— Слава богу, явился, — буркнула супруга. — А это что, подарок? По какому случаю?

— Это, женушка, великий подарок. Разверни-ка, да поставь ко мне на стол.

…Облачившись в пижаму и домашние туфли, скульптор вошел в кабинет и… охнув, повалился на диван.

На столе стоял бюст его собственной работы, скульптурный портрет бывшего лучшего друга Шилоносова, только вчера выброшенный Вандеевым на помойку.

Любовь и местпром

(Информация к размышлению)

Кошку любить легко, а тигрицу — уже страшно. Книги любить трудно — мучает разлука: где их купишь? Но самое сложное дело — это любовь к человеку. Особенно — к женщине.

Смотрю я на подарки любимой (галстук зелененький, что у меня на стенке висит, гравюру из морской жизни) — душа тает, сердце колотится.

Гляжу на ее фотографию — душа дымиться начинает, сердце перебои дает.

Саму увижу — душа пылает, сердце наружу выпрыгивает.

Любовь…

Невеста у меня умная. Не кандидат еще, но будет. А читает сколько — уму непостижимо. Из газет что-то вырезает, из книг выписывает… И красивая. Одна беда — очень любит подарки делать. На этой-то почве мы и поссорились. Вернее, я поссорился. Глупо, говорите?

— Возьми-ка, милый, — радует она меня при встрече, — блокнотик на память. И даже не на память, а чтобы разные мысли умные записывать. Пойдешь, — говорит, — от меня домой, поймаешь мысль, блокнотик достань — и… раз!.. Запиши.

— Это дело, — говорю. — Молодец, Нина, молодец, Васильевна! Глубоко в душу глядишь. Уж в чем-чем, а в умных мыслях и у меня недостатка не наблюдается. Найду, что записать. И книжечка красивенькая.

Взял блокнотик. Стою, листочки перебираю. Радуюсь, что умная у меня невеста.

До последнего листочка дошел, а там, над артикулами разными, крупно так напечатано:

«ИЗГОТОВЛЕНО ИЗ ОТХОДОВ».

Вот тебе, думаю, блокнотик для мыслей. Удружила…

Теперь она говорит: не знала.

А я не верю.

Волнение в конторе

Странные события начались с утра. Старший бухгалтер Андрей Кузьмич Побиенко, могучий краснолицый старик (один из основателей городской спортивной секции «моржей»), столкнулся у входа в контору с самим Аполлоном Фомичом. И произошло непонятное: управляющий, глава конторы, пухлой ручкой вдруг потеребил поля шляпы, отвечая на приветствие бухгалтера. Мало того, он спросил:

— Э-э-э… уважаемый, как ваше… м-м-м… здоровье?

Побиенко оторопел. Побиенко растерялся. И немудрено: за пятнадцать лет службы ничего подобного с ним не случалось. Мужество изменило спортсмену. Испуганно моргая, смотрел он в удаляющуюся спину начальника.

В бухгалтерии происшествие вызвало оживленные дебаты. Счетовод Мозговитов, человек мыслящий, но во многих отношениях неудобный (не зря же он до зрелых лет ходил в рядовых счетоводах), сразу почуял: в серые, как штаны пожарного, будни конторы вламывается что-то чрезвычайное. Обдумав ситуацию, он изрек:

— Начальство, брат Кузьмич, так просто о здоровье не спросит. Готовься к прощальному ужину. Как пить дать — сокращение.

Мозговитов деловито защелкал костяшками счетов. Побиенко возмущенно запротестовал:

— Позвольте, позвольте, Автоном Карпыч. Как же так?

— А так, — отрезал Мозговитов. — Сокращение на пять процентов. Я вот тут подсчитал: вы — как раз пять процентов.

Кузьменко меняет профессию img_11.jpeg

Побиенко уронил очки и, охая, полез за ними под стол.

— Конечно, сокращение, — вступила в разговор кассирша Юлия Глебовна. — Я еще вчера говорила, что будет сокращение. Разве я была не права?

— Вы, голубушка, оракул, — откликнулся экономист Спиглазов. — Сокращение — это точно.

— Но почему меня? — жалобно выкрикнул из-под стола Побиенко.

Бухгалтеру никто не ответил. С ним было покончено.

В наступившей тишине противно скрипнула дверь. В бухгалтерию вплыла делопроизводитель Кочкарская, женщина тучная, но упорно лечащаяся. В заплывших глазках ее сверкали слезинки. Увидев новую слушательницу, Мозговитов радостно воскликнул:

— О, Ираида Сергеевна! Вы знаете, а Фомич-то нашего Кузьмича того… скушал. По сокращению.

— Ах, сокращение! — Кочкарская упала на жалобно охнувший стул. — Значит, вот в чем дело! А я-то ломаю голову…

— Над чем, голубушка? — пророкотал Спиглазов.

— Ну как же! Иду по коридору, навстречу — сам. «Здравствуйте, говорю, Аполлон Фомич». А он, представляете себе, отвечает: «Здравствуйте». И говорит: «Вы… э-э-э… уважаемая, сегодня… м-м-м… прекрасно выглядите». Что, думаю, такое? Может, путевку, которую мне выделили, отобрать хочет?

Мозговитов шумно втянул в себя новость широким, похожим на совковую лопату носом. На секунду зажмурился. Взволнованно сорвался с места:

— Десять процентов! — победно выкрикнул он. — Сокращение десять процентов! Готовьтесь и вы, Ираида Сергеевна.

— Но за что?

— Начальству виднее, — глубокомысленно сморщил лоб счетовод. — Начальство знает, кого первым съесть.

— А что я вчера говорила? — вновь вступила в общий разговор кассирша Юлия Глебовна. — Разве я была не права?

— Вы, голубушка, оракул, — подтвердил Спиглазов.

Когда на пороге появилась хрупкая фигурка библиотекарши (по штатному расписанию — грузчика) Офелии Дриадовой, ее встретил общий стон.

— Господи, что творится! — воскликнула Офелия. — Вы что-нибудь понимаете?

— Мы все понимаем, мы все знаем, — бодро ответил Мозговитов. — Вас вызывал  с а м?

— Он заходил ко мне! — торжественно произнесла Дриадова. — Аполлон Фомич зашел и спросил: «А что… э-э-э… уважаемая, не трудно вам со всем этим… м-м-м… справляться?» И так вот, ручкой, на книги показал. Вы понимаете? Может быть, мне помощницу дадут?

— Помощницу? — зловеще прошептал Мозговитов. — Не-е-е-т! Ничего вы не понимаете. И мы дураки. Простофили. Нет никакого сокращения. Амба! Ликвидируют нас, вот что. Как излишнее звено. Или как параллельный аппарат. С а м-то выше метит, вот и хочет контору нашу прикрыть, капитал на этом нажить. Не сокращение, а ликвидация!

— А что я вчера говорила? — сказала кассирша Юлия Глебовна. — Будут многие конторы ликвидировать. Разве я была не права?

Спиглазов, прохрипев что-то насчет оракула, медленно сполз со стула. Мозговитов, наоборот, ракетой вылетел в коридор.

Через полчаса лихорадило весь организм конторы. Росла температура, повышалось давление. Беспорядочно, как нейтроны в сломавшемся ускорителе, метались по зданию взволнованные сотрудники. Забытые и растерянные посетители, прижимаясь к стенам, спешили покинуть заболевшее учреждение.

Только в кабинете управляющего царило спокойствие. Удовлетворенно причмокивая, наслаждаясь сознанием отлично выполненного долга, Аполлон Фомич перечитывал полученную накануне директиву о необходимости проявлять чуткость к подчиненным.

Комментатор

В полутемном холле общежития, вперив горящие глаза в экран телевизора, густо, как семейство опят на полянке, сидели болельщики: транслировался хоккейный матч. Когда Пал Палыч Пеночкин, помахивая коробкой с косточками домино, вошел в холл, на него никто не обратил внимания. Благоговейную тишину нарушал только взволнованный голос телекомментатора. Пал Палыч обиженно засопел носом, двинул стулом. На него сердито зашикали. Но Пеночкин, по случаю окончания рабочей недели и недавней получки, находился в настроении и жаждал общения. Хоккей никогда его не увлекал. Подумаешь, с палками, как мальчишки, бегают…

— Орлы, кто в «козла»? — зычно возгласил Пал Палыч, искательным взглядом окидывая собравшихся.

— Шайба прошла все зоны. Вбрасывание, — ответил ему комментатор с экрана. Остальные молчали. Грустно вздохнув, Пал Палыч присел на краешек дивана. Желанная компания не собиралась. И Пал Палыч сам начал комментировать матч:


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: