– Да я приду через полчаса максимум и чего-нибудь вкусного притащу от деда! – ну и хорошо, а то Ромка не дал бы мне к Аленке даже подойти.

– Только пусть это будет не «выпивка»! – Ким переживает за наш моральный облик, мы лучшие друзья его дочери, следить за нами, как следить за ней, а в открытую Наташку давно не повоспитываешь! – Тебя дед так балует, и я не удивлюсь, если позволит! – Ким слегка подозрительно смотрит на нас.

– Да вы что, дед меня за сигарету обещал с балкона скинуть, хорошо, что живем на первом этаже! Конфеты это мой предел, или он лишит меня «группы» и всего оборудования, с дедом не забалуешь и ничего от него не утаишь! Малая, пошли, а то дед ведет себя как пенсионер, спать ложится с коровами, под закат.

Мы вместе вышли с веранды, но потом разошлись в разные стороны: Ромка к деду, а я ловить Алену у вездехода, но мне казалось, что спиной еще долго, до самого пролеска я чувствовала их взгляды, Валевского и Кима, а может, еще чьи-то, все-таки разгар сезона и мест свободных в «пансионате» нет.

Хозяйственные сараюшки, оставшиеся еще со времен «первой версии» нашего лагеря, когда он представлял собой «деревянный сруб», а местами лагерь и вовсе был «палаточный», – с тех самых пор кривые потемневшие домишки так и не снесли, оставили для всяких нужд, хотя бы для того, чтобы собирать куда-то хлам. За сараюхами действительно валялись ржавые кровати, какие-то деревяшки и другое беспредметное барахло, этим хозяйством ведал шофер вездехода Жора, он обеспечивал наш лагерь всем необходимым, что привозили на станцию с «большой земли» каждый день. В основном это хлеб, молоко, другие скоропортящиеся свежести и какие-то личные передачи-посылки, но все это он доставит только к завтрашнему утру. Поэтому в поездку вездеход отправляется всегда в ночь, и это единственный доступный в лагере транспорт, если кому-то приспичило в город не по расписанию «спецрейсов», предназначенных все же для начальников и высокочинствующих гостей «пансионата», чем простым смертным. Так что пассажиры у Жоры всегда есть, и всегда все стартуют отсюда, от старых сараев, где почти «невидимкой» и притулился вездеход, крашенный как военный объект исключительно потому, что «военные» нам его и подарили. Когда-то вместо вездехода использовали грузовичок, но он только и делал, что ломался и застревал где попало, и весь лагерь сидел без хлеба по несколько дней. Когда появилось это техническое чудо, «западные» тупиковые ворота вдруг превратились в место паломничества, все хотели приобщиться, покататься, ощупать этого механического, вполне живого зверя. Но пару лет как страсти поутихли, к «зверю» привыкли, и не представляю сейчас наш лагерь без этого вездехода, так что теперь тут кроме отъезжающих никого постороннего и не бывает.

Спускаюсь с пригорка, издалека замечаю, что Жора уже готов отъезжать, вытирает спешно руки грязной тряпищей, берется за ручку кабины. Аленка наверняка сидит внутри, и я тороплюсь, спешу их задержать, а Жора нас подождет, если я успею – он хорошо ко мне относится! Но, еще не обогнув хозяйственные препятствия, увидела, что Алена выскочила из грузовой части вездехода, бессветно отделенной от шоферского места и, хлопнув дверцей, стремительно удаляется в сторону нашего корпуса. Она же так никуда не успеет, и Жора уедет без нее?! И пока я обегала сараи, Алены и след простыл. Вездеход все не трогался, и, предположив, что Жора все же ждет Алену, видимо, что-то она оставила у нас в комнате, я решила не терять времени, поспешила сразу за ней, не обдумывая, насколько это уместно. Мне ее надо догнать, когда тут думать! Исчезла она спиной в елках на пороге подъема к «Красной горке». Что она там могла забыть? Это должно было меня насторожить. Но я уже взбиралась на гору и не по ее следу, а вслепую, резко стемнело, и ни черта не было видно. Позже я уже сообразила, что этот ее таинственный благоверный мог ей написать, и поймал он ее своим «посланием» видимо в последний момент, она сунула в карман какую-то бумажку, наверно, записку, это я успела заметить даже издалека. Такое предположение меня сначала сильно обнадежило, может, этот парень и есть повод всех ее истерик? Стать причиной душевного расстройства подруги тяжкое бремя, и все же, если это я, то… извинюсь… Глупо!? Ну, я должна сделать что-то! Да пусть забирает себе это «капитанство»! Почему мне так страшно за нее?

Забираюсь все выше-выше, темень уже без просветов, иду на ощупь, ветки шелестят за спиной, в лицо не бьют, под ногами скалистые прикорневые ступеньки не дают оступиться и соскользнуть вниз, ничего опасного тут нет, но получить растяжение мне совсем неохота, так что пробираюсь медленно и осторожно. Потом я резко тормознула и удивилась своей глупости: Алена с парнем, а я в это влезу? Совсем дура! Слепая эгоистка, со своими переживаниями дальше своего носа и не вижу, может, им помириться предстоит, а тут я! Идиотка! Но ноги меня несут и несут наверх. Несмотря на очевидные доводы разума, сила притяжения тащит, и мне все страшнее. Никак не могла развернуться, словно это мой последний шанс исправить неисправимое, и я решила отсидеться прямо тут, в лесу. Может, поймаю ее позже? Вряд ли они с ее тайным поклонником пойдут в лагерь под ручку, раз Алена его от всех так рьяно скрывает?! Вот тогда я с ней и поговорю, тем более, вездеход уже уехал. Жора никак не сможет так долго ее ждать, а значит, появится время обсудить все без свидетелей, все-таки Алена не могла толкнуть меня со скалы. Конечно, сама она не признается, но мне это и не нужно, я и так все пойму, мне даже не важно, что она говорить станет, главное сама услышу.

Подглядывать за ними, за Аленой и тем, с кем она встречалась, я совсем не собиралась, и подслушивать тоже, до скалистого мыса осталась всего пара-тройка кустов, и я затихла всеми своими мыслями и планами, чтобы все же случайно не выдать себя. Запряталась под порослью, за толстыми стволами старых сосен почти у самого подножия площадки, с которой открывается потрясающий вид, и если Аленин парень хотел помириться, то лучшего места и не найти! Тиха я как мышь и слышу сквозь шелестение листьев Аленин голос, раздраженный и даже злой, но мне не понятно, что она говорит. Из долины еще не ушли отголоски закатного солнца, и глянцевые листья ясеня у моих глаз окрашены этими топлеными отблесками. Мне совсем уже тревожно, появилось желание выскочить, вмешаться якобы случайно в то, что там между ними происходит, но разумом я твержу себе: «Этого делать нельзя, так я вообще все испоганю». Ситуация очень терпкая, от волнения кусаю ногти, чего отродясь никогда не делала! Решаюсь: проползу и посмотрю осторожно, чего она там так клокочет. В интонациях у Алены уже истерика, я припадаю к земле и руками, и коленками перебираю прикорневые отростки-уступы, как же по-идиотски глупо я выгляжу! Что я вообще тут делаю!? С этими мыслями я высунулась из кустов почти у земли, лежа по-пластунски на вытоптанном, вынесенным скалой в пропасть мысу и…

Алена стояла лицом ко мне и спиной в чернопорванное жилой закатного солнца небо, что-то невнятное темное промахнуло, перекрыв мой взгляд, а Алена, западая скобкой в обрыв, широко распахнув руки, падала назад… Она уже падала! Буквально мгновение, такое затяжное и длинное, но Алена видела меня, она смотрела мне прямо в глаза! Глаза ее были полны удивления, а падение было безмолвным, беззвучным, безвозвратным, не оставившим даже секундного шанса на спасение. Тень исчезла, освободив мыс от своей тяжести, я выстудилась от страха, зажимала себя рукой и прокусила ладонь под большим пальцем, соль крови попала на язык, я была уверена, что если обнаружу себя, то место мое будет там же, под скалой. Эхом из пропасти выхлопнулся шлепок тела, упавшего к подножию. Алена так и не вскрикнула… Во рту кровь, тошнит, но я боюсь отнять руку, боюсь, что над пропастью разнесется мой вопль, а надо молчать, и я молчу. «Некто» присутствует все еще близко, и я чувствую его всеми своими нервами, не могу опознать, где слышу шорохи, внутри себя или снаружи. Но ужас вытащил меня из собственного тела, болтаюсь где-то за его пределами, не осознавая его, и кровь уже не мешает мне…