, туда, где редкие выстрелы из чайханы тревожили безмолвие осенней ночи.

Взводный Ишанкулов во тьме вырос точно из-под земли.

— Надежно блокировали противника? — сразу обратился к нему Нобат.

— Мышь не проскользнет, товарищ комэска! — докладывал Ишанкулов, не спуская глаз с темнеющего среди голых деревьев строения, вблизи которого то и дело вспыхивали огоньки выстрелов. — Считаю, их там десятка два. Пулеметов нет. Но огонь сильный, патронов не жалеют.

— Предлагали сдаться?

— Предлагал… — было заметно, что взводный не верил и не верит в успех такого предложения. Однако Нобат рассуждал иначе. Уже которые сутки эскадрон в беспрестанных боях. Боеприпасы на исходе… Обстановка в горах неясная, возможен подход свежих сил врага… Кишлак занят, но и с этими упрямцами нужно кончать как можно скорее, лучше — миром.

— Попытаемся еще раз. Верно, Серафим? — Нобат обернулся к Иванихину, тот сразу с готовностью кивнул. Затем Гельдыев приказал взводному: — Через две минуты огонь прекратить и не открывать, пока не скомандую.

Пригибаясь, прячась за углами базарных лавчонок, командир и комиссар с вестовым продвинулись вперед. Чайхана оказалась шагах в пятидесяти перед ними. Огонь осаждающих разом прекратился. Похоже, это озадачило осажденных — они тоже перестали стрелять. Нобат воспользовался затишьем.

— Э-эй, люди в чайхане! — сложив у рта ладони рупором, крикнул он во всю силу голоса. — С вами говорит командир эскадрона Красной Армии Гельдыев Нобат. Я туркмен, моя родина Лебаб… Слушайте и не стреляйте! Кишлак в наших руках, вы окружены. Сопротивляться бессмысленно. Останетесь без патронов, но сдадитесь — подожжем чайхану! Слышите меня? — он помедлил, видя, что противник молчит, а затем продолжил, стараясь четче выговаривать слова по-узбекски. — Предлагаю немедленно сдаться. Сложить оружие на айване[4], самим выйти с поднятыми руками. Обещаю: всем, кто сдастся добровольно, будет сохранена жизнь. Слово командира! Подумайте, даю пять минут.

Воцарилась полная тишина. Близился рассвет, слабый ветерок прошелестел по веткам яблонь и урючин в ближайших к базару дворах. На горе, у гробницы халифа Али, теплился слабый костер. Где-то на околице перекликались дозорные. А осажденные в чайхане молчали.