Опять его мысли расползлись, он думал совсем о другом.

— Ты, кажется, говорил, что меня обманули. Зачем было Джоомарту мне лгать?

Начальник заставы прислонился к стене. Так легче думать, и мысли отчетливы, ясны. Внимание, внимание… Сыдык принес важную новость, он не должен глаз закрывать. Ни за что. Ни за что.

Что стало с озером? Оно опустилось в глубокую пропасть, кругом страшные горы. Позвольте, позвольте, ведь это Иссык-Куль. Вон хребты — Кунгей и Терскей — Алатау. Таков порядок вещей — между вершинами всегда лежит впадина. В том месте, где тучи собрались, камыш склонил над озером голову. Камыш не помеха, а за травку — спасибо. На вид неказистая, а тронешь — обожжет. Хорош корешок! Иссык-кульский корешок!

— Я не слышал ни слова, повтори мне еще раз, Сыдык.

— С самого начала?

Кто его знает, где начало, где конец. У него сил нет держать голову прямо. Ему все еще слышатся всплески воды.

— Да, да, сначала.

Старик недоверчиво глядит на начальника: кто знает, что с ним? Уж не притворяется ли, чтоб легче разведать?

— Колхозу не хватает людей, а Джоомарт решил не пустить сюда Джетыгенов. «Опомнись, — говорю я ему, — ты плохое затеял. Ударяй в барабан сообразно своей силе, не бери на себя слишком много. Не любишь свой род — не люби, а зачем колхозу страдать? Мы кровью растили наше хозяйство, не лишай нас подмоги». Не слушайте его, товарищ начальник, берегитесь обманщика, не верьте ослепляющей речи. Бойтесь ее! Когти беркута волку не страшны, страшен клюв: он выклевывает у бедняги глаза, а слепой волк слабее ребенка. И напрасно Джоомарт опасается, что Джетыгены отобьют его место. Мы даем ему слово, начальник, что никто на его место не сядет. Он человек со звездой, и никто с ним спорить не будет.

Краснокутов успел уже взять себя в руки, перо скользит по бумаге. Важная весть, печальная. Что поделаешь, всякое бывает. Сыдык шепчет и шепчет. Он хочет быть честным, покаяться в грехах — своих и чужих. Еще один вздох, глубокий и тяжкий, и начальник узнает самое важное. Краснокутов готов ко всему, ему бы только удобней присесть, — одну ногу положить на сиденье, вот так, а теперь пусть говорит.

— Никто не спорит с Джоомартом. Может быть, Джетыгены кой в чем и грешны. Пусть скажет. Он хвастал, что тайну эту знает он один. А вдруг это ошибка или ложный донос? Мало ли что бывает на границе. У каждого человека враги. Нет врага — друг изменит, нет собаки — залает свинья. Пусть выложит тайну заставе, а вы судите как надо.

Сыдык возвращается домой. Слава богу, дела его не так уж плохи. С Краснокутовым можно поладить, славный малый, он совсем не хитер. Пусть Джоомарт сунется к нему. Его встретят здесь с музыкой. Такое сыграют, что он будет не рад. Вот и Джоомарт, сам бог его ведет на заставу. Спеши, спеши, голубчик, там тебя ждут. Смелей, мой зятек, начальник тебя поджидает.

— Здравствуй, Джоомарт, куда ты торопишься?

Однако его крепко согнуло. С тех пор как Мукай его отчитал, он переменился: и голос ослаб, и голова глубже ушла в плечи. Только язык стал острее, и в глазах что-то тлеет недоброе. Не везет ему, бедному, с ним и Сабиля сегодня поссорилась. Уймется скакун — станет лошадью.

— Ты был на заставе? Что там хорошего? — спрашивает Джоомарт.

Сыдык улыбается! Не чудо ли? Этого с ним никогда не случалось. Глядите, глядите, он даже смеется, зубы скалит и беззвучно хрипит:

— Я вспомнил о начальнике заставы. До чего он хитер, до чего ловок. Позвал меня к себе и все добивается: как живет Джоомарт, где бывает, с кем встречается. Какие мысли у него, честен ли, добр? Нашел кого спрашивать. Ты еще больше удивишься, когда дослушаешь меня до конца.

— Погоди, погоди, как ты попал на заставу?

Как? Очень просто, его позвали к начальнику. Сам бы он туда ни за что не поехал.

Старик не прячет глаз, правдивому человеку нечего таиться.

— «Верно ли говорят, — спросил он меня, — что у Джоомарта вражда с Джетыгенами?» Все знают, что ты враг своих братьев по роду и готов довести их до гибели. Тебе не стоит труда выдумывать о них небылицы. И все-таки начальнику я ничего не сказал. Хитрюга, проныра, он так и этак подъезжает. Скажи ему, куда едет Джоомарт, бывает ли он на пути караванов, с кем и где водится? «Спросите другого, — говорю я ему, — мы с ним родня, я ему тесть». Тут он вдруг удивился, точно услышал об этом впервые… Ты не скоро еще вернешься домой, возьми, Джоомарт, перекусишь в дороге. Славный курт, отведай.

Одной рукой он сует ему шарики из сушеного творога, а другой гладит гриву его коня. Оба они ему дороги — и всадник и конь.

— Еще начальник расспрашивал, не читал ли ты писем, которые к нам присылают оттуда. Я — подумал про себя: «Надо сознаться. Одно письмо он читал, а о других ему тоже известно. Ты можешь, Сыдык, на этом попасться». И все-таки я ему ничего не сказал.

Джоомарт размышляет. В таких случаях нет смысла вести с ним разговор, он ничего не видит и не слышит.

— Что, начальник здоров? Мне сказали, что ему стало хуже.

Сыдык пожимает плечами: есть же мастера выдумывать небылицы.

— Он, правда, лежит, и глаза закрывает, и стонет, но все это притворство. Его желчная душа полна подозрений, он строит козни против тебя. Ты будешь у него и убедишься.

Старик кивнул головой и ударил коня.

Джоомарт долго смотрел ему вслед. Дернул повод и круто отъехал с дороги. Он раздумал: на заставе ему нечего делать. Его маленькое дело потерпит.

Хорошо, что его предупредили. Спасибо Сыдыку. Джоомарт сделает лишних два-три километра и другой дорогой вернется домой. На заставе и не узнают, что он здесь побывал. Никто, кроме тестя, его тут не видел, а если и видел — не беда, мало ли кто куда держит путь. Можно, наконец, еще три километра лишних проделать. Сыдыку он при встрече скажет неправду: да, он был на заставе, и ничего ему Краснокутов не говорил.

Джоомарту не везет: за что он ни возьмется, нет удачи. С Мукаем у них кончилось ссорой, нет между ними согласия. Смешной человек: при встрече глаз не поднимет, руки не подаст — одним словом, чужой. Вчера он присылает своего бригадира — надо сделать ограду вокруг лаборатории. Прекрасная мысль. Что ж, хорошо, приди, обсуди. Нет, ответь ему через бригадира. Ладно, пусть так. Теперь ему нужны рабочие руки, и снова он присылает своего человека. Смешно и нелепо, точно они дети. Сегодня они встретились в конторе колхоза. Так ли уж трудно любезно ответить на поклон? От него не убавится, а колхозники скажут: «Агроном и председатель — славные ребята. Поспорили — и снова друзья». У Мукая не хватило ума, пришлось это сделать Джоомарту. «Что нового, Мукай, — спросил он его, — как живешь?» Тот даже не обернулся, сидит за столом, глаз не сводит с окна. «Я просил у тебя людей, — отвечает агроном, — без плотников ограду не построишь». Слыхали ответ? Что мешало ему буркнуть: «Спасибо», а потом заговорить об ограде? Кругом стояли колхозники, почему не ответить иначе? Пришлось сделать вид, что ограда важнее всяких приветов, и тут же послать ему людей. Теперь уж, казалось, он будет любезней, ведь нет ему отказа ни в чем. Мукай не такой. Он встает и зевает, подмигивает своему бригадиру, и они, обнявшись, уходят. Что это значит? Не хочет ли он сказать, что ему наплевать на председателя? У дверей агроном вдруг хохочет, подмигивает колхозникам и, довольный собой, засовывает руки в карманы. Дескать, видали? Посмели бы мне отказать.

Мукай просчитался: тут хозяин Джоомарт и с пути его никто не собьет. Он вернул бригадира и твердо сказал ему: «Я раздумал строить ограду, лес пойдет у меня на другое. И плотникам найдется работа». Наука хвастунишке: не зазнаваться. Все были уверены, что агроном это дело не оставит, придет свирепый и злой, обрушится криком, но ничуть не бывало, он не вернулся. Очень уж, должно быть, его разобрало. А возможно, и нет: председатель колхоза мог передумать, всякое бывает в хозяйстве. Агроном мог, конечно, прийти и сказать: «Ты еще раз подумай, Джоомарт, ограда крайне нужна». Слово за слово, и они помирились бы.