Санька (здорово он всё-таки умеет разговаривать с людьми!) спокойно ей отвечает:

- По-моему, ничего такого в этом нет. Тем более его дразнили.

- А может быть, у него инфекция? - говорит во жатая,

- Нету у него и н ф е к ц и и, - говорит Санька.

- Откуда ты можешь знать, есть у него инфекция или нет?

- Я в и ж у, - говорит Санька.

- Ты ничего не в и д и ш ь, - говорит вожатая, - у любого постороннего может быть инфекция!

Тогда я сказал:

- У меня нет никакой инфекции!

- Это ещё неизвестно!

- А ты, - сказала вожатая Саньке, - всего лишь только отдыхающий пионер, а ведёшь себя так, как будто ты начальник лагеря.

И тут Санька, так здорово умеющий разговаривать с людьми, вдруг заплакал.

Появился начальник лагеря. Он посмотрел на мой вид, взял меня за руку и, ни слова не говоря, только хмурясь, вы вел меня за ворота.

- Не пускайте сюда посторонних! - сказал он часовым.

Матвей Савельич увидел, что у меня такое неважное на строение, предложил мне на брёвна сесть, И сам тоже сел на брёвна, закурил и говорит:

- Место у нас хорошее… природа… воздух… озеро под боком…

- У вас в лагерь никого не пускают, что ли? - спрашиваю.

- Кого пускают, а кого н е т, - говорит.

- Никого не п у с к а ю т, - сказал я.

Он, видимо, плохо слышал, часто переспрашивал. А тут он совсем не услышал.

- Лодка у меня б ы л а, - говорит, - так я её продал… всё думаю новую лодку сделать, да время никак не найду для этой лодки…

- Чего ж у вас лодки-то нет? У всех лодки есть, а у вас нет…

Я думал, у него лодка есть, думал, он меня на лодке по катает, рыбу, думал, половим, а у него нет…

- Так была же лодка, однажды её ребятишки у меня украли, так я её по всему озеру искал…

- И нашли?

- Нашёл, да ну её к лешему…

- Значит, вы рыбу теперь не ловите?

- Да ну её к лешему…

- А раньше ловили?

- Раньше ловил.

- А теперь почему не ловите?

- А на кой леший рыба нужна, кто её чистить-то будет, коли хозяйки нет?

- Почему нет?

- Не женат.

- Почему?

- А войны?

- Чего войны?

- Чудак! Всё ж войны: первая немецкая, столыпинская, так? Революционная - два? А после финская, а после Отечественная…

- На войне убили?

- Кого?

- Жену.

- Фу-ты! Как же её убить-то могли, коли её сроду не было. Поскольку войны были.

- А перерывы-то были?

- Перерывы-то? Ну, были. А можно сказать, и не было.

Не перерывы это, скажу я тебе, чтобы человек спокойно, обстоятельно жениться мог. Это, может, по книжкам там вашим были перерывы. А на самом-то деле не было.

- А как же другие женились?

- Кто другие?

- Отец мой, например, соседи…

- Соседи-то? А бог их знает…

- Да и не только они, - сказал я.

- Да много больно ты знаешь! - сказал он.

- Как же мне не знать! - сказал я.

- Умные все больно стали…

Он замолчал, всё курил.

Наверх мне не хотелось подниматься. Есть тоже не хоте лось. Я сидел. - начал я себе помещение строить. Лес-то надо ру бить? А рядом-то рубить не разрешалось? Сам рубил. Сaм возил. А пни ломом корчевал… А потом, значит, ягоды: крыжовник, сморода, а теперь, значит, яблоки собираю… смороду собираю… крыжовник собираю…

- А вас в лагерь не пускают? - спросил я. -… если участок в культуру привести, в божеский вид привести, можно тебе всё что угодно посадить, ведь так?

- Отчего же вы в то время не женились?

- Когда?

- Войны-то ведь не было.

- А участок-то надо было в божеский вид приводить?

А был лес. Ничего и не было. А лес-то, он шишки одни даёт.

Вот теперь сколько я крыжовника снимаю? А? Много снимаю!

А смороды сколько снимаю? Много! И яблоки, сам понимаешь, с каждого дерева снимаю… Мамаша-то твоя небось собирается у меня яблочек купить?

- А чего же вы сейчас не женитесь?

Он не слышал меня. -…некоторые сами не садят, придёт в сад колхозный, сучья обломает, аж до ульев доберётся, это ж куда годится!

Это кража, это хулиганство… это баловство! Почему каждому сад не посадить? Можно. А сучья ломать? Нет. Хулиганство! Дяденька посадил, а он знай - ломай, бей! В культуру ведь надо приводить хозяйство своё! А он - нет, не надо.

Нет, надо! Всё надо! - Он хлопнул кулаком по брёвнам.

Я сказал ему про пионерский лагерь, почему всё-таки так строго, туда никого не пускают, и насчёт инфекции сказал, как меня вожатая обидела.

Он всё головой кивал, да только про своё думал, потому что опять своё стал говорить:

- Я тебе вот что открою… я бы, конечно, сейчас, может быть, и женился, да только помирать мне уже пора.

- Да что в ы, - говорю, - что вы!

- Сколько мне лет-то, знаешь? - спросил он.

- Не з н а ю, - сказал я,

- Больно все умные с т а л и, - сказал он, встал, пошёл в сад проверять свои яблоки. … Ни лодки у него нет, ни жены… одни только яблоки да ягоды. Скучно ему, наверно, одному в таком большом саду… А у Саньки отца нет и матери… Взять бы сейчас пробраться в лагерь, Саньку встретить - вот он обрадуется!

Смелый всё-таки поступок будет: человека выгнали, а он не заметно пробрался, как разведчик, своего друга навестил.

А дальше что будет? Поймают меня и больше ничего! Скандал будет - вот и всё… Опять, скажут, этот инфекционный пришёл. Какое они всё-таки имеют право мне такие вещи говорить?! Вот сейчас возьму и пойду…

Но я никуда не пошёл.

В этот день я возле лагеря даже не появлялся.

Оскорбили человека, так нечего туда и ходить!

После обеда опять к озеру пошёл.

Смотрю, тот же мальчишка в камышах стоит как ни в чём не бывало. Неужели с тех пор стоит?

Он сворачивал удочку, собирался уходить.

Когда он повернулся, я увидел, сколько у него за пазухой рыбы набито. Как будто огромный такой живот, он еле-еле шёл. Одной рукой он майку возле трусов поддерживал, а в другой руке у него удочки были.

Когда он на берег вышел, тут он и споткнулся. Вся рыба у него из майки выскочила и на траве прыгает. Я сразу бросился эту рыбу ловить.

Собрали рыбу, он майку снял, и мы всю рыбу в эту майку положили, как в мешок.

Я его спросил, неужели он так всё время стоял, никуда не уходил?

- Так и с т о я л, - сказал он,

- И обедать не ходил?

- Чего ж я без рыбы обедать пойду?

- Неужели нельзя без рыбы обедать идти? - уди вился я.

- Разве же это рыбак, который обедать ходит, а рыбу не приносит? Это-ж ушехлоп получается!

- Кто получается?

- Ушехлоп - сказано тебе? Ушами знай хлопает, а рыба от него топает.

- Где это ты такое слово только выкопал? - говорю.

- А чего его копать, если тот человек, который ушами хлопает, ушехлопом и называется. Как же его ещё назовёшь?

- Х л о п о у х о м, - говорю, - ещё можно назвать. Ухохлопом можно…

- Да ты что, мне учитель, что ли, какой? Чего это ты меня учишь?

Очень уж он серьёзный человек был, я таких серьёзных ещё не видел.

- Поймал ты много! - сказал я.

- То всё коровы.

- Чего коровы?

- Коровы их шугают,

- Кого шугают?

- Рыб.

- Как?

- Вон в плёсе пасутся…

- Ну?

- И рыбу ко мне шугают. Куда коровы идут, туда и я иду. Они, значит, ходят и рыбу ко мне гонят. Ты только знай удочку закидывай да вытягивать успевай. Своим собственным соображением до этого дошёл! - Он тряхнул мешок. - Ишь сколько нашугали!

- Здорово нашугали, - сказал я, поражённый.

- Вот так-то!

Неужели коровы ему столько рыбы нашугали?

Кто бы мог подумать!

На другой день я сразу как встал, к лагерному забору отправился. Ждал, когда у них завтрак кончится, возле за бора прогуливался. Никто не имеет права мне запретить возле забора прогуливаться! Я руки за спину заложил и так ходил, поглядывая на лагерную территорию.