— Ну, кто со мной?! — прорычал он.

— Я, я, я! — раздалось несколько голосов, и падающие с ног, но не побежденные весельем рыцари стали из разных концов зала пробираться к хозяину замка.

— Тогда вперед! — заорал граф, схватил зачем-то в охапку шута и бросился к двери, круша то, что еще уцелело от буйства пирующих гостей.

Рыцари с воплями, рычанием и ржаньем вывалили на ночной двор, где между спящими вповалку людьми бегали оседланные кони — на тот случай, если графа опять куда-нибудь понесет. Роберту Льву подвели вороного жеребца, он кинул шута поперек седла, вскочил на коня и метнул пылающий взгляд на свою поредевшую свиту.

— За мной! — крикнул он и бросил коня в галоп.

Следом за графом на чужой пегой лошади вылетел в ворота странствующий рыцарь, а за ним — человек пятнадцать рыцарей, несколько оруженосцев и десяток слуг с зажженными факелами, — и торнихозская ночь невозмутимо поглотила отряд.

Безумная скачка по полям длилась то ли пять минут, то ли час, и торнихозская нечисть выла со всех сторон, норовя схватить зажженные факелы мохнатыми черными лапами. Время от времени кто-нибудь из всадников начинал с воплем тыкать мечом в темноту, а другой слегка дрожащим голосом затягивал песню про Полли и монаха; потом под копытами лошадей гулко загрохотала дорога, и впереди замаячили зубцы замковой стены.

У многих при виде них поползли по спине мурашки, ведь именно в заброшенных замках обожает собираться нечисть, это известно всем! Лучше было даже не гадать, какие враги человеческого рода могли найти приют в замке, лежащем в сердце Торнихоза, который преподобный Гилберт Кетский недаром назвал родиной нечисти. Многие горько пожалели, что не догадались захватить с собой монаха для защиты от колдовства, и тайком крестились, шепча молитвы.

Рэндери тоже пробормотал «Отче наш» — и догадался, что именно этот замок Роберт Лев взял две недели тому назад, в воскресенье.

Было видно, что граф вложил в штурм всю свою неистовую душу. Ворота были пробиты во многих местах, словно в них колотил кулаком чудовищный великан, трава вокруг крепостной стены была выжжена на расстоянии полета стрелы, на крепостных зубцах покачивались расклеванные вороньем висельники.

Рэндери на своем веку повидал немало взятых штурмом крепостей, и все же покачал головой и присвистнул. Страшная ненавидящая сила пронеслась через этот замок, оставив его лежать посреди степи безжизненным и безмолвным — почему? Зачем? Даже если бы здесь жил смертельный, заклятый, лютый враг Роберта Льва, граф наверняка не смог бы сделать для него больше, чем сделал для своего покойного соседа…

Отряд миновал засыпанный ров и ворвался в ворота. Копыта коней высекли стайки искр из стертых булыжников двора, и обитающие в руинах привидения, должно быть, бросились к окнам, чтобы посмотреть, кто там приехал.

Но граф не дал им себя рассмотреть. Он спрыгнул с коня, выхватил у слуги факел и бросился в низкую дверь запасного хода.

Кристиан Рэндери протиснулся за ним, не понимая толком, что им надо в этих развалинах. Следом за трубадуром, лязгая оружием и ругаясь так, что целый полк привидений обратился бы в бегство, по узкому коридору валили пьяные рыцари.

Роберт Лев уверенно миновал несколько переходов, поднялся по винтовой лестнице и остановился в главном зале донжона, рыча от нетерпения. Пять факелов не разгоняли мрак, а лишь сгущали его, и когда в пробоину в потолке вдруг ворвалась летучая мышь, все дружно вздрогнули — и господа, и слуги. В следующий миг волосы у многих встали дыбом, приподняв шлемы: в черной глубине, на полпути между потолком и полом, возник маленький огонек. Кристиан Рэндери, стоявший впереди рядом с графом, мокрой от пота рукой нашарил рукоять меча, готовясь дать бесполезный отпор нечистой силе, прежде чем та все-таки одолеет. За его спиной кто-то громко начал читать молитву — и сбился на первой же строчке.

Но Роберт Лев заорал нечистой силе таким повелительным тоном, как будто был князем тьмы и хозяином всей Преисподней:

— Эй, старая карга, долго мне еще ждать?! Шевелись, или, клянусь копытами сатаны, будешь плясать перед моими гостями, пока не околеешь!

— Иду, хозяин! — дрожащим голосом отозвалась нечистая сила. — Спешу-у!

Огонек стал спускаться быстрее и вскоре осветил длинную, худую, оборванную старуху, держащую в руке свечу. Присмотревшись получше, рыцари разглядели полуразрушенную лестницу, по которой спустилась старуха, и выразили свое удивление в заковыристых ругательствах и божбе.

Старуха, приседая перед Робертом Львом, бормотала извинения, но тот прервал их гневным рявком:

— Где госпожа?!

Старуха мяукнула, крепче зажала в руке свечу и унеслась вверх с удивительной для ее возраста прытью.

— Зажечь факелы! — заорал слугам Роберт Лев. — Что вы пялитесь на меня, дармоеды, висельники, ублюдки? Думаете встречать госпожу в темноте, мерзавцы?!!

Слуги бросились кто куда, зажигая торчащие в железных держателях факелы, и скоро в зале стало почти так же светло, как в берлоге Роберта Льва.

Только пол здесь был каменный, потолок высокий, и любой звук птицей возносился к пробитому своду, а ударившись о него, возвращался обратно с многократной силой. Когда человек говорил нормально, казалось, что он кричит, а крик походил на глас Божий.

— Спойте этой даме свои лучшие канцоны! — гулко воззвал Лев к Кристиану Рэндери. — Такие, чтобы ее приподняло над полом, тряхнуло и шлепнуло обратно!

— Насколько я успел ее разглядеть, это будет нетрудно, — невнятно отвечал Рэндери, припав к горлу фляжки, которую он вдруг обнаружил у себя за поясом. — Какого дьявола вы меня сюда притащили?

Но Роберт Лев захохотал, как безумный, и многие рыцари подхватили его смех. От хохота затряслись остатки потолка, и тут наверху появился уже знакомый огонек — это возвращалась старуха. Увидев, что в зале светло, она бросила ненужную свечку и заспешила что было сил, таща за руку какое-то спотыкающееся существо.

— Привела, господин! — доложила старуха, присела и отошла в сторону.

Кристиан Рэндери чуть не выронил флягу.

Перед ним стояла девушка — нет, девочка в дорогом, хотя и измятом парчовом платье, с неприбранными светлыми волосами, падающими на глаза. Уронив руки, она смотрела на живописную компанию Роберта Льва, в ее глазах светился черный мерцающий ужас.

Трубадур вдруг решил, что в замке все-таки водятся привидения. У живого человека не может быть такого белого лица с такими темными неподвижными глазами! Ему захотелось обойти девочку, чтобы посмотреть, не торчит ли из ее спины рукоять окровавленного кинжала…

— Приветствую тебя, госпожа! — Роберт Лев отобрал у Рэндери флягу, хлебнул из нее, гулко икнул и слегка поклонился.

Остальные рыцари тоже согнулись в поклоне, но выпрямиться удалось не всем — двое или трое с грохотом рухнули на пол, и один из упавших так и не встал, а на четвереньках пополз к стене и уткнулся в нее головой, рыча и давясь.

Госпожа неслышно шевельнула губами, не отрывая глаз от сатанинской физиономии Роберта Льва, которому была едва по грудь.

— Сейчас этот рыцарь споет вам свои канцоны! — без изящных предисловий объявил Роберт Лев и слегка качнулся. — Это знаменитый трубадур, рыцарь Фата-Морганы… Только что он пропорол брюхо одному субъекту, будто жаркое ножом! — Лев захохотал и подтолкнул к госпоже столь лестно отрекомендованного рыцаря.

Девочка шатнулась назад, когда к ней шагнуло кудлатое чудовище в доспехах, черных от засохшей крови, со сверкающими глазами на багровом лице, и протянуло вперед измазанную кровью руку.

Но Рэндери уже ничего не видел сквозь красный туман, и не слышал ничего, кроме своего голоса, грохочущего под сводами зала.

Трубадур пел о фее Фата-Моргане, о ее призрачном замке среди кучевых облаков, о чудесах ее заоблачных садов, о ее характере, переменчивом, как сами облака…

Он пел о том, как фея покидает свой небесный дворец, чтобы взять за руку странствующего рыцаря и указать ему дорогу среди множества опасностей и чудес, поджидающих его на пути…