Сами половицы при этом не прогибаются, они просто лежат на гвоздях и передают им сообщаемое усилие. Интересно, что в разных залах дворца полы «поют» по-разному, так что стражники могли на слух точно определить, в каком из помещений находится «гость». На день полы «выключали», на ночь «включали».

Впрочем, в бедной лесом Японии подобная техника стоила очень дорого, ее могли позволить себе только самые богатые аристократы, удельные князья — «даймё». Те феодалы, что были победнее, вместо музыкальных половиц пользовались нитками с колокольчиками, натянутыми во тьме проходов. Эта система работала не хуже, ведь заметить в темноте черную нитку совершенно невозможно, зато она была несравненно дешевле досок. Надо было только не лениться каждый вечер приводить ее в действие, а каждое утро снимать. Еще существовали собаки, верные друзья хозяев. Одним словом, внутри замка было несравненно опаснее, чем снаружи. И все же ниндзя отважно устремлялся на приступ вражеских твердынь и безнаказанно уходил оттуда, оставляя позади трупы…

Самым надежным помощником ниндзя была темнота.

Он отлично знал ее сильные и слабые стороны. Помнил, например, о том, что в кромешном мраке даже слабый свет резко снижает чувствительность ночного зрения, поэтому стражники, сидящие возле жаровни с раскаленными углями и настороженно всматривающиеся в темноту, видят в ней очень немногое. Сам ниндзя по той же причине избегал смотреть на свет или делал это только одним глазом, плотно закрыв второй. Зная, что человеческая кожа имеет свойство выделяться в темноте, ниндзя одевал на руки перчатки, а лицо закрывал маской либо красил в темный цвет.

Действуя ночью, он старался двигаться таким образом, чтобы его фигура не выделялась на фоне более светлых участков (например, на фоне освещенной изнутри бумажной перегородки в доме, на поверхности залитого светом луны водоема, в дверном проеме и т. д.).

Чтобы хорошо видеть в темноте, ниндзя последние сутки-двое перед выходом на задание жил в полной темноте где-нибудь в подвале дома у своего сообщника, а то и просто в яме, вырытой им в ближайшем лесу и надежно укрытой как от солнечных лучей, так и от чужих глаз. Свое убежище он покидал, разумеется, только тогда, когда наступала ночь. Не полагаясь на одно зрение, ниндзя при своем продвижении время от времени замирал, пытаясь уловить опасность всеми своими чувствами — обостренным до предела слухом, обонянием, осязанием и мистическим «внутренним взором».

Кое-где ниндзя крался на четвереньках, осторожно ощупывая пальцами пространство перед собой. В других случаях он, напротив, взбирался под самую крышу и там продолжал свой путь, перелезая с одной балки на другую и обходя, таким образом, все устроенные внизу ловушки и засады. Но все же в большинстве случаев он двигался так называемым «боковым шагом» (синоби-ёко-аруки), потому что именно этот способ позволял перемещаться в более узкой полосе (см. рисунки). Перемещение осуществлялось как плавное, текучее движение хорошо смазанного механизма, работающего в заданном ритме, без всякой спешки и без малейшего шума.

Синоби-ёко-аруки

Для отработки легких, бесшумных шагов ниндзя часами ходил зимой по льду в деревянных башмаках на подставках-скамеечках (гэта), а летом в мягких туфлях с толстой подошвой по рисовой бумаге, лежащей на песке. Скрип, раздававшийся в том и другом случае, надо было свести к минимуму и в идеале устранить полностью. Для этого ниндзя внушал себе ощущение легкости во всем теле и концентрировался на энергетическом центре живота (хара). На задание же он шел в «таби» — толстых носках, в которых большой палец отделен от остальных пальцев ступни. При ходьбе по скользкой, мокрой поверхности использовался так называемый притирочный шаг, по сыпучей поверхности (гравий, песок) — плотный «катящийся», в высокой траве и в тростнике — сметающий. Всеми силами ниндзя старался избежать необходимости ходить по сухим листьям, соломе или бамбуку, так как они неизбежно производят шуршание.

Хорошо освещенные места ниндзя преодолевал короткими рывками, застывая в полной неподвижности после каждого из них. Сами эти рывки он старался делать в такие моменты, когда внимание стражников отвлекалось: при вспышке молнии, ударе грома, порыве ветра, усилении дождя, при смене караула, перекличке часовых, разговоре обитателей замка между собой. Годился и скрип открываемой двери (естественно, если ее открывал кто-то другой), и лай собаки — все, на что человек склонен непроизвольно обращать внимание. Дверь, кстати, ниндзя не открывал, не убедившись заранее, что она не скрипнет. В случае необходимости он смазывал дверные петли маслом либо увлажнял их водой (а то и собственной мочой).

Как известно, лазутчик мог пролезть даже в небольшие отверстия благодаря своей гибкости, умению доставать кости конечностей из суставов и производить специфические волнообразные движения, напоминающие змеиные.

Так что он мог проникнуть в здание, скажем, через крышу, сняв всего две-три черепицы. Если ему препятствовал какой-нибудь засов, замок или защелка, ниндзя пускал в ход свои инструменты, набор которых был у него не хуже, чем у профессионального взломщика. Это сикоро (пила по дереву), ядзири (пила-напильник для резки металла), цубогири (коловорот для сверления отверстий в древесине), касугаи (плотницкие крючки для крепления ставней и дверей в открытом положении), кунаи (небольшой шпатель), тоби-кунаи (инструмент многоцелевого назначения, которым можно было резать, копать, расклинивать, пробивать отверстия, использовать как рычаг), куророкаки (металлический угольник для взламывания окон и бумажных стенок), дзюророкаки (инструмент для открывания замков, нечто вроде отмычки), осаку (приспособление для взламывания засовов). Был еще и кикигамэ — подобие слуховой трубки с раструбом на одном конце, позволявший прослушивать, что происходит за стеной. Иногда, например, в поисках нужного документа, ниндзя нуждался в лучике света. Поэтому среди его снаряжения имелся набор фонарей. Танагокоро-таи-мацу помещался в ладони, мидзу-таи-мацу горел даже под проливным дождем, в гандо свеча всегда оставалась в вертикальном положении, независимо от того, под каким углом он висел. Дока тоже мог служить для подсветки, хотя являлся в первую очередь маленькой металлической грелкой с несколькими раскаленными углями внутри. Благодаря ей, шпион даже в сильный мороз сохранял подвижность своих пальцев…

В искусстве прокрадывания существовало множество чисто практических уловок и приемов, не устаревших по сей день. Нецелесообразно подробно их описывать. Например, в тех случаях, когда присутствие бодрствующих людей казалось неустранимой помехой, ниндзя усыплял их снотворным дымом, выделяемым тлевшей бумагой, пропитанной смесью из крови змеи, крота и тритона, либо подмешивал им в еду и питье порошок из семян дурмана. Подобные «рецепты» слишком близки способам действия современных преступников, а потому на этом мы остановимся.

Главным условием выживания ниндзя было искусство оставаться невидимым — «онсин-дзюцу». Если его присутствие замечали, немедленно начиналась азартная охота на человека с использованием всех средств, включая дрессированных собак. Тогда уже нельзя было сказать наверняка, чем кончится дело.

Ниндзя знал, что в плену его ждет жестокая казнь после изощренных пыток. Пытки умело дозировали, растягивая мучения жертв на несколько дней. А потом варили их заживо в огромном котле (как Исикава Гоэмона), сдирали кожу лоскуток за лоскутком (такова была участь некоего Тоцука), перепиливали пополам тупой пилой либо сажали на кол…

Впрочем, опытный ниндзя имел в своем распоряжении достаточно средств, чтобы успешно выполнить порученное ему задание под самым носом врага. В этих средствах не было ничего такого, что выходило бы за пределы человеческих возможностей. Отличное знание законов природы, хорошее понимание психологии людей и животных, точный расчет, хладнокровие, мужество — вот и все, чем он располагал. Однако японская пословица гласит, что «и обезьяна порой падает с дерева». Поэтому ниндзя самым тщательным образом готовился к любой операции, стараясь не упустить из виду ни одной мелочи, проявляя подлинные чудеса изобретательности.