— Откуда оно возьмется, здоровье-то, — говорила мать, — когда такие муки довелось пережить?! И в голоде и в холоде сидели, вот оно теперь и сказывается. А что у нее признали?

— Туберкулез.

Женька по голосу узнал гостью — соседку тетю

Антонину. Вовсе еще не старая, она была совсем седая. Это после того, как фашисты угнали в Германию ее единственную дочь Аню. После войны Аня вернулась, но была все время какая-то задумчивая и тихонько кашляла в уголочек платка. А вчера тетя Антонина отвезла Аню в больницу.

— О-хо-хо, — тяжко вздохнула мать, — нет на свете нашего доктора Корнея Прокофьевича, он бы ее в два счета вылечил.

— Нет, Людочка, чахотку не так просто вылечить, нет еще такого лекарства, чтоб выпил — и поправился.

— А я тебе говорю, что у Корнея Прокофьевича было такое лекарство. Он целый труд про это написал, страниц на триста. Да вот беда — убили его фашисты, а все его бумаги с собой забрали. Вот в тех-то бумагах, видно, и был секрет этого лекарства, потому что после войны человек из Минска приезжал и все расспрашивал про Корнея Прокофьевича: как он погиб и не давал ли кому спрятать каких-нибудь бумаг. Походил-походил, да так и уехал ни с чем.

Женька вдруг подскочил на кровати как ошпаренный. Бумаги! А может, это и есть труд доктора? Может, он как раз и спрятан под тем деревом? Там ведь так и написано: «Тут спрятан труд…»

— Мама, все, что ты сейчас рассказала тете Антонине, правда?

Мать удивленно посмотрела на сына.

— Ты что, еще не спишь? Конечно, правда. А почему это тебя так интересует?

Однако Женьки уже и духу в избе не было. Он мчался к Толику, мчался с такой скоростью, что только в ушах свистело. Прибежал, а Василек уже там. Он боялся проспать и ночевал у Толика.

— Ребята! — взволнованно заговорил Женька. — Надпись там не случайная и не в шутку… Я все знаю… Знаю даже, что дальше написано: «Тут спрятан труд Долохова».

— Какого Долохова? — спросил Василек.

— Доктора Долохова… Корнея Прокофьевича. Что немцы расстреляли.

— Это того самого, что твоему брату операцию делал?

— Ну да, того самого.

И Женька рассказал ребятам все, что он услышал от матери.

— Если так, мы должны во что бы то ни стало отыскать эти бумаги, — сказал Толик.

— Вот только удастся ли найти тот пень с продолжением надписи, — усомнился Женька.

— Найдем, обязательно найдем, — горячо заговорил Василек. — Мне даже кажется, что тут нет ничего сложного. Кусок бревна с буквами мы будем примерять к каждому пню, пока не найдем тот, который нам нужен.

— А ты узнал, с каких делянок возили бревна?

— Узнал, все узнал… С Косинской делянки. Правда, возчики, когда возили эти бревна, ничего интересного не видели. Только возле одного дерева нашли какой-то старый сапог. А Нинин отец, дядя Кастусь, говорил, что на Косинской делянке еще в 1944 году, сразу после освобождения, нашли убитого партизана и на нем был только один сапог. Дядя Кастусь сказал, что партизана похоронили в братской могиле там же, в лесу.

— Это все очень важно, — заметил Толик. — А возили только с одной делянки или еще с каких-нибудь?

— Только с Косинской…

— О, это облегчает задачу.

— Как сказать, — вставил свое слово Женька. — Там же по дороге болота — ни пройти, ни проехать. Нам придется целую экспедицию организовать. Тут одним днем не обойдешься.

— Верно, — согласился Толик. — Если бы зимой, другое дело, а сейчас, после дождей, напрямик и соваться не стоит…

Тогда давайте быстрей готовиться к экспедиции! — заволновался Василек и хотел уже куда-то бежать. Но Толик остановил его:

— Подожди, надо еще наметить маршрут. До Шервинского леса, где находится Косинская делянка, можно добираться по речке и лесом, в обход болота. Так какой путь мы выберем?

— Давайте поплывем на лодке, это ведь так здорово! — как всегда, без долгих размышлений предложил Василек.

— Можно и на лодке, только назад добираться против течения не так-то легко будет, — возразил Толик.

— А я думаю, это будет все-таки легче, чем тащить на себе рюкзаки с запасом продуктов да еще лопаты в придачу, — поддержал Василька Женька.

— Пешком идти нам все равно придется, — заметил Толик, — потому что от Бродов, где мы пристанем и откуда начинается Шервинский лес, до Косинской делянки километров восемь.

— Ну, восемь это не тридцать восемь, которые нам придется пройти, если пойдем в обход. А, кроме того, интересно-то как!…

— Ладно, — сдался наконец Толик. — На лодке так на лодке. Только чур: не ныть, если в походе трудно придется, если мозоли будут во всю ладонь…

— Ура-а! Плывем! — весело закричал Василек и заскакал на одной ноге.

— Не спеши в пляс пускаться, — немного остудил радость Василька Женька. — Еще, гляди, дома не пустят.

— Верно, — поддержал его Толик, — без спроса в такую дорогу пускаться нельзя: это не прогулка в местечко.

— Меня пустят, — беззаботно сказал Василек. — А если еще расскажу куда и зачем, то и подавно.

— Думаю, меня тоже пустят, — не совсем уверенно проговорил Женька. — Если отец дома — пустят…

— Дома твой отец, — порадовал друга Толик, — недавно видел, как он из местечка ехал.

— Ну, тогда нам просто везет.

— А теперь спать! — дал команду Толик. — На рассвете отчаливаем.

— Я побежал. Доброй ночи! — попрощался Женька с друзьями.

Смотри завтра не опаздывай!

— Не опоздаю… — долетел Женькин голос уже из-за дверей.

Женька не опоздал. Когда он проснулся, солнце еще не взошло. Только на востоке багровела яркая заря. На дворе было прохладно; на траве, на листьях деревьев и кустов висели крупные капли росы.

Женька быстро умылся, выпил кружку холодного молока, потом забросил за спину вещевой мешок, приготовленный еще накануне, и вышел на улицу.

Вчера вечером ему не пришлось прибегать к помощи отца. Мать, услыхав, куда они собираются, сказала:

— Ну что ж, езжай. Если вы отыщете эти бумаги, большое дело сделаете… Только будь поосторожней.

Когда Женька прибежал к Толику, тот уже не спал. Василька нигде не было видно.

— Ну вот, а вы боялись, что я просплю, — похвалился Женька. — А где Василек?

— Побежал домой отпрашиваться, а заодно Зинаиде Антоновне записку отнесет: надо предупредить, чтоб нас сегодня не ждали. Ведь никто не знал, что это до Косинской делянки надо добираться.

— Не мог раньше сбегать… — проворчал Женька.

— А мы с ним уже на электростанцию сходили, — сказал Толик.

— Чего?

— Отпилили конец бревна с надписью. Вчера ведь не успели. Вот погляди… — И Толик показал Женьке увесистый кругляш.

— А-а, — смущенно протянул Женька. — Ну, тогда…

…И вот по спокойной реке плывет лодка. В лодке трое — Толик, Женька и Василек. На дне лежат рюкзаки, лопаты, Женькина плащ-палатка и кругляш с надписью.

На веслах сидит Толик. Женька лежит на носу и смотрит, как лодка рассекает гладь воды и как возникают сначала еле заметные волны, как потом они становятся все больше и больше и наконец сливаются друг с дружкой вдали.

Василек сидит на корме с коротким веслом в руках — правит.

Легко скользит лодка. Мимо проплывают зеленые берега, привольно разросшиеся кусты, склонившиеся к воде ивы.

Ветер налетел неожиданно. Небо вдруг затянуло черными тучами, полил косой крупный дождь.

На реке поднялись волны. Лодка с ребятами то высоко взлетает на гребень волны, то стремительно падает вниз.

— Эх, хорошо! — налегая на весла, кричит Толик и озорно подставляет лицо крупным каплям дождя.

— Не понимаю, чему ты радуешься, — ворчит Женька, выглядывая из-под плащ-палатки, в которую он закутался с головой. — Сейчас вообще перевернемся, и черта с два ты спасешься в такую погоду.

— Не перевернемся! — все так же весело кричит Толик и что есть силы налегает на весла.

— Давайте где-нибудь спрячемся от дождя, переждем, — предлагает Женька.