«С картой они хорошо придумали, окно надежно завешано и подозрений никаких: карта учителям нужна», — подумал Орлов.

Он подошел к шкафу, довольно громоздкому сооружению. Полки в нем были сняты, так что внутри образовалось большое пространство. Одну дверку, более широкую, заколотили, и за ней вполне могли спрятаться даже два человека.

— В шкафу будете скрываться в крайнем случае, — сказала Татьяна. — А спать можно здесь. Вам на полу, а Гале на столе постелим. Если тревога, конечно, все это долой. Вот так. А сейчас, Галя, пойдемте, наверное, вам помыться надо. А потом чай пить будем.

Алексей с Семеном тем временем присели на табуретки и стали во всех деталях разрабатывать различные варианты поведения на случай непредвиденной опасности. Тут все надо было предусмотреть, вплоть до условных сигналов, если внезапно нагрянут фашисты.

Скоро хозяйка позвала ужинать. Здесь, за столом, Чесноковы рассказали о том, как сложилась их жизнь. Ведь как хорошо им было еще недавно. Оба учительствовали, активно участвовали в делах колхоза. В мае у них родился сын Евгений. А 21 июня решили съездить в Петрозаводск: ребенка показать в консультации, да заодно и родных навестить. В пути находились долго. Около шести часов утра пароход подошел к петрозаводской пристани. Было совсем светло. Самый разгар белых ночей.

— Смотрим, — припоминала Татьяна, — что-то неспокойно в городе. Оказывается, война началась.

Так и вернулись мы в Середку, а на душе тревожно. Вражеские самолеты то и дело снуют над островом. Привезли несколько семей эвакуированных. Временно расположили в нашей деревне. В сентябре Сеня вступил в истребительный батальон. Я осталась одна на все четыре класса. А вскоре вызвали меня в сельсовет. Говорят: надо готовиться к эвакуации. Все упаковала: книги, таблицы, карты…

На баржу мы очень рассчитывали, но она прошла мимо Кижей. А за Кижами обстрелял ее вражеский самолет. Говорят, много было жертв. После-то, как и через Олений остров эвакуироваться не удалось, поняла я: надо готовиться к худшему.

А потом Сеня пришел. Без него пропали бы мы. Всем им, кто в истребительном был, задание дали и распустили. А через несколько дней, помнишь, мама, к нам пожаловали незваные гости. Вечером это было. Сеня читал. Я ужин готовила. Вышла я в коридор с тарелкой в руках, что-то на холод вынести собиралась, открываю дверь, а там словно призраки в белых халатах. У меня и тарелка выпала. У нас они расположились на отдых. А потом все ходили по деревне и у ребят спрашивали, не видели ли они партизан. А сами ведь остановились в семье партизана, на той печке грелись, за которой я гранаты да комсомольский билет свой спрятала.

— Да я вижу вас совсем разморило, — прервала свой рассказ Татьяна. — Пора отдыхать.

Безмерно уставшие люди устроились на ночлег. Спали, не раздеваясь. В изголовьи Орлов положил наган. Гранаты находились в шкафу. Их тоже можно было в случае нужды пустить в ход.

Несмотря на усталость, Алексей долго не мог заснуть. Он ворочался на своем довольно жестком ложе и думал, думал, как быть дальше. Одно ясно: надо добираться до своих. И вовсе не ради спасения собственной жизни. Просто он не видел иного выхода для продолжения борьбы. Легализоваться ему здесь невозможно (слишком многие знают его в лицо), а о партизанах в Заонежье пока ничего не слышно.

Как же быть? Или ждать, пока озеро замерзнет, и потом идти на лыжах? Тут и Галя от него не отстанет. Девушка она выносливая, хотя и хрупкая на вид. Да, но вдруг долго не станет озеро? Что тогда? Числиться в пропавших без вести? И сразу пришло решение: надо попытаться с помощью Чеснокова и Калганова достать лодку. С этим и заснул.

Утром Алексей поднялся поздно. Галя уже встала и расчесывала свои длинные волосы. Только Орлов собрался пройти на кухню, как оттуда прибежала Татьяна. Все было понятно без слов. Лишь несколько секунд понадобилось для того, чтобы скрыть следы ночлега, и вот уже Галя и Орлов, затаив дыхание и тесно прижавшись друг к другу, стоят в шкафу. В одной руке у Орлова — граната, в другой — взведенный наган. Шаги раздаются уже в большом классе. Это с кем-то вошел Семен. Разговаривают по-фински. Наконец стукнула дверь. Кажется, пронесло на этот раз. Но выходить еще рано. В шкафу совершенно темно, но Орлову кажется, что он видит широко открытые глаза своей спутницы, видит ее упрямо сжатые губы.

Снова шаги. Теперь знакомые, быстрые. «Отбой», — шепчет Татьяна, и все с облегчением вздыхают.

Алексею и Гале не повезло. Как назло, вражеские патрули зачастили в Середку. Все чаще им приходилось долгие часы просиживать в шкафу. В такие минуты Орлов старался не думать об опасности. Он даже ухитрялся совершать мысленные путешествия в прошлое. Вспоминал родную деревню Ивойлово, что близ Череповца, годы работы в колхозе. Вспомнилось и то, как в 1935 году приехал в Петрозаводск и поступил на Онежский завод. Работал молотобойцем, а потом и кузнецом. По четыреста канадских топоров за смену выходило из-под его молота. А потом пригласили на работу в милицию. После годичной школы получил назначение в Заонежский район уполномоченным Сенногубского и Кижского сельсоветов. Жили хорошо: он, жена Александра Дмитриевна и трое дочерей. В 1941 году родился сын. Но тут началась война… Семью эвакуировал, а сам — в истребительный батальон.

Из проведенных у Чесноковых дней Орлову особенно запомнился один. То ли седьмой, то ли восьмой.

Утром, после завтрака, Алексей, Галя и Семен сидели в классной комнате, рассматривали старинную книжку, которую Орлов обнаружил в груде других на столе. Называлась она довольно затейливо: «Поездка в Обонежье и Корелу В. Майнова». Таня с матерью оставались на кухне. Вдруг дверь распахнулась, и туда ворвалась группа финских солдат. Это был патруль из комендатуры.

— Муж ваш где? — спросил у Тани старший, высокий, длиннолицый человек с выпученными глазами.

— С книгами, наверное, возится, — сказала она, а сама черенком ножа по столу стучит, вылезший гвоздь заколачивает (был у них такой условный сигнал). Однако кто знает: услышали ли они там, в маленьком классе.

— Проведите к нему, — все настойчивее требовал офицер.

А Таня не спешит. К матери обращается:

— Сколько раз я просила тебя этот гвоздь заколотить. Вчера из-за него блузку порвала.

— Сейчас, Танечка, — ответила она и потянулась за молотком.

— Не стучать! — и офицер приказал молодой женщине следовать за собой.

Пришлось подчиниться.

— Что это у вас все двери заставлены, — вскипел офицер, заглянув в жилую комнату. — Раньше этого не было.

— Холодно. Сквозит. У нас же маленький ребенок…

— Ребенок это хорошо. Партизаны — плохо, — сострил офицер, и его лицо растянулось в улыбке. — Нет в доме партизан?

— Ну что вы, зачем такое говорите! Откуда у нас партизаны? Муж так предан финскому начальству…

— Знаем, знаем. Не надо сердиться.

Прошли в большой класс. Офицер внимательна осмотрел его и направился было в соседний, но, убедившись, что дверь и с этой стороны заставлена, повернул обратно.

— И тут баррикады! — окончательно вышел из себя он.

В это время из коридора показался Семен.

— Здравствуйте, — сказал он по-фински, успокаивая взглядом Таню. — Здравствуйте. Давненько у нас не были.

— Что это вы забаррикадировались?

— Холодно. Ребенок ведь у нас. Так чтоб не дуло.

— Ну что ж. Посмотрим.

Все прошли на кухню, оттуда в жилую комнату. Семен отодвинул стол и, приоткрыв дверь в маленький класс, сказал, что все там по-прежнему.

— Посмотрим, — возразил офицер и прошел в класс.

Семен и Татьяна шагнули следом. Солдаты топтались в дверях. Начальник патруля стал рассматривать книги, сваленные на столе. Он и не подозревал, что в каком-нибудь полуметре от него находятся двое готовых к решительным действиям людей.

Внимание офицера привлекла карта Советского Союза, которой было завешано окно. Подойдя ближе к окну, он с видимым удовольствием стал водить пальцем по карте, отыскивая Москву.