«Вера», — взволнованно думает он, почти срывая телефонную трубку. Но, оказывается, это Толя Тихонов.

— Знаешь, — говорит он каким-то виноватым голосом, — ничего пока не удается. Похоже, что следят за мной эти сволочи.

— Ты откуда говоришь? — спрашивает Евгений.

— От мамы.

— А из поселка смог бы ты мне позвонить?

— Со станции из автомата можно, конечно.

— Давай тогда договоримся: вечерком, часиков в восемь-девять, ты мне будешь звонить два-три раза в неделю и сообщать, как там у вас дела. Я это специально согласую с моим начальством. Да и мы можем дать тебе какое-нибудь задание. Как ты на это смотришь?

— А как я могу смотреть? — удивляется Анатолий. — Раз нужно — так нужно. Только ведь они за мной присматривают, наверно. Ты не обидишься, если я в разговоре по телефону Марусей тебя буду называть, чтобы не догадались, с кем разговариваю?

— Для пользы дела готов быть даже Матреной, — смеется Евгений.

Поговорив еще немного, они прощаются, твердо условившись созваниваться друг с другом.

Спит Евгений в эту ночь скверно. Снится ему какая-то чертовщина, от чего он яростно скрипит зубами. А в семь утра в форме лейтенанта милиции — снова возле гаража. Миронова тут нет на этот раз, но начальник гаража сообщает Алехину, чтобы он немедленно ехал в управление.

Евгений тотчас же садится на облюбованный мотоцикл и выезжает на Петровку. Миронов в милицейской форме ждет его у входа. Сделав Алехину знак, чтобы он не глушил мотора, майор садится в коляску и приказывает ехать на Ярославское шоссе.

— Пивницкий прибыл уже на фабрику, — сообщает он Алехину. — Как только нагрузит свою машину — выедет в Москву. Наша задача — не прозевать его теперь.

— А если он поедет по другой дороге?

— Нужно только успеть до Ильичевки добраться, а там он от нас не уйдет.

По Садовому кольцу добираются до Колхозной площади, сворачивают затем на проспект Мира и выезжают, наконец, на Ярославское шоссе. В пределах города Алехину нельзя было ехать достаточно быстро, но, выбравшись за город, он развивает почти предельную скорость, желая щегольнуть перед Мироновым своим умением вести мотоцикл. Михаил Ильич приказывает ему, однако, сбавить газ, а затем и вовсе остановиться на одном из перекрестков дорог.

— Займитесь-ка теперь ремонтом, — кивает он Алехину. — Сделайте вид, что у вас испортилось что-то, и повозитесь немного в моторе.

Откатив машину на обочину дороги, Алехин снимает китель и начинает регулировать подачу горючего. Майор же, взяв из коляски портативный радиоприемник, устраивается в кустах за кюветом. Спустя несколько минут он возвращается к мотоциклу и сообщает Алехину:

— Скоро должно пройти мимо такси номер 45—97 с продукцией Березовской фабрики. Как только увидите ее, дайте машине пройти немного вперед и сразу же следуйте за нею.

Приходится прождать минут около десяти, прежде чем появляется легковая машина с номером 45—97. И боковые и задние стекла ее заложены какими-то коробками и пакетами — набита она до отказа.

Алехин тотчас же садится за руль и настороженно оборачивается к майору. Миронов молча кивает ему. Евгений включает зажигание и заводит мотор.

— Поравняйтесь с такси и держитесь с ним рядом, — распоряжается Миронов.

Как только Алехин настигает машину Пивницкого, Миронов поднимает руку, приказывая шоферу остановиться. Шофер тотчас же начинает притормаживать и спустя несколько секунд останавливается. Майор вылезает из коляски мотоцикла и идет к такси. На переднем сиденье, рядом с шофером видит он щупленького пожилого мужчину с седой, стриженной под машинку головой и бесцветными глазами. Это заведующий промтоварной палаткой Пивницкий. Майору Миронову уже многое о нем известно. Скромная зарплата палаточника не помешала ему выстроить дачу, купить дочери пианино, а зятю дать деньги на «Волгу». Когда работники ОБХСС прикинули лишь известную им часть расходов Пивницкого, получилось, что заработок его должен составить не менее пятнадцати тысяч в месяц.

Не проявляя внешне никаких признаков страха или смущения, Пивницкий совершенно спокойным голосом спрашивает, почему задержали его машину.

Миронов подносит руку к козырьку фуражки:

— Я вынужден проверить ваши документы, а главное, груз. В поселке имени Первого мая ограбили промтоварный магазин, и мы проверяем на этом шоссе все машины, идущие с грузом.

— О, пожалуйста, — довольно охотно отзывается Пивницкий, вытаскивая бумажник из кармана пиджака. — Вот вам мои личные документы, а вот накладная на товар.

Пока Миронов знакомится с документами Пивницкого, Алехин просит заведующего палаткой показать ему, что везет он в своей машине.

Пивницкий небрежно распахивает заднюю дверцу такси и начинает вытаскивать на обочину дороги коробки с товаром. Ему усердно помогает шофер. Алехин успевает, однако, просмотреть не более пяти коробок — майор Миронов, возвратив Пивницкому его документы, делает знак Евгению прекратить проверку товара.

— У вас все в порядке. Можете следовать дальше. Извините за беспокойство.

— Ну, что вы, товарищ майор, — очень любезно и даже, пожалуй, с некоторым чувством облегчения отзывается Пивницкий. — Какое там беспокойство! Долг службы — разве я этого не понимаю!

Майор снова прикладывает руку к козырьку фуражки и небрежно кивает шоферу Пивницкого, который тотчас же включает мотор.

Трогаются и Алехин с Мироновым, обгоняя такси. Евгений, хоть ему и не все понятно, не решается пока расспрашивать майора. Вскоре они нагоняют еще одну машину с товаром. Товар этот явно не имеет никакого отношения к продукции березовской фабрики, но майор приказывает остановиться и этой машине. С не меньшей тщательностью, чем у Пивницкого, проверяет он документы у ее пассажиров. А пока они проделывают эту процедуру, их нагоняет такси Пивницкого. И тогда Евгений догадывается, что все это разыграно Мироновым специально, чтобы усыпить бдительность заведующего промтоварной палаткой. У Пивницкого не должно возникнуть ни малейшего подозрения, что милицию интересует только его машина.

А когда такси Пивницкого уходит далеко вперед, Миронов приказывает Алехину свернуть на другую дорогу.

— Ну как, поняли что-нибудь? — спрашивает он лейтенанта.

— Лишь кое-что, — откровенно признается Алехин.

— Придется, значит, объяснить, — улыбается Миронов, и Евгений догадывается по этой улыбке, что задуманный им маневр удался, видимо, в совершенстве.

— Мне нужно было посмотреть у этого субъекта накладную, по которой он получил товар на березовской фабрике. Сделать это следовало так, чтобы у Пивницкого не возникло подозрений. Мы этого достигли. С вашей помощью я не только ознакомился с его накладной, но имею теперь и фотокопию ее.

— Как же вы это сделали, Михаил Ильич? — изумленно восклицает Алехин.

— Ловкость рук, — самодовольно усмехается Миронов. — Ну и, конечно, кое-какие новинки в области фототехники.

С удовольствием закурив папиросу, майор продолжает:

— Что, однако, дает это нам? А вот что: Пивницкий еще в прошлую субботу получил на Березовской фабрике двести пар резиновой обуви. Сто из них, как нам известно, он уже продал, но деньги за них не сдал, а поехал сегодня к Красовскому еще за двумястами пар. Теперь же, благополучно добравшись до своей палатки, он по телефону даст знать Красовскому, что все, мол, в порядке, и они условятся о встрече для исправления (а вернее, для подделки) накладных с таким расчетом, чтобы количество вывезенной Пивницким обуви уменьшилось вдвое.

— Но позвольте, — возражает Алехин, — подделку эту ведь легко установить. Стоит лишь произвести учет товаров в палатке Пивницкого, как сразу все станет ясно.

— Вы так думаете? — спрашивает майор Миронов и смеется. — В том-то и дело, что не имей мы теперь копии подлинной накладной, никакая ревизия ничего бы нам не дала. Что бы мы там обнаружили? Триста пар резиновой обуви. Двести только что привезенных и сто оставшихся от первой партии. А где документы на них? Пожалуйста, предъявят вам и документы. На оставшуюся сотню покажут новую накладную, а на только что привезенные двести пар — старую на точно такое же количество. У Пивницкого нет ведь никаких отчетных документов за уже проданные сто пар, пока он не сдал вырученных денег. Теперь же он и сдавать их не станет, а преспокойно положит в карман, выделив, конечно, львиную долю Красовскому. Операция эта носит у них название «очков», или «на свободное место».