Замок молча смотрел на шута множеством ослепших окон и бойниц, но по углам двора иногда раздавались чьи-то осторожные шаги и глухо лязгало железо о железо — должно быть, это бродили призраки тех, кто был убит здесь во время «Божьего перемирия» и чьи души до сих пор не нашли отмщения и покоя…

Шут опустился на корточки, бросил узелок и обхватил голову руками. Он хотел молиться, но слова молитвы не шли ему на ум.

Чьи-то тяжелые шаги прозвучали совсем близко, скорбный стон оледенил душу шута: может, это бродил сам барон, похороненный в чистом поле без креста и без отпевания?

«Господи, будь милостив к рабу своему и прими его в царствие небесное…»

Сверху раздался тонкий свист, и все вздохи и шаги в темноте мгновенно смолкли.

Вскочив на ноги, шут увидел, что по осадной лестнице, брошенной у стены донжона беспечным Робертом Львом, медленно спускается привидение в развевающемся белом плаще.

То было жуткое зрелище! Но шут почему-то не задрожал и не обратился в бегство.

— Осторожней! — крикнул он вполголоса, когда призрак наступил на край плаща и чуть не свалился с лестницы.

Привидение стало спускаться вдвое быстрее, и вскоре шут протянул руку, чтобы помочь ему спрыгнуть во двор… Но вместо благодарности призрак накинулся на шута сдавленным от негодования голосом:

— Что ты орешь? Ну чего ты разорался? Думаешь, она когда-нибудь спит? «Осторожней», «осторожней»! Как будто я без тебя…

Привидение было очень сердито! Но вдруг в одном из черных окон мелькнул огонек — и оно сразу же перестало ругаться, и, тихо охнув, крепко вцепилось в руку шута.

— Она не спит, бежим скорее, Юджин! — шепотом вскрикнул белый призрак и так быстро бросился к пролому стены, что шут едва успел подхватить свой узелок.

Поле кончилось, они нырнули в беспросветный черный лес, еще более жуткий, чем поле, и побежали по едва приметной тропинке. По плечам их хлестали колючие ветки, и потревоженная лесная нечисть гулко ухала с верхушек деревьев.

— Кто это, кто это, кто это? — прокричал издалека Хранитель Засечной Черты.

— Это мы! — на ходу пискнуло привидение.

— Кто-о это-о-о? — протяжно провыл альк и захлопал крыльями, проносясь над лесом.

— Это мы, это мы! — снова откликнулся белый призрак.

Шуту даже нечем было перекреститься: за одну руку его крепко держало привидение, в другой он сжимал узелок.

— Кристина, куда мы? — выдохнул он, едва крики алька замолкли вдали.

— К Волшебному Дубу! — отвечало привидение по имени Кристина.

— Куда-а?!

— Ай, ай, ай, ай! — истошно заголосил в глубине леса дикий торни, а с другой стороны тропинки еще громче отозвался второй:

— Ай, ай, ай!

В кустах кто-то тяжко вздохнул и зашевелился…

— Кто это, кто это, кто это, кто это?.. — затихающим эхом раскатилось над верхушками деревьев.

— Это мы, это мы! — взвизгнула Кристина и припустила еще быстрее туда, где впереди светилось белесое пятно — большая лесная поляна.

В центре поляны раскинул ветви огромный корявый дуб, Кристина и шут из последних сил подбежали к нему и упали в траву у его подножья.

Любопытная нечисть окружила поляну кольцом, лесной народец выглядывал из-за деревьев, перешептывался, мигал в темноте подслеповатыми глазами, но не ступал на поляну Волшебного Дуба. Каждое полнолуние волшебные обитатели лесов и полей — знаменитая нечисть Торнихоза — справляли на этой поляне свои богомерзкие праздники, но сейчас до полнолуния было еще далеко, и лесные жители предпочитали держаться в чаще леса…

Шут перевел дух и наконец-то смог перекреститься. Конечно, до полнолуния было еще далеко, но ни один из жителей Торнихоза не осмелился бы прийти на эту поляну ночью даже при ущербной луне. Сам покойный барон не отважился бы на такое! Только Кристина…

Кристина сунула руку за пазуху и вытащила склянку из грубого стекла. Она протянула склянку в полосу лунного света и подняла на шута огромные, как у пати, глаза.

— Юджин, смотри, что я раздобыла! — звенящим шепотом сказала она.

Шут посмотрел сперва на склянку, потом — на Кристину.

— Что это? Новое зелье колдуньи Ланды? — спросил он.

— Да… Что ты смеешься?!

— Я не смеюсь, — устало откликнулся шут. — Но только нет на свете такого зелья, которое смогло бы прикончить Роберта Льва. Разве не давала тебе уже Ланда зелье для окропления его следов, зелье для натирания оброненного им образка и зелье для подмешивания в его вино? Того, кто продал душу дьяволу, не возьмет никакое зелье, и не старухе Ланде бороться с самим повелителем тьмы…

Но все время, пока шут говорил, Кристина упрямо мотала головой — и наконец перебила его нетерпеливым криком:

— Нет! Это совсем не то! Это зелье из волчьих ягод, мандрагоры и лебеды, сваренное в полночь на перекрестке! И тот, кто натерется им ночью и прочитает нужное заклинание — тот превратится в волка!

— Что-о-о?!

— Тот превратишься в волка! — твердо, хотя еле слышно повторила Кристина. — Или в волчицу…

— В в-волчицу? Зачем?!

— Я превращусь в волчицу, — зашептала Кристина — от ее жуткого шепота у шута похолодела спина, — побегу к замку Роберта Льва, дождусь, когда он выедет оттуда — пусть даже с целым войском своих прихвостней! — прыгну и вцеплюсь ему в горло…

— Кристина!

— …Я вцеплюсь ему в горло и загрызу его! А если он попытается спрятаться от меня за стенами замка, я найду его и там, ведь оборотня не удержат затворы! И его не спасет ни молитва, ни святая вода, потому что он продал дьяволу душу, а только праведным людям не страшны вервольфы!

— Кристина, опомнись!..

Но она не желала опомниться.

И, увидев ее закушенные губы и сузившиеся глаза, шут ясно понял, что любые уговоры и мольбы бесполезны: она приняла решение, и заставить ее одуматься теперь мог разве что глас свыше.

Обступившая поляну нечисть оживленно зашушукалась и зашуршала ветками кустов, когда Кристина сунула склянку в руку шуту и рванула завязки своего плаща.

Шут вздрогнул и чуть не выронил склянку.

— Осторожней! — зашипела на его Кристина. — Дай сюда… Это нужно втереть в тело при лунном свете… И главное — ничего не перепутать в заклинании. Потому что иначе… Юджин, отвернись! Отвернись, тебе говорят!

Никто не посмел бы ослушаться грозного окрика Роберта  Льва — но кто, кроме самого Льва, смог бы устоять перед этим умоляющим голосом?

Шут отвернулся, упал на колени, очертил вокруг себя круг и стал молиться, чтобы заклятье не подействовало.

Он слышал, как за его спиной Кристина шуршит платьем, потом стекло звякнуло о стекло, и шут начал читать «Отче наш», стараясь при этом не очень громко стучать зубами.

Нечисть вокруг поляны в удивлении притихла.

Господи, не гневись на нее, она обезумела от ненависти, она не ведает, что творит…

— Матерь Божья, пресвятая богородица, — жарким шепотом забормотала за спиной шута Кристина. — Заступись за меня перед сыном своим — пусть он позволит силам зла послужить на этот раз благу… Демоны леса, заклинаю вас именем вашего повелителя, князя тьмы — дайте мне облик лютого зверя, дайте мне облик волчицы на всю эту ночь, до рассвета…

Господи, а вдруг на этот раз зелье колдуньи Ланды все же подействует? Вспомнит ли Кристина, кто такой Юджин, когда почувствует у себя во рту волчьи зубы?

Вот она читает заклинание прерывающимся от ненависти голосом — а окажутся ли круг и молитва надежной защитой для него, если она захочет отточить на нем волчьи клыки, прежде чем запустить их в горло Роберта Льва?

Господи, хоть бы зелье не подействовало!

Но зато что за лицо будет у графа, когда ему на грудь прыгнет зеленоглазая волчица и вонзит ему в горло длинные острые зубы! Пусть он тогда хватается за копье или за меч… От вервольфа могут спастись только праведные люди!

Господи, хоть бы зелье подействовало!

Но что, если нож Льва все-таки достанет до сердца волчицы, и граф бросит ее под ноги своего коня, так и не узнав, что то был не волк, а его прекрасная дама? И Кристина умрет лютой смертью, оскорбив небо своим колдовством и отказом безропотно терпеть испытания, которые послал на ее долю Господь… И будет вечно гореть в адском пламени, как горит сейчас ее отец, похороненный в неосвященной земле…