Казалось бы, удивляться чему бы то ни было на своей работе Рунге не приходилось. Но когда мужчина, сидевший в камере, повернулся к нему лицом, Рунге остолбенел.

— Хрусталев, — вырвалось у него. — Вы!?

Он чуть было не протянул руку. Ведь перед ним сидел человек, которого совсем недавно рекомендовали как образец честности и порядочности.

Хрусталев молчал. Только смотрел так же, как и несколько дней назад, прямым и твердым взглядом.

— За что меня задержали? — произнес он наконец хриплым надтреснутым голосом.

Рунге смотрел Хрусталеву в глаза, и странное чувство охватывало его. Словно перед ним был не живой человек, а робот, лишенный каких бы то ни было человеческих чувств. Он понял, что признания не будет, что борьба предстоит трудная. Следователь вычислил преступника, но доказательств-то, по сути, никаких нет. Ни отпечатков пальцев, ни каких-то вещественных... Отсутствует орудие убийства (сейчас на квартире Хрусталева идет обыск, но найдут ли что? Уж больно он хитер и осторожен).

— Вы подозреваетесь в убийстве своего сослуживца и соседа Степана Корзуна, в присвоении карточек «Спортлото», на которые выпал выигрыш большой суммы. Вы присвоили себе этот выигрыш, что подтверждается наличием этой суммы в изъятом у вас чемоданчике типа «дипломат».

— Чушь! Я никого не убивал, а выигрыш — мой выигрыш. Я играю в «Спортлото» уже много лет. И у меня есть доказательства этого.

— Ваш выигрыш? Отчего же вы сами не пошли его получать?

— Это мое личное дело. И никого не касается. Я не хотел, чтобы узнали на работе. Слишком много у нас завистников.

— Галактионовой вы что-то обещали за такую услугу?

— Это опять же мое личное дело.

— Корзун вел тетрадь своих карточек несколько лет в специальной тетрадке. Он не пропускал ни одного тиража и все аккуратно записывал перед тем, как опустить части Б и В в ящик. Номер последнего тиража, в котором он угадал все пять цифр, тоже зафиксирован и записаны номера, которые Корзун зачеркнул в карточке.

— А может, он записал их после того, как тираж уже состоялся.

— Зачем ему это было делать?

— Это его надо спрашивать...

— Не думал, что вы циник, Хрусталев. Вы убили человека, обокрали его, а теперь говорите такие вещи.

— Я никого не убивал. А что касается тетради, я тоже веду учет тиражей, в которых участвую. И тоже записываю все цифры. Могу показать. У меня тоже записаны эти цифры.

— Вот тут-то я могу поверить, что вы сделали запись после того, как итоги тиража были опубликованы.

— Верить или не верить — дело ваше. А вот доказать вы ничего не сможете.

— На частях Б и В остались отпечатки пальцев Корзуна. А выигрыш такого порядка, очень, кстати, редкий — один на всю зону. Чем вы это объясните?

— А зачем мне что-то объяснять? Объясняйте, если вам нужно.

— Вот мы и объясняем. Карточки заполнял Корзун. На них остались отпечатки его пальцев. Убив владельца, вы завладели частью А, дающей право на выигрыш. На ней тоже отпечатки пальцев Корзуна. Этого мало?

— А если он мне их сам передал? Вы можете исключить такую возможность?

Каким бы нелепым и наглым не выглядело такое заявление, Рунге понимал, что опровергнуть его не так-то просто. Хрусталев сейчас ухватится за эту мысль и может возвести на покойника любую напраслину. Скажет, что Корзун боялся сам получать выигрыш, что они договорились, чтобы деньги получил Хрусталев, а к убийству он не имеет никакого отношения.

Хрусталев заметил замешательство следователя, взял наступательный тон:

— Хотите легко раскрыть преступление? Удобный случай представился? Есть на кого повесить убийство? Да, Корзун передал мне карточку. Мы договорились, что он заплатит нам с Зоей. Никто не мог предполагать, что его убьют. В том, что мы взялись получить выигрыш, еще нет преступления.

— Но деньги-то вы хотели присвоить себе?

— А это еще неизвестно. Может, мы передали бы их в фонд Чернобыля...

— Галактионова знала, что это — деньги Корзуна?

— Нет! — быстро ответил Хрусталев. — Зачем ей было это знать?

— Вы сказали: «нам с Зоей». Как это понимать?

— Ничего я не говорил.

— Но я же записал. В протокол. И диктофон тоже.

Рунге выдвинул ящик стола.

— Я оговорился. А магнитофонная запись — не доказательство. Вы необоснованно меня задержали, я требую меня освободить и дать мне возможность встретиться с адвокатом.

— Прав ваших ущемлять никто не собирается. А вот освобождать вас мы пока повременим. Послушаем еще, что скажет Галактионова, и посмотрим, что дадут результаты обыска в вашей квартире.

— Это беззаконие! — Хрусталев побелел от бессильной злобы. — Кто вам дал право делать обыск?

— Закон дал такое право. Ваше утверждение, что Корзун сам дал вам часть карточки «Спортлото» — не более как грубая уловка, ничем не обоснованная...

Хрусталев криво усмехнулся.

— Ищите, ищите. Ответите еще и за это.

Протокол Хрусталев подписал почти не читая.

* * *

Допрос Галактионовой ничего не дал. Да, Хрусталев ее давний знакомый, оба они люди одинокие, отношения их никого не касаются, а что попросил получить деньги по выигрышу, так это любой поймет: зачем, чтобы знали о выигрыше на работе, соседи и вообще... А она откажется, если кто будет спрашивать. Что-то спутали, не я это выиграла, да и все тут. А Хрусталев обещал дать тысячу рублей. Он человек честный, не обманет. А разве это преступление — получить деньги за другого человека, если он тебе доверяет?

О Корзуне она и не слышала ничего. Кто такой — не знает. Где живет — тем более. В том же подъезде, что и Хрусталев. Так там много народу живет — она никого там не знает. А если и бывала у Хрусталева, так старалась, чтобы ее поменьше видели.

Оснований задерживать Галактионову более не было. Даже если выяснится ее участие в убийстве Корзуна, никуда она не денется. Бежать ей некуда да и незачем. Ведь и Хрусталев, судя по всему, не закоренелый преступник, а она-то тем более оказалась запутанной в это дело случайно. Словом, достаточно подписки о невыезде.

Спокойная наглость Хрусталева не только не поколебала уверенности Рунге в его виновности, но и укрепила в ней. Но доказательства в самом деле повисли в воздухе. Умозаключений, даже самых остроумных для суда, мало — нужны твердые доказательства. Обыск. Что даст обыск в квартире Хрусталева? Не может же он не допустить хоть какой-то промашки. Рунге глянул на часы. Вполне возможно, что обыск еще не закончился. Может, он сам что заметит? Может, что интуиция подскажет? И Рудольф Христофорович заспешил на квартиру Хрусталева. Поймав первого же подвернувшегося частника, он помчался к дому, где жил убитый и, в чем он был совершенно уверен, убийца.

Обыск подходил к концу. Понятые уже собирались уходить. Судя по их постным лицам, никаких сенсаций увидеть им не удалось. Хмурым и сосредоточенным было лицо старшего группы капитана Еремеева. «Стало быть, ничего». Рунге подавил вздох разочарования. Но, стараясь придать бодрость голосу, все же поинтересовался:

— Как успехи?

Спросил, чтобы что-то сказать. И так все ясно. Сейчас Еремеев либо пожмет плечами, либо разведет руками.

Но капитан почему-то не сделал ни того, ни другого. Он кивком головы указал на стол, на котором лежали... валенки.

— Что это? — в полном недоумении спросил Рунге.

— Подарок лейтенанта Костина.

Ответ, не рассеял недоумения следователя, но он уже понял, что это не пустой розыгрыш, хотя капитан и не отказал себе в удовольствии «потянуть резину».

— Знаете анекдот: можно ли убить валенком жену? — И сам же дал ответ, который, впрочем, Рудольфу Христофоровичу тоже был известен: — Можно, если положить в него утюг.

Рунге начал кое-что соображать. Он осторожно взял валенки, и сразу почувствовал по весу, что в них лежало что-то тяжелое. Точнее в одном. Отложив пустой валенок, Рунге заглянул в другой. Там что-то белело.

— Костин обнаружил валенки в антресолях. Да доставайте, ничего, только разворачивайте осторожно, чтобы пальчики не оставить.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: