Сопку мы перевалили уже в темноте и по другой стороне ее буквально съехали к своему ключу.

— Это тебе зачтется! — ругнулся в адрес рыси Моргунов, ощупывая ушибленный бок.

Пока перекуривали, взошла луна, и к зимовью мы добрались по чистому руслу ключа без приключений. Над трубой его курился дымок. Навстречу нам выбежали собаки, стараясь броситься лапами на грудь.

Сузев варил ужин и укладывал рюкзак.

— Во, хорошо, что пришли, — сказал он. — Давайте собираться…

— Куда? — в один голос спросили мы.

— Рысь ловить, куда же еще, — ответил он.

— Сейчас?..

— Завтра, конечно, но надо же все пособирать ладом…

— До завтра еще успеется, — сказал Димка, неторопливо раздеваясь.

— Все тебе успеется, — засуетился Сузев в поисках ножа.

У Сузева был деловой вид, всегда присущий ему при сборах и в торжественных случаях. Такое выражение лица у него было тогда, на Перевальной, перед подъемом злополучного вентеря. Пока варился ужин, он рассказал нам, что нашел свежий след рыси и даже обошел его, оставив зверя в окладе.

Это было уже настоящее дело, и назавтра нам предстояла серьезная охота. За день мы могли и не управиться, предстояли одна или несколько ночевок в тайге. Мы тщательно починили одежду и обувь, приготовили на три дня продуктов, старое одеяло, вязки из полотна и наточили топоры. Долго раздумывали перед крупной и толстой сеткой и наконец махнули на нее рукой, потому что не представляли, как ее набрасывать на рысь, а потом выпутывать остервеневшего зверя…

За ужином мы досыта наелись свинины, не пожалели ее и собакам. Чтобы завтра не терять времени на обед, Димка сразу же наварил гречневой каши с мясом.

В путь отправились еще затемно. Сузев повел нас напрямую, не выбирая дороги. Как ни мал был он ростом, но ходил, нужно признаться, лихо. Мы с Димкой едва поспевали за ним. Шли мы на юго-запад от Заячьего ключа, придерживаясь кромки гряды сопок, выходивших к долине Б. Уссурки. Здесь росла темнохвойная тайга и с молодых елок и пихт сыпался на наши лица и за шиворот холодный, колючий снег.

Первые лучи солнца заглянули в долину, когда мы остановились и Сузев показал нам на снег впереди. Перед нами открылась глухая щель распадка, к которой вели следы зверя и человека. В этом месте Сузев оставил след, боясь спугнуть рысь. Не имело смысла проделывать вчерашний путь зверя и лезть в распадок. Нам нужно было искать его выход из оклада, и мы, посовещавшись шепотом, пошли вправо, навстречу вчерашним замыкающим следам Сузева. Пожалуй, мы описали половину дуги и вышли уже в долину безымянного ключа, когда идущие на поводках собаки рванулись вперед. Мы, не отпуская их, кинулись за ними и скоро опять увидели строчку следов, подошедших к следу Сузева слева.

— Вот… после меня! — возбужденно сказал он. Стараясь не затоптать следы, мы, подтянув собак, рассматривали их. Даже по одним следам можно было судить об осторожности рыси. Подойдя к следу человека, она долго стояла, принюхиваясь, затем прыжком пересекла след и отправилась вниз к ключу. Но странное дело: здесь же рядом был другой, уже входной и совсем свежий след. Неужели рысь после ночной охоты снова вернулась в оклад, на свою старую лежку или она только пересекла его и ушла в другое место?! Что повело ее туда?! Думать было некогда — собаки рвались внутрь оклада, и мы, отпустив на всю длину поводки, побежали за ними. Километр сумасшедшего бега в сопку был пределом наших сил.

— Пускай! — крикнул Сузев, падая от бессилия в снег.

Я подтащил к себе Букета, нащупал на беснующемся псе застежку ошейника, расстегнул ее и в изнеможении привалился к дереву. Моргунов спустил Жулика и, хватая ртом воздух, произнес:

— Бедные кошки…

Не успели мы перевести дух, как где-то за гребнем раздался яростный лай. Нас подхватило, как ветром, и мы понеслись к вершине. Прямо от вершины открывался распадок, по-видимому, тот, с которого начинался наш обход, и где-то на середине его неистовствовали собаки. Три вихря снежной пыли взметнулись по нашей дороге, когда мы спускались вниз.

— Тормози! — закричал Сузев, расставляя руки. — Рогульки, рогульки рубите!

Мы были уже рядом с захлебывающимися от лая собаками. Ах, проклятье! Вокруг тайга — и нет подходящего дерева! Куда ни кинешься, везде только кедры да ели в обхват толщиной. Наконец вижу два молодых дубка, растущих на дне распадка. Спуск крутой, и некогда осторожничать. Тайга, снег, небо и еще раз в таком же порядке… Я продираю от снега глаза, подбегаю к деревцам. Рогульки не ахти какие, но сойдут. Одну бросил наверх Сузеву, другую оставил себе и, не выбираясь из распадка, побежал к собакам. Первое, что я увидел, был Жулик, азартно пытавшийся забраться на вершину сломанного дерева. Я метнул туда взгляд и еще издали заметил рысь. Пепельно-серая, с прижатыми к голове ушами, она, злобно сморщив нос, выгнув спину и растянув свои раскосые прорези глаз, шипела. Рысь показалась мне огромной, и я удивился, как она могла забраться на такую высоту.

Увидев меня, рысь приподнялась, и моя рука невольно потянулась к винтовке, но в это время наверху распадка с шумом появились Сузев с Димкой, и зверь повернулся к ним.

— Ага, попалась! — услышал я распаленный голос Моргунова. — Куси ее, ребята!

Рысь с угрожающим беспокойством заерзала на дереве. Врагов у нее прибавилось, и она понимала, что эти подоспевшие двуногие наиболее опасны. Дерево, на котором она сидела, было сломано пополам и верхушкой упиралось в противоположный склон распадка. Со дна оврага мне казалось, что рысь сидит на головокружительной высоте, в то время как от Сузева и Моргунова она была не более чем в четырех метрах.

Обессиленные гонкой, мы тяжело дышали и пар клубами валил от нас. Собаки, приободренные нашим приходом, готовы были перегрызть дерево.

— Бросай котомки, рубите шест! — услышал я сверху голос Сузева.

Предстояла схватка. Мы освободились от всего лишнего. Оставив рюкзак и винтовку на дне распадка, я выбрался с рогулькой наверх. Моргунов быстро срубил молодую елку, очистил ее от сучков.

— Пихай! — надрывным шепотом сказал Сузев и поднял рогульку.

Димка занес конец шеста на дерево и попытался ткнуть им рысь. Она зашипела еще сильнее и прижалась к дереву. Шест скользнул по стволу, не задев ее. Моргунов отошел назад, чтобы направить свое оружие положе, но рысь, ударив лапой по шесту, перебралась на новое место, Моргунову пришлось заводить шест снова — и рысь тут же передвинулась на старое место.

— Ах ты шерсть необразованная! — ругался Моргунов, с натугой ворочая тяжелой лесиной.

С четверть часа безуспешно пытался он согнать рысь с дерева.

— Прыгай, скотина! — заорал он, не выдержав, и бросил шест. — Кис-кис-кис, — поманил он ее, но дикая кошка только злорадно ухмыльнулась.

У нас прошло первое возбуждение, вернулась способность соображать. Рядом с деревом, на котором сидела рысь, рос молодой дуб. Его корявый, изогнутый ствол поднимался выше хищницы, и у меня мелькнула мысль изменить угол атаки на зверя. Сбросив куртку, я полез на дуб. Уцепившись за ветку, долго дрыгал в воздухе ногами, пока Димка не помог мне шестом. Наконец мне удалось вскарабкаться повыше, и я оказался рядом с рысью. Нас разделяло не более пяти метров. Почувствовав новую угрозу, рысь не спускала с меня взгляда. Димка подал мне шест, и я с огромным трудом затащил его наверх.

— Держи! — крикнул я ему и начал подвигать конец шеста к зверю. Рысь попятилась назад. Сообразив, что так она уйдет, я отвел шест в сторону, намереваясь нанести удар сбоку. Рысь припала к дереву. Взгляд ее заметался. Было чертовски тяжело держать на весу такую дубину, но я, чтобы не напугать животное, отвел шест еще дальше. Собрав все силы, я наконец шлепнул шипящую зверюгу по боку. Рысь сорвалась с дерева, но удержалась на передних лапах, а вот меня от полета вслед за шестом удержали лишь прочные брюки и сучья, за которые они зацепились. Увидев висящего зверя, собаки захлебнулись лаем. Рысь взобралась на дерево, но к этому времени я уже успел укрепиться на нем; она опять получила толчок и снова удержалась — все-таки это была кошка.