— А ты, дядя Семен, собираешься за Советскую власть бороться? — спросил Василий. — Или дома отсиживаться будешь?

— Я и борюсь... На немца работать не иду, голодать предпочитаю. Вот моя борьба.

— Кто же так борется? Надо посерьезнее что-нибудь придумать.

— Это уж ты, Василий, и придумай. Ты коммунист, руководство, ты и шевели мозгами, возглавляй. А я что? Я как все... — И Семен Терентьевич хитро посмотрел на Василия. — Эх ты, мать честная! — кивнул он на ходики, висевшие на стене. — Заговорились совсем. Новый год проглядели!

Стрелки часов показывали половину первого.

Однажды вечером на западе вспыхнуло зарево большого пожара. Жители Таганрога думали, что горят какие-то склады. Но, кроме военных властей, только начальник полиции Стоянов да некоторые члены бургомистрата знали, что происходит. Зондеркоманда СС-10А по приказу штурмбаннфюрера Кристмана начала планомерное уничтожение «лишней части» населения.

Цыганский колхоз, располагавшийся в нескольких километрах западнее города, привлек внимание эсэсовцев. Они скосили пулеметным огнем женщин, детей, стариков и, заметая следы преступления, подожгли их дома и колхозные постройки. Бушующее пламя негаснущей зарницей осветило небо на горизонте.

...До комендантского часа оставалось каких-нибудь сорок минут, когда в Котельном переулке Николай Морозов лицом к лицу столкнулся с Константином Афоновым. Костя вынырнул из-за угла. Посторонившись, он хотел пропустить Николая, но тот остановился, удивленно спросил:

— Это ты, Афонов?

Скорее по голосу Константин узнал секретаря городского комитета комсомола.

— Здравствуйте! Это я, — ответил он, не протягивая руки.

Николай обратил внимание на его оттопыренное пальто.

— Что, опять голуби?

До войны Костя слыл ярым голубятником. Даже на комсомольское собрание, где его должны были принимать в комсомол, он принес за пазухой голубей и выпустил в окно целую стаю чиграшей и монахов.

— Нет. Не голуби это, — виновато улыбнулся Константин и поманил Николая пальцем.

Во дворе ближайшего дома, куда они зашли, он распахнул пальто. Отблески зарева сверкнули на вороненом стволе немецкого автомата.

— Вот они нынче какие голуби.

— Где достал?

— С пьяным румыном на валенки поменялся.

Николай глянул на ноги Константина и только теперь увидел, что тот топчется на снегу в одних шерстяных носках.

— Ты же простудишься. Пойдем, я тебя провожу немного. Нам, кажется, по пути.

Вместе направились они по темному переулку. Луна висела над городом в россыпи ярких звезд. На западе по-прежнему полыхал пожар.

— А ты не боишься? — вдруг спросил Николай. — За этот автомат немцы голову могут снять.

— Так ведь и за голубей не милуют. По приказу бургомистра всю стаю пришлось порезать. Даже пару «киевских», которых сам выкормил, и ту под нож пустил... Но ничего... Дорого им мои голуби обойдутся. Достану патроны и начну потихоньку постреливать.

— Костя, один ты с ними не справишься. Только беду накличешь. Надо товарищей подбирать. Тогда веселей дело пойдет.

— А у нас уже есть... — Константин запнулся, метнул в Николая испытующий взгляд: «Сказать или нет? А может, не говорить? С Василием посоветоваться? Зачем я ему автомат показывал?» Под ложечкой у Константина неприятно засосало.

— Ну, чего смолк? Теперь уж выкладывай начистоту.

Николай остановился и в упор рассматривал Константина.

На длинных ресницах парня искрился иней. Голову плотно облегал кожаный летный шлем. Вокруг шеи топорщился черный ворот свитера.

— Да нет, я вас знаю, чего же сомневаться? — неуверенно проговорил Константин. — Работаем мы сейчас на заводе. Работаем помаленьку. К людям присматриваемся.

— Кто это — мы?

— Ну я... И братья тоже. Андрейка с Александром. Заходите к нам, там и потолкуем. Что здесь на морозе говорить? Котельный, дом тринадцать. А сейчас идти пора. Патрульные скоро выйдут.

Но Морозов не мог так отпустить Афонова. Их встреча не была случайной. Морозов уже давно искал связи с людьми на заводе. О семье Афоновых ему сказал Кузьма Иванович Турубаров, а это была рекомендация надежная.

С минуту шли молча. Только снег поскрипывал под ботинками Морозова.

Константин в носках шел неслышно. Николай искоса поглядывал на своего спутника и первым возобновил разговор.

— Вот что, Костя, — сказал он, — хорошо, что мы с тобой встретились. Я подыскиваю таких ребят, как ты. У нас уже кое-что сделано.

Константин быстро взглянул на него.

— А это не вы с комендатурой расправились? — вдруг спросил он.

— Может, и мы, — Морозов заговорщицки улыбнулся и подмигнул Косте. И, видимо, от этой улыбки настороженность Константина растаяла. Почти у самого дома он вдруг сообщил Николаю о двоюродном брате.

Василия Афонова Николай хорошо знал по партийной работе. Частенько встречались они в Ростовском обкоме партии на различных совещаниях и семинарах. Бывал Николай по службе и у Василия в Матвееве Кургане. Афонов всегда нравился ему своей серьезностью, честностью и прямотой. Потому-то он так обрадовался, услышав, что Афонов пришел в Таганрог.

— Где он живет?

— Тут рядом. Через наш двор пройти можно.

Решив не откладывать встречу, Николай тут же пошел к Афонову. Василий встретил его так, словно давно ждал. Спать им в ту ночь не пришлось. Как всегда после долгой разлуки, разговорам не было конца. Уже далеко за полночь Морозов спросил:

— Что думаешь делать, Василий?

— Организую подполье, — не задумываясь, ответил тот. — В городе не в степи — можно действовать скрытно. Затем и пришел в Таганрог. А ты как мыслишь?

— Мыслю, что это правильно. Кое-что уже сделано. Правда, еще очень мало.

— С малого все большие дела начинаются. Говори напрямик.

Волевое лицо Василия чуть тронула довольная улыбка. Прищуренные глаза с хитринкой смотрели на Морозова.

— Есть у меня две молодежные группы, — сказал Морозов. — Это в основном комсомольцы. Вооружаемся понемногу...

— Кто комендатуру взорвал? — перебил его Василий.

— Нет. Это не наших рук дело. Вот склад в порту мои ребята спалили. Дрезину на железной дороге пустили под откос они же. На сегодняшний день шестерых фрицев прикончили. А с комендатурой я пытался выяснить. Думал, солидная организация в городе действует. Но пока никаких следов. Правда, наткнулся случайно на небольшую группу ребят из железнодорожной школы. Завтра собираюсь встретиться с их руководителем. Но они пока дальше листовок не пошли...

— А я только начал, — сказал Василий, — никого не убили, ничего не взорвали. Но народ подбирается. Сожгли несколько автомашин на «Гидропрессе». Правда, люди друг друга боятся. Осторожность сковывает. Газету читал сегодня? — вдруг спросил он.

— Нет. А что там?

— Путаница сплошная. Утверждают, будто Красная Армия уже разгромлена. Сражаются, мол, остатки разбитых дивизий. Промышленность Советов на грани катастрофы. А в сообщении из главной квартиры фюрера говорится, что на Восточном фронте германские войска ведут упорные оборонительные бои. Спрашивается: от кого же они обороняются? Кто им бока намял под Москвой? Совсем заврались господа предатели из «Нового слова». Наша главная задача доводить теперь до народа правду...

За стеной послышались чьи-то шаги, из-за двери донесся ворчливый женский голос:

— Василий, ты спать-то собираешься?

Николай насторожился.

— Не бойсь. Это сестра, — пояснил Василий шепотом и уже громче добавил: — Иди, Евдокия, спи. Я сейчас...

В соседней комнате прошаркали ночные туфли, заскрипели пружины.

— Солдатка. Одна мается. Муж в Красной Армии. Может, погиб уже... Ладно... Давай туши лампу и ложись, — Василий кивнул на матрац, свернутый на полу возле печки, — будем разговаривать тихо.

Он поднялся из-за стола, не спеша стянул с себя гимнастерку, снял ботинки. Николай взял со спинки стула свое пальто, расстелил на полу волосяной матрац и, приспособив пальто вместо подушки, потушил лампу. Не раздеваясь, он улегся на эту импровизированную постель. От печки веяло теплом. Несмотря на усталость, спать не хотелось.