Все произошло мгновенно, неожиданно. Остановившись, я поправил рюкзак, удобней устроил карабин на плече и, подняв глаза, увидел… В шагах тридцати от меня стояла черная гималайская медведица и смотрела, как резвились ее медвежата. Одеревенелыми руками тяну с плеча карабин, но его что-то не пускает. Вместе С карабином ползет с плеч и рюкзак. Не могу нащупать, за что же зацепился карабин. В ногах какая-то противная слабость. В тот момент, когда я освобождаю рукоятку затвора от завязки рюкзака, медведица, мягко спрыгнув с валежины, исчезает за молодыми елочками. Пропали за ней и медвежата. В тайге опять пустота и тишина. Нет, в ней гремит мое сердце! Оно так колотится, что больно груди. Чу! Какой-то шорох! Чуть правее того места, где были медведи, стоит сломанная сухая липа, и по ней кто-то ползет. Все выше и выше, и наконец я увидел медвежонка.

Злой дух, вероятно, стоял тогда за моей спиной и направил мою руку. Я поднял карабин и… нажал на спусковой крючок. Гром выстрела — свирепый удар в плечо. Жалобный крик медвежонка, глухой удар о землю и тут же все покрывающий яростный рев медведицы. От отдачи карабин вылетел из левой руки. Хватаю его и до боли в кисти стараюсь передвинуть затвор. Сейчас хрустнут пальцы! Поздно! Оскалив пасть, в искрах блестящего снега, вылетает из кустов медведица. Откуда она здесь? Когда успела обойти меня?! Быстрей! Рву из-за пояса топор и, срывая ногти, стараюсь сдернуть с лезвия чехол. Медведица стоит в пятидесяти метрах от меня, стараясь схватить носом запах. Ветерок от нее, и она не чует меня. Еще раз жалобно пискнул в кустах медвежонок, и медведица, качнувшись, побежала к нему. В ее черной шерсти блестел белый снег, под шкурой перекатывались чудовищные мускулы. Минут пять под липой слышалось глухое ворчание, потом раздался треск, и все стихло. Я подобрал валявшийся в снегу карабин и, подойдя к дереву, надавил на него рукояткой затвора. Раздался щелчок — затвор открылся и из патронника вывалился капсюль. Гильза осталась в патроннике, выбрасыватель не захватывал ее, шомпол я забыл.

Подойдя к липе, я осмотрел место. Примятый снег, несколько шерстинок на нем и ни пятнышка крови. Медвежонок упал с дерева с испугу, и это было только к лучшему. Разбитой походкой поплелся я к бараку, проклиная и старика, подложившего мне свинью со своим советом перезарядить патроны, и себя за то, что послушался, и весь белый свет.

Лодка стояла на другом берегу, придется лезть в холодную воду. Без всякой надежды, скорее с досады, я крикнул, и, к моему удивлению, дверь барака открылась и показался Димка. Как только он подъехал ко мне, я обратил внимание на его растерзанный вид. Лицо было исцарапано, из фуфайки клочьями торчала вата, а мои новые брюки, которые я ему дал утром, превратились в лохмотья.

— Ты что — босяка репетируешь? — спросил я, не стараясь уже узнать, почему он так рано оказался в бараке

Димка ничего не ответил и только громко икнул так, как екает селезенка у лошадей.

— Чего ты молчишь? Где это тебя так?.. — продолжал допытываться я.

Он досадливо махнул рукой, снова промолчал и снова икнул.

— Ну, что, так вот и будем икать?

— По-о… и-ик, — попытался он что-то вымолвить, — ты-ы… и-ик, — снова ничего не получилось у него. — На-а… — начал он.

— И-ик, — развеселившись, закончил я, но Димка так посмотрел в мою сторону, что меня взяла оторопь.

Я видел, что он добросовестно хотел мне ответить, но жестокая икота сотрясала все его тело.

— Уж не заболел ли ты? — Но Димка отрицательно покачал головой.

— У-у-у— вдруг зарычал он и, расставив руки, пошел на меня.

«Рехнулся», — мелькнуло у меня в голове, но Димка на меня не кидался, а только пытался что-то изобразить.

В доме все было в порядке и лишь в углу валялось небрежно брошенное ружье. Глядя, как он, усевшись на топчан, начал разуваться, я достал карандаш и бумагу и пошел к нему.

— На, напиши, коль тебя лихоманка бьет, — несмело пошутил я.

Моргунов разулся и, улегшись, недобро посмотрел на меня.

— Пшел вон! — коротко сказал он между приступами икоты и отвернулся к стене.

Взяв шомпол, я принялся выбивать из карабина застрявший патрон. Гильзу разорвало вдоль корпуса на несколько частей. Рассматривая ее, я думал о том, чем все это могло кончиться. Зарядив карабин, я пошел к бане, открыл дверь и начертил на ней углем кружок. Отойдя метров на пятьдесят, прицелился и выстрелил. На этот раз я был без фуфайки, и в первый момент мне показалось, что приклад силой отдачи оторвал мое плечо. Морщась от боли, пошел смотреть мишень. Пули не было даже в двери! Настроение у меня испортилось окончательно. Не зная, куда себя деть, я принялся готовить обед. Моргунов спал, дергаясь во сне, и мне не хотелось его будить. После обеда я вымыл посуду и пошел за водой. Из-за поворота показалась лодка со стоявшим в ней стариком. Он причалил к берегу и поздоровался.

— Вот и опять к вам дед Клюев приехал, — весело сказал он.

«Лучше бы ты совсем не появлялся, старая кочерыжка», — подумал я, но вслух ничего не сказал.

Мне не хотелось с ним разговаривать, но он без приглашения зашел в дом и пришлось терпеть его болтовню. Он рассказал, что задержал его ремонт зимовья, что сегодня он тоже охотился, но ружье осеклось.

— Ну, а вы как? — спросил он.

— Да задавили медведя, — не моргнув глазом соврал я…

— Да ну-у? — удивился он. — И большой?

— Пудов на двадцать будет.

— Ишь ты!

— Надо понимать — ружье-то сейчас что противотанковое лупит, дыра — во-о, — снял я с него шапку.

Своими разговорами мы разбудили Моргунова, и сейчас он сидел на топчане, уставившись на нас.

— А я тебе че говорил, — сказал Клюев со снисходительным превосходством опытного человека. — Дело проверенное!

— Да, как дал — так голова и долой! — сказал я.

— Ну-у?! — усомнился он.

— Не веришь? Посмотри сам. Видишь ту деревину? — показал я в окно. — Враз перешибет — на, попробуй, — и подал ему карабин.

Он взял его в руки, покрутил, и мы вышли за дверь. Потоптавшись на месте, Клюев небрежно вскинул его к плечу. Выстрел грянул — стрелок исчез. Его сдуло как ветром, и он растянулся на земле, растерянно хлопая ресницами.

— Что же ты, сукин сын, делаешь?.. — запричитал он, даже не пытаясь подняться. — Зашиб ведь начисто, подлец, а мне ведь ехать надо, меня ведь старуха ждет…

— Вот тебе на! Проверенное дело, говоришь, — досадовал я, помогая ему подняться.

Не переставая ругаться, Клюев подобрал шапку и, держась левой рукой за плечо, засеменил к лодке. Он попробовал управлять ею одной рукой, но лодка беспомощно крутилась на воде. Оглянувшись, он погрозил мне костлявым кулаком и скрылся за поворотом реки. Вернувшись в барак, я увидел, что Димка с аппетитом уплетает борщ. Наевшись, он отвалился от стола и с видом довольного и здорового человека произнес:

— Ух, хорошо!

Потом, осматривая остатки штанов, сокрушенно сказал;

— Где их теперь искать по тайге…

Я угостил его папиросой, и он чистосердечно рассказал, что произошло с ним.

Утром, торопясь к намеченному месту, он решил сократить путь. Можно было пройти лишний километр и подняться к водоразделу по отлогой ложбине, но Моргунов, чувствуя силы и вдохновение, пошел напрямик, через сопку. Сопка была крутой, заросшей чащей молодого леса, с каменистыми осыпями и буреломом. Разрядив ружье, он орудовал им как палкой, помогая себе забраться на вершину. Как ни здоровы были Димкины легкие, но скоро он едва переводил дух. Осталось каких-то тридцать-сорок метров, и он, собравшись с силами, сделал последний рывок. Вот и примеченная коряга, лежащая на самом гребне. Моргунов протянул было руку, чтобы ухватиться за нее, да так и застыл. На него в упор смотрел бурый медведь.

— Рожа у него в окно не влезет, пасть во-о! — развел он на полметра руки. — Стоит и смеется и язык в сторону отвалил, чтобы не мешал в нутро меня проталкивать.

— Прямо-таки и смеется?

— Ну, не смеется, а эдак ехидно улыбается, мол, сейчас я тебя, голубчик, употреблю, давно, дескать, ожидаю.