— Обратно далеко топать, — прихлебывая чай с крышки котелка, заметил Сузев.

— Не-е, я обратно не пойду! Останусь у какой-нибудь сибирячки.

— Кому ты такой дикий нужен…

— Нужен… — ответил Димка и вдруг запел:

Я встретил вас, и все былое…

У Димки был чистый и сильный баритон. Пел он свободно, легко, и ночной зимний лес звоном промерзших ветвей аккомпанировал ему. Подхваченные горячим воздухом, далеко к вершинам деревьев летели искры. Мы лежали на еловых подстилках, грелись теплом костра и совсем не думали ни о сегодняшних, ни о завтрашних километрах пути. Ноги немного побаливали, но впереди была еще целая ночь.

К утру потеплело и пошел редкий снег. Он обеспокоил нас, и мы поспешно начали собираться в путь. В случае снегопада наши труды могли оказаться напрасными — пороша замела бы следы.

Продолжив погоню, мы, рассматривая следы, немного успокоились. Хотя рысь и была потревожена нашим присутствием, но еще не чувствовала преследования и ночью занималась охотой. Она потеряла много времени в поисках добычи, но восход солнца застал ее с пустым желудком. Только случайно найденная мышь стала ее жертвой. Зверь кружил по верховью ключа, придерживаясь глухих, темных урочищ. Рысь не делает петель, скидок, и все же по характеру выбираемых ею мест можно было догадаться, что она ищет место для дневки. Так оно и случилось. В глубоком ущелье, где сопки нависли над многоярусными террасами, собаки рванулись вперед. След уходил вверх, и если хищница легко взобралась на высоту, то нам это не удалось. Рысь услышала нас и ушла с лежки. На этот раз она поняла, что ее преследуют, и стала уходить крупным, размашистым шагом. За время, потраченное нами на террасах, она успела уйти далеко.

Все, на что были способны наши легкие и ноги, мы отдали этой погоне. Были минуты, когда казалось, что вот-вот упадешь, но пришло второе дыхание и бежать стало легче. К середине дня мы окончательно потеряли ориентировку и только догадывались о своем местонахождении. Рысь сменила направление бега и теперь уходила на юг. Не останавливаясь, она пыталась охотиться, и ей удалось поймать еще одну мышь. Этого, конечно, для нее было мало, но признаков усталости зверя мы не видели. Рысь по-прежнему держалась на почтительном расстоянии. Мы начали опасаться, что так и не сможем приблизиться к ней и конец продуктов вынудит нас повернуть обратно. Начавшийся утром снег постепенно прекратился — теперь можно было не бояться потерять след, но мы не ослабили взятого нами темпа и перед наступлением темноты, очевидно, подошли к зверю очень близко.

Выбирая место для ночлега, Сузев вспугнул табунок рябчиков и трижды выстрелил по нему из винтовки. Димка и я с удивлением посмотрели на него.

— Раз на то пошло — пусть все разбежится… Ну, чтобы ода ничего не поймала, — пояснил он, показывая на след.

К третьей ночевке в тайге нам уже не хотелось петь. Все тело налилось усталостью, сделалось тяжелым.

— Завтра нужно спускать собак, — сказал Димка, доставая продукты для ужина, — Возьмем или не возьмем ее, а на обратный путь харч надо.

Сварив суп, высушив обувь и накормив овсянкой собак, мы, прижавшись друг к другу, легли спать. Несмотря на усталость, сон наш был беспокойным: за ночь раз пять приходилось подниматься к огню, и утром все встали осунувшимися и невыспавшимися.

Выстрелы Сузева сыграли двоякую роль. В тот момент, когда они прогремели, рысь шла по следу изюбра: почувствовав с наступлением темноты безопасность, она решила во что бы то ни стало найти пищу. После выстрела она бросила след и продолжала свое бегство. Это было хорошо и плохо. Хорошо, что она снова осталась голодной, и плохо, что далеко оторвалась от нас.

— Ну что, побегаем? — сказал Сузев, ни к кому не обращаясь.

— Не-е, вы бегите, а я полечу, — помахал воображаемыми крыльями Димка и тяжело вздохнул. — Вперед, волосатые! — встряхиваясь от вялости, закричал он собакам, и мы устремились по следу.

Рысь шла всю ночь, но шла медленно, разыскивая добычу. Собаки бежали ровно, не сворачивая в стороны. Вверх, вниз шли следы, и наша ватага, следуя за ними, карабкалась и катилась по сопкам. Больше всего меня донимала винтовка. За три дня она так оттянула плечи, что я не знал, куда ее пристроить. Длинная, неуклюжая «Арисака» цеплялась за ветки, сбивая за воротник снег.

В этот день усталость начала сказываться рано. Уже, в полдень мы собрались сделать привал, как заметили впереди по следу перья и кровь. Рыси удалось вытащить из-под снега ночевавшего там рябчика.

— Проклятье! Нажралась все-таки! — ругался Димка.

— А это к лучшему — сейчас она ляжет, — обрадовался Сузев.

— Жмем тогда?! Сузев устало потер ноги.

— Давайте отдохнем…

Очевидно, очень скоро нам предстояло серьезное дело, и мы согласились. Соорудив небольшой костер, вскипятили чай, а спустя полчаса, подтянув растрепавшуюся амуницию, опять встали на след. Позавтракав, рысь свернула в сопку, потом следы повернули еще и теперь шли едва ли не навстречу нижним. Стало тревожно. Так И есть — лежка! Рысь слышала, а может, и видела нас, когда мы двигались подножием сопки. Мы распивали чай, а она изо всех сил уходила от нашей стоянки.

— Охотнички! — кипятился Димка. — Чайку захотелось! Соснуть бы еще… Так мы ее всю зиму будем гонять…

Собаки, почуявшие близость зверя, рвались вперед, С ходу мы взобрались на высокий хребет и перед нами открылась широкая долина. Мы находились, по всей вероятности, на водоразделе притоков Б. Уссурки. Какое-то время след вел гребнем хребта: рысь шла широко. Следы свернули вниз и привели в чистую падь.

— Пускаем! — решительно сказал Димка, намереваясь отцепить Жулика.

— Стоит ли? — усомнился я.

— А чего ждать?

— Она далеко — собаки, сам знаешь, какие…

— Не будет дурой — залезет на дерево!

— Давай! — поддержал его Сузев.

Собаки ушли по следу молча, но не успели мы пройти и полкилометра, как где-то впереди раздался лай, быстро удаляющийся в сторону хребта.

— Слышишь?! — обрадовался Моргунов. Мы оставили след и побежали к хребту. Забыв усталость, поднимались все выше и выше. Лай кружился где-то на самой вершине высоченной сопки.

— Посадили! — крикнул Моргунов, и мы побежали быстрее.

Не менее получаса штурмовали мы сопку, задыхаясь и обливаясь потом. Наконец между деревьями показалась оголенная скала, венчавшая ее вершину. Вокруг бегали собаки и лаяли уже без особого энтузиазма. В глазах плыли цветные круги, и я сначала ничего не мог рассмотреть. Пригнувшись к земле, Димка долго разглядывал скалу и наконец повернул растерянное лицо.

— Не пойму, кажется…

— Кабарга! — удрученно воскликнул Сузев, присмотревшись.

Действительно, на скале стояла загнанная туда собаками кабарга. Досада на нелепый случай, отнявший у нас столько сил и времени, вылилась в проклятия. Теперь было ясно, что сегодня рысь не догоним.

— Ну, быть тебе в котелке! — сказал Димка, вскидывая винтовку.

Грянул выстрел, но кабарга осталась на месте. Моргунов передернул затвор. Еще раз прокатилось эхо выстрела по тайге, и снова кабарга осталась на месте. Промахнулся Димка и в третий раз.

С таким же результатом выстрелил и Сузев.

— Что за напасть… — пробормотал он, повторно прикладываясь к винтовке.

Выстрел — и кабарга только присела на задние ноги.

— Бежим, братцы, отсюда — здесь дело нечистое, — вполне серьезно промолвил притихший Димка.

Я усмехнулся: со стороны мне хорошо было видно, в чем дело. Мы еще не отошли от сумасшедшего бега, наши легкие работали, как кузнечные мехи, руки дрожали и не только ствол, а и сами стрелки дергались.

Прижав винтовку к дереву, я задержал дыхание и надавил на спуск. Невидимым ураганом кабаргу сбросило со скалы. Торопясь, мы растолкали куски мяса по рюкзакам и, пристегнув собак на поводки, заскользили по сопке. Скоро мы спустились в падь и вышли на след беглянки. Зверь не изменил хода и шел по направлению к зимовью. К вечеру у животного появились первые признаки усталости. Рысь несколько раз ложилась отдыхать, и нас так и подмывало спустить собак. Но мы решили гнать ее до тех пор, пока она будет идти в сторону зимовья. День угасал, унося с собой свет и тепло. Впереди предстояла еще одна долгая, холодная ночь. От усталости нам не хотелось даже разговаривать, и ночлег мы готовили молча.