— Зуза идет! Зуза иде-о-о-о-от! — предостерегающе зазвучал под вечер сигнал горного партизанского патруля, заметившего, что по дороге идут немцы.

Мартин Смрж с Яно Вртанем следили глазами за партизанским связным, поспешно приближавшимся к недалекому лесу.

Было тихо, только лохматый пес у ног Мартина стучал хвостом по деревянному полу коридора.

— Они уже в лесу, — сказал Яно Вртань.

Мартин Смрж не ответил.

— А как же мы? — неуверенно спросил Яно Вртань.

— А что «мы»? — повторил Мартин Смрж, не трогаясь с места.

— Останемся здесь? — Яно искоса взглянул на Мартина.

— Останемся! — решительно сказал Мартин, вперившись взглядом в лес, будто он его приворожил.

— Но Сергей советовал уйти. — Вртань нанес удар прямо в лоб, стремясь вывести Мартина из этого состояния тупого равнодушия.

— Не мог же он сказать, чтобы мы остались…

— Если найдут Сергея, а они его точно найдут, нас всех перестреляют. И твоего батю тоже. И сожгут все, что ты нажил за свою жизнь, — медленно развивал свою мысль Вртань, будто до него только сейчас дошли все возможные последствия их поступка.

— Ты говоришь, как мудрец, но ты забыл, что мы живем не во времена мудрецов, — мрачно сказал Мартин, продолжая пристально смотреть в сторону леса. Он словно не замечал, что немцы уже повернули с дороги к хуторам, что они приближаются, ползут, ползут, как серые ядовитые жуки…

Над хуторами висело свинцовое небо, тяжелое и мрачное, будто перед грозой.

Мартин Смрж ворвался в дом. Казалось, только сейчас он осознал, что настает роковая минута как в его жизни, так и в жизни его отца и жены. В комнате он нерешительно остановился и растерянно перевел взгляд с отца на жену. С минуту его затуманенный взор перебегал с одного на другого, а потом он, будто пьяный, потыкавшись по разным углам, вновь направился к дверям.

— Что случилось, Мартин? Тебе плохо? — подбежала к нему жена. Ощутив в руках ее крепкое и пышущее здоровьем молодое тело, он зашатался.

— Нет, ничего, Ульяна… — скорее выдохнул, чем сказал Мартин, и это прозвучало так нежно, как никогда раньше. Он не поцеловал ее, не сказал больше ни слова, только обвел блуждающим взглядом горницу и пошел к выходу медленной, шаркающей походкой, свойственной его отцу…

— Мартин! — позвала она.

Он обернулся в дверях и молча посмотрел, но на этот раз не на нее, а на отца.

— Тебе бы лучше уйти с Яно. Я о Сергее позабочусь… — сказала, она, чуя недоброе.

Будто не слыша ее, Мартин обратился к отцу:

— Батя, не терзайте вы себя…

Он проговорил это ласково и мягко, а потом вышел.

— Что это с ним? — обеспокоенно спросил старый Смрж. — Он как пьяный.

— Если бы! У него вообще нет этого в привычке… Не знаю, что с ним такое делается… — Она в растерянности смотрела на дверь, за которой исчез муж. Все это вызывало беспокойство.

— Ты куда ходил, Мартин? — спросил его Яно Вртань, когда тот вернулся.

— Да так, поглядеть, все ли дома в порядке, — уклончиво ответил Мартин и стал смотреть, где немцы.

А их будто сам черт водил. Они кружили и петляли вокруг их дома, как ястребы над кучкой кур, но каждый раз поворачивали назад и вместе с остальными группами возвращались к другим домам, будто дом Мартина оставляли на закуску.

— Мартин! — крикнула мужу из темных сеней Ульяна. — Где они?

— Да где им быть? У соседей, — жестко ответил он, и она сразу как-то успокоилась, потому что это Мартин произнес уже в своей обычной манере.

— Да ведь они уже уходят! Гляди! Повернули к дороге! — крикнул Мартину радостный Яно Вртань.

— Ей-бо! — бросил Мартин Смрж и, не веря глазам, смотрел вслед уходящим гитлеровцам.

Пес вдруг беспокойно вскочил и заворчал. Мартин пнул его ногой.

— Тихо, ты! Хочешь их сюда зазвать? — рявкнул он приглушенно и поволок собаку в дом.

Через минуту Мартин вернулся и стал смотреть вслед немцам. Крутой склон вынуждал их волей-неволей спуститься к дороге. На хуторе воцарилась тишина, только ветер свистел, будто пастух на дудочке. Ветер усиливался, будто стремился проветрить хутора, поскорее очистить воздух от смрада немецких мундиров.

— Прямо не верится, что они нас обошли, — в сомнении покачал головой Мартин.

— Ты что, жалеешь? — усмехнулся Яно Вртань.

— О чем ты говоришь? И все-таки нам дьявольски повезло! — расхохотался вдруг с облегчением Мартин Смрж.

— Погляди! — показал Яно рукой на небо. — Там прямо все кипит. Похоже, поднимется хорошая метель.

— По крайней мере, будет покой от этих гадов. Хоть бы Сергею стало легче, чтобы мы могли отнести его в горы, — озабоченно проговорил Мартин. — На, закури! — Он вынул из жилетки сигареты.

Они курили и молча смотрели то на дорогу, то на затянутое тучами небо, прислушиваясь к усиливающемуся ветру, а когда докурили, Вртань протянул Смржу руку:

— Спокойной ночи, я пошел. Мама небось уж умирает со страху.

Оставшись один, Мартин Смрж вновь почувствовал, что его охватило непонятное беспокойство. Он взглянул на стонущий лес, будто ждал от него разгадки своего состояния. Но лес равнодушно шумел. Мартин повернулся и направился в комнату Сергея.

Стояло солнечное утро. В небе летали, каркая, вороны и время от времени спускались к строениям. Снег так блестел, что на него больно было смотреть. Воздух был чист, а горы тихи и спокойны, будто тут уже и не было, немцев.

Январское солнце заглядывало в окна домика Смржовых. После трех бессонных и беспокойных ночей Сергею стало легче. Жар спал, и рана начала быстро заживать. Ночью Мартин и Яно предполагали перенести его в горы. Их беспокоила только установившаяся хорошая погода. Горные патрули теперь усилили бдительность, обшаривая край. Однако пока всюду, насколько хватало глаз, до самых Разток, стояла тишина. Но это было кажущееся спокойствие. Сердца горцев наполняла тревога, как будто сверху на них смотрело не приветливое солнце, а застывший глаз дракона, от которого никуда не спрячешься…

— Что это у меня сегодня ничего не кипит? — раздраженно воскликнула Ульяна и открыла дверцу печки. — Ну конечно! — Она бросила взгляд на старого Смржа, сидевшего на табуретке и курившего трубку. — Когда вы подбрасываете в печку, она почти гаснет. Вы спите, батя, или как?

— А? Что такое? — Он повернул лицо к снохе.

— Я говорю, печка чуть не погасла! — резко сказала Ульяна. — Полдень на носу, а обед не готов.

— Да ну, неужто погасла? Не может быть! — Старик разгреб кочергой раскаленные уголья, подложил щепок а несколько поленьев. — Гляди, уже горит, — сказал он примирительно и снова сел, но не для того, чтобы дремать, как думала Ульяна, а чтобы высказать вслух беспокоившие его мысли.

Когда огонь в печке загудел и вода в чугунках на раскаленной плите начала бурно кипеть, старик краем глаза стал наблюдать за снохой, раздумывая, можно ли с ней поговорить и поделиться тем, что его томило и мучило. Наконец он решился. Нет, нельзя больше медлить. Он давно к этому готовился, а сейчас настал подходящий момент. Он еще раз мысленно все повторил, раз-другой пыхнул трубочкой и основательно прочистил горло.

— Ульяна… — начал он, но вдруг остановился и поднял на сноху голубые глаза.

— А? — Она продолжала свою работу.

— Наш Мартин… — Он искоса глянул на сенцы.

— Ну что опять? — Она чуяла неприятный разговор и, нахмурясь, глядела на свекра, но тот не обратил внимания на ее нетерпение.

— Что-то он мне не нравится… — ответил он немного погодя, как следует подумав и не спуская глаз с полоски солнечного света на стене.

— Чем же он вам не нравится? — спросила она с вызовом.

— Тем, что он делает. Он какой-то стал странный…

— Не всем же быть такими, как вы! Мартин не маленький, — отрезала она раздраженно.

Старый Смрж и не ждал от нее другого ответа: у нее была такая же упрямая и горячая натура, как у его сына. Но он не отступился, хотя ему и показалось, что она берет сторону мужа. Он решил сказать ей все, что у него на душе и что его беспокоит.