Фрязин заметил, что мужик в проходе не поет, а вовсе даже смотрит по сторонам. Он решительно отодвинул тетку справа и полез через ряды в направлении мужика, ухватил его за плечо и потряс.

Мужик с недоумением обернулся, блестя очками.

— Чего не поешь?! — заорал ему в ухо Фрязин, и тут, к стыду своему, увидел на лацкане мужикова пиджака аккредитационный бэйдж «Дейли Телеграф».

— Сорри, — сказал Фрязин, отпуская иностранного корреспондента. Тот радужно заулыбался и поволок из кармана маленькую фотокамеру явно с целью запечатлеть Фрязина. Оно бы и не стоило, но приказ был содействовать иностранцам по мере возможностей, особенно в части создания положительного образа сотрудников Управления, поэтому Фрязин приосанился, сделал задумчивое лицо и посмотрел в сторону и чуть вверх, как учили на занятиях.

Блеснула вспышка.

— Сэнкс! — улыбнулся иностранец.

— Плиз! — ответил Фрязин. — Ноу проблем. Зис из май джоб — зе гуард оф ордер энд демокраси ин Раша!

Иностранец заулыбался еще шире и спрятал камеру и даже закрыл карман на «молнию» — съезд съездом, а чтоб не сперли.

Гимн тем временем завершился. Внизу все три составные части шоу медленно маршировали под бравурную музыку, то складываясь в огромный российский флаг, то образуя причудливые цветные узоры. Нахалков отрабатывал свой хлеб.

Откуда-то сбоку выехала трибуна в виде поднявшегося на задние лапы медведя — в передних медведь как бы держал большой российский герб, а над гербом торчали микрофоны, там и должен был помещаться докладчик. Он не заставил себя долго ждать — сам Великий Министр-Спаситель обращался к соратникам по партии.

— Господа! Сограждане! — раздался над стадионом многократно усиленный голос Министра. Огромные экраны показывали вблизи его простое и открытое лицо с усталыми морщинками в уголках глаз. Недалеко от Фрязина кто-то всхлипнул.

— Сегодня мне выпала великая честь открыть второй съезд Великой Демократической Партии России! Все телекомпании и радиостанции России транслируют нашу встречу, весь мир смотрит на нас и слышит нас!

Аплодисменты.

— На пути великих свершений…

Фрязина кто-то подергал за рукав, отвлекая от торжественной речи.

Давешний иностранец.

— Кэн ай ток виз ю?

— Оф кос, — сказал Фрязин и пошел вслед за корреспондентом. Спустившись чуть ниже, где громкость выступления уже не мешала беседе, корреспондент спросил:

— Вот ю синк эбаут мьюдакс?

— Мудаков, что ли? — понял Фрязин. Все бы этим журналистам про мудаков писать. Вон им какой красивый съезд устроили, снимай и пиши — не хочу, а им все мудаки.

— Йес, йес. Мьюдакс!

— Мьюдакс ар ноу э ситизенс, — заявил Фрязин. На сей случай была жесткая инструкция, ограничивающая набор ответов. Провокации, блядь. Знаем мы их.

— Я слишать, што мьюдакс есть… особенный кэтегори… Дискриминэйшн… — сказал иностранец, лучась улыбкой.

«Русский разумеет, падла», — подумал Фрязин и завертел головой:

— Ноу, ноу! Специальный статус. Не гражданин, андерстэнд? Для граждан — все права, но гражданин есть только истинный гражданин России! Зе риал ситизен — олл зе рулез. Остальных — на хуй.

— О-о, нахуй! Сериоуз… — корреспондент закивал. — Ви ест сотрудник Кей-Джи-Би?

— Ноу Кей-Джи-Би. Управление…

— Оправленье… Йес. Ви делат спешиал функцьи? Охрана, йес?

— Охрана, ага. Йес!

— Оу… Бат…

Иностранный засранец не успел договорить, чего там у него «бат», потому что запищала рация экстренного вызова. Фрязин отвернулся от корреспондента и услышал:

— Всем в секторе шесть! Всем в секторе шесть! Ситуация «Браво»!

Это значило лишь одно — что-то случилось и нужно как можно скорее бежать.

Редактор отдела новостей телекомпании ДТП-ТВ ебал в комнате отдыха молодого подающего надежды репортера. Репортер терпел, привыкая к новой для себя сексуальной ориентации, а в наиболее трудные моменты грыз толстую кожу диванной спинки.

— Я тебя… для начала… на утренние новости поставлю… — хрипел редактор, совершая поступательные движения тазом, — а потом… Петюню на хуй выгоню… и отдам тебе… вечерние…

В кабинете зазвонил телефон. Это был внутренний аппарат с характерным мелодичным звуком, и редактор, так и не кончив, поплелся снимать трубку.

— Орлов, — сказал он, садясь голой жопой в приятную прохладу кресла.

— Чем ты там занимаешься?!

Директор. Ну еб твою мать, подумал редактор, рассматривая свой вяло свисающий мокрый хуй, к которому прилип жалкий коричнево-желтый кусочек репортерского говна.

— Работаю с документами.

— Ты не Ельцин ебаный, чтобы с документами работать! — рявкнул босс. — Тебе с людьми надо работать, с кадрами! Ты кого берешь, сука, в журналисты?

Редактор покаянно молчал, гадая, о чем же пойдет речь.

— Что за урод по фамилии Морозов?

— Стажер, неплохие репортажи…

— На хую видал я его репортажи! Только что со съезда звонили — он там шлялся, снимал сюжет, и попался! Он мудак! Понял?! Мудак!

— То есть?

— Мудак самый настоящий! Как ты его на работу принимал, а? Ты документы его видел?

Мудакам выдавали временные удостоверения, а у Морозова был паспорт, настоящий паспорт, с гербом, фотографией и полагающимися восемью печатями… фальшивый, что ли?

— Фальшивый паспорт, — сказал редактор, в задумчивости теребя хуй. — Подсунул, сволочь, паспортину левую.

— Левую или правую, не моя забота! А только готовься, что к тебе придут из ВОПРАГ и будут тебя ебать, не меня! Придумывай давай, что будешь им говорить.

— А как они узнали, что он — мудак? Может, накладка какая? — уточнил редактор.

— Все точно, его один опер узнал, как сбежавшего особо вредного мудака. Разбирайся.

И директор повесил трубку.

Редактор вернулся в комнату отдыха, где молодой и подающий надежды все еще стоял раком и проверял при помощи пальца, что там у него с анусом.

— Клизму надо перед актом делать, — наставительно сказал редактор. — Весь хуй говном повымазал. Соси давай по-скорому, а то у меня неприятности.

Репортер вздохнул и зачмокал, преданно глядя снизу вверх на мохнатое брюхо редактора.

Мудак попался молодой да ранний — показывал какие-то мятые бумаги, визитки больших людей и грозился судом в Гааге. Давно таких не было, нынче мудак тихий пошел, забьется в угол и норовит там притихнуть, чтоб не пнули. Одно слово — журналист. Давили их, давили…

Вместе с Фрязиным мудака транспортировал азартный Лагутин, который дал мудаку в зубы и запихал в окровавленную пасть все его бумаги и визитки. Везли они его в обычном фургончике на базе «Нивы». Скованный мудак валялся сзади, плюясь клочьями визиток, Фрязин вел машину, а Лагутин все не мог успокоиться — перегибался назад через спинку кресла и орал:

— Какого ты хуя на съезд поперся, а? Тебе там место, скажи? Место?!

— Да брось ты его, — поморщился Фрязин. — Башка болит от крика.

— Ненавижу этих… — заявил Лагутин. — Я его, блядь, еще урою. Визитки он мне показывает. В жопу себе их засунь, понял!!

Мудак что-то жалобно прохрюкал, и Фрязину неожиданно стало его жалко.

— Откуда у него паспорт? — спросил он.

— Спиздил где-то, — злобно сказал Лагутин. — Или купил. Денег до хуя, чего не купить? Наглый, блядь. У меня мудаки живут через площадку — в трехкомнатной квартире уплотнили, человек двенадцать.

— Маловато, — усомнился Фрязин.

— Обещали еще подселить… Так вот, уважительные такие мудаки, как я на работу — если встречу, кланяются, здоровья желают… Мусор выносить — утром в строй, как я с ведром-то выйду, из рук рвут… Вот это правильный мудак, с таким и работать хорошо. Чего его, правильного мудака, обижать? Если только месячник там или облава… план сверху спустят… А этот — у-у, падла! — мне в морду карточки тычет!