Рыжик все еще стоял с поднятыми руками, как марионетка. Он ждал, как может ждать только немец. Он оставался храбрым до конца. Он знал, что жизнь его висит на волоске, но все равно не скулил. Может быть, он полагал, что Ларье плачет от боли? Свое достоинство он хотел противопоставить нашей слабости.

В голову мне пришла идея.

— Ларье, мы его используем.

— Для чего?

— Чтобы ухаживать за тобой… Пусть он положит твою ногу между двумя дощечками и хорошенько перевяжет… Ты говоришь по-немецки, объясни ему, что нужно делать!

— А! Ну раз такое дело…, — пробормотал Ларье.

— Почему бы и нет! Нужно воспользоваться представившимся случаем… Ну, за работу!

Ларье принялся объяснять Рыжику, как сделать шину из подручных материалов. Тот все понял и принялся за дело. В одно мгновение он спеленал ногу Ларье.

— Вот увидишь, — сказал я ему, — так будет лучше.

Он вздохнул.

— Лучше! Если бы я мог надеяться на выздоровление!

— Ты мне осточертел своим хныканьем! Мы все там будем рано или поздно. Когда придет твой час, из твоего брюха вырастет маленький садик. Пока же ты дышишь, видишь, ощущаешь тепло. Свет, тепло — это все первосортные вещи, малыш. Ты понимаешь меня?

— Еще раз спасибо, Сан-Антонио! Ты всегда находишь слова, которые поднимают дух!

Рыжик ждал. Я посмотрел на него. Он явно считал, что все его трудности остались позади. Я не стал его разубеждать.

— Скажи ему, чтобы он показал мне дорогу в деревню. Я отведу его подальше, чтобы прикончить…

Ларье перевел, и парень двинулся вперед. Я поторопился отступить, чтобы оставаться на безопасном расстоянии от него. Он повернулся спиной к дому и пошел по дороге, ведущей по оврагу в долину.

— Если его сестрица будет спрашивать, скажи, что ее брат отправился со мной в деревню.

— Ладно!

Рыжик двигался по-военному быстро. Чтобы не отстать от Него, я вынужден был ускорить шаг.

Мы дошли до поворота, и я потерял его из виду. Я не мог слишком спешить, потому что не был уверен, что он не затаился в чаще и не собирается на меня напасть. Представляете, что было бы, если бы он вдруг захотел обнять меня?

Однако, когда я вышел за поворот, то увидел, что мой зайчик припустил, как будто он и вправду был зайцем. Этот шалун опередил меня на двести метров… Я должен был его остановить, иначе он поднял бы на ноги всех вокруг!

Я вздохнул так глубоко, как только позволяли мои легкие, и рванул с места так, что это сделало бы честь самому Мимуну[15].

Однако у этой длинной сосиски к ногам наверняка был подключен двухтактный двигатель. Мне казалось, что я топчусь на месте… И тогда я решил пойти с главного козыря. Я остановился и взял его на мушку. Было бы чудом, если бы я попал в него на таком расстоянии… Я нажал на спуск раз, другой… Он продолжал бежать. Я прекратил стрельбу и снова бросился за ним. И тут я увидел, что эту дубину заносит в сторону. Он споткнулся, замедлил бег и рухнул на землю.

Что все это значило?

Я осторожно подошел, остановившись в двадцати метрах от парня. Он слабо пошевелился. На его спине проступило большое красное пятно. Я все же достал его! Он уцепился ногтями за землю, и его бедная глупая голова, как будто измазанная в красной краске, немного приподнялась. Я решил, что должен прекратить неизбежную агонию. Из ствола моего револьвера вылетела пуля. Она попала парню в голову, и он отдал Богу свою бедную душу.

Я отер лоб. Сказать по правде, сейчас я гордился собой меньше, чем в тот день, когда закончил третий класс. Если вдуматься, подстрелить такого теленка — это ужасно! Я почувствовал дрожь в коленях… Что ж, я не мог поступить по-другому!

Неподалеку от места, где он упал, была большая лужа. Я вытащил из изгороди длинную жердь и, орудуя ей как копьем, спихнул туда свою жертву. У лягушек будет необычный клиент!

Когда я вернулся к нашему лесному пристанищу, мои колени продолжали дрожать. Я застал уступчивую малышку в разгаре беседы с моим приятелем. К счастью, она находилась на безопасном расстоянии от него.

Я послал ей нежную улыбку.

— А мой брат? — спросило милое дитя с белоснежной грудью.

— Я отправил его в деревню, чтобы передать записку. Он должен будет дождаться ответа и вернется только утром, так что не беспокойтесь.

Я вынужден был лгать, чтобы развязать себе руки на ближайшее время.

Тихо спустился вечер. Все кругом окрасилось последними лучами заката. Природа весело пропела гимн солнцу, как бы говоря ему: «Поцелуй меня прежде, чем уйдешь!»

Я отправил пастушку заниматься коровой, которая продолжала издавать жалобные звуки. Когда она унеслась на своих красивых ногах, я прочел в глазах Ларье немой вопрос…

— Все кончено, — пробормотал я. — Теперь я должен переходить к следующему упражнению…

— К какому?

— Послушай, старина, мы явились сюда не для того, чтобы гадать на ромашке! Как говорит мой приятель Берюрье, нужно пойти посмотреть.

— Ты хочешь отправиться туда сегодня ночью?

— Вот именно. И не потому, что здесь мне скучно. Откровенно говоря, я считаю, что, чем быстрее мы провернем это дело, тем будет лучше для всех…

— Ну, хорошо. Пойдем.

Я поморщился.

— Как сказал бы все тот же Берю, множественное число я заменяю единственным. Я пойду один, Ларье… Со сломанной ногой ты не можешь пускаться в подобную экспедицию!

— Но я знаю местность!

— Да, и ты все мне подробно опишешь…

Он задумался.

— Сан-Антонио, я должен любой ценой подобраться к лаборатории поближе. Когда ты будешь на месте, тебе может понадобиться совет… Мы должны поддерживать связь… Если я останусь тут, расстояние для наших раций будет слишком велико. Я пойду с тобой до болота. Там я найду уголок, где спрятаться, пока ты будешь действовать…

— Ты сошел с ума! А если тебя схватят?

— Тогда я буду отомщен… Я потребую, чтобы меня отвели к какой-нибудь важной шишке… Понятно, что я ничего не скажу о моей болезни!

Он перевозбудился. Глаза его лихорадочно блестели… Я понял, что у него поднялась температура. Да, его нужно было увести… Если бы его жар усилился, и началась горячка, он мог сделать какую-нибудь глупость!

Ну хорошо. Пойдем. По дороге ты расскажешь о расположении зданий.

Пока Ларье пытался встать, я отправился в хлев к покоренным туземцам. Малышка занималась доением своего парнокопытного, чтобы набить руку. Я поцеловал ее и объявил, что скоро вернусь, как только уведу раненого. Девчонка оказалась наивнее младенца. Она спокойно приняла мои объяснения. Наверняка она полагала, что потом я увезу ее с собой, и представляла, как в Брюсселе она будет продавать туристам дешевые сувениры…

Я следовал за беднягой Ларье в пятнадцати шагах. После того, как на ногу ему наложили шину, он двигался с большей ловкостью.

К тому же ему сильно помогали костыли, а от жара у него как будто выросли крылья.

Мы перешли через луг, освещенный луной, и подошли к холму, на котором виднелись развалины башни.

Ларье на мгновение остановился и показал мне на белую ленту дороги.

— Это дорога в лабораторию… Ты видишь огни? Это пост, о котором я тебе говорил.

— Да, вижу. Это рядом с купой деревьев…

— Полезем через болото…

— Мы там завязнем!

— Ты полагаешь? Нам нужно только обойти пост, а потом ты вернешься на дорогу, а я буду тебя ждать…

Спорить не приходилось…

— Будем поддерживать связь по рации. Ночью голоса слышны слишком далеко.

Мы остановились, чтобы вытащить антенны и немного передохнуть.

— Алло! Ты слышишь меня?

— Да.

— Хорошо. Ты говорил, что здания окружены стеной, по которой идут провода под напряжением. А что представляет собой дверь?

— Это большие железные ворота. Сразу же за ними расположен второй пост охраны.

— Много там народу?

— Сколько я мог судить, не больше десяти человек.

— Не больше?

— А зачем? Двери оборудованы сигнальными устройствами, окна тоже.