Я чуть-чуть высунулся, опершись о затекшие члены. Слева виднелись руины башни, торчавшие на вершине холма, справа — коварное болото, со своими цепкими растениями, запахом смерти и таинственной фауной. Ларье находился где-то посредине. Я оставил его под деревом. Он не мог уйти далеко со сломанной ногой. Я окликнул бы его, но опасался себя обнаружить. Я привлек бы внимание патруля и — «прощай, парень!», получил бы вливание свинцового сиропа!

Я еле тащился, в буквальном смысле слова. Ах, как мне все это надоело, не могу сказать! Я хотел бы добраться до деревенской кровати с простынями, пахнущими лавандой! А потом дрыхнуть, дрыхнуть до самых петухов!

Очень тихо, как будто говоря только себе, я позвал:

— Эй! Ларье! Лааарьеее!

Но никто не ответил на этот призыв, слышался только звук моего затрудненного дыхания. Я нашел труп задушенной мной собаки. Ларье нигде не было.

Тогда мной овладела мрачная злоба. Я готов был его убить. Я велел ему спрятаться. Но теперь-то, почему он не вылезает? Почему не отвечает своему дружку Сан-Антонио? Я понимал, что сам он спрятался в темноте, но меня-то видно, не правда ли? Такой экземпляр, как я, заметен издалека, даже ночью… Значит…

Я шепотом проклинал его.

— Ну, и олух! Почему ты прячешься? Ты же губишь себя ты, балда! Думаешь, сейчас время играть в прятки? Ты же слышал звук выстрела. Ты включил свою рацию и, когда я тебе не ответил, ты вообразил, что я разлетелся на куски вместе с пробирками. Ты почувствовал, что тебя бросили, ты…

Моя обвинительная речь разом прервалась. Я вдруг обнаружил Ларье. Увидев его, я понял, почему не нашел его раньше. Я искал кого-то, кто лежит, он же стоял. Да, стоял, опершись на ствол дерева. Но при этом его ноги не касались земли! Он повесился на веревке, которой была подвязана сломанная нога. Повесился! Видя, что я не отвечаю на его вызовы, и думая, что я погиб, он не вынес этого удара. Жизнь стала невыносима для него, и он решил уйти в страну вечной ночи.

Я поспешил перерезать веревку. Ларье упал на влажную траву. Я стал на колени и приложил руку к его сердцу. Полное молчание. Кончено, свободен, финиш!

Мной снова овладел гнев. Я ощупал свой карман, полный ампул. Я принес ему лекарство, спасение… Если бы он продержался еще час, он был бы спасен. Вот шутки случая! Мы забыли сверить время на часах наших судеб!

Я почувствовал слезы на ресницах. Все это было слишком глупо, идиотски чудовищно!

— Ларье! Ты слишком настрадался, бедняга… Это несправедливо! Кто оценит это теперь, скажи?

Безжизненное тело было еще теплым. Лицо было скрыто темнотой. Теперь-то он знал, бедный парень! Да, он знал все! И это помогало ему схватить суть ситуации. Он должен видеть вакцину у меня в кармане и оценить юмор случившегося.

Я постоял с минуту неподвижно, не зная, как поступить. Потом я сказал себе, что должен оставить труп моего приятеля там, где он есть. Его, конечно, найдут еще до рассвета. Если я буду достаточно ловок, то нашедшие поверят, что это он виновник покушения! Достаточно унести костыли и кусочки дерева, которые поддерживали его сломанную ногу.

Все подумают, что он сломал ногу, убегая, и повесился, что-бы избежать поимки.

Да, черт бы меня подрал! А в это время драгоценный Сан-Антонио возьмет ноги в руки и прогуляется в сторону Запада!

Я собрал все деревяшки, помогавшие несчастному, и пошел, держа их под мышкой как фагот. Потом я, поразмыслив, пришел к заключению, что рация докажет следователям, что Ларье был не один, и вернулся за ней. Нагруженный всем этим, я направился к охотничьему домику. Но что-то не давало мне покоя. У меня как бы испортилось зажигание, а, может, это барахлила свеча в моторе?

Я сказал себе, что труп Ларье опознают. Поймут, что это французский секретный агент, и предпримут ответные действия. Нет! Я плохо все рассчитал. Нельзя, чтобы его нашли.

Я еще раз вернулся к телу. Теперь я должен был тащить этот груз на себе. Я схватил его за талию и закинул себе на плечо броском, который заставил бы побледнеть от зависти любого тяжелоатлета. От веса моего груза я пошатывался.

Где лучше всего схоронить моего товарища? Нечего размышлять: лучше болота кладбища не найти! Тогда в путь!

Мне потребовалось немало времени, чтобы достичь этих мокрых мест. От чудовищной усталости я стучал зубами. Я выбрал место, где водяные растения были особенно густы и пристроил покойника туда. Потом я положил сверху костыли, чтобы он не мог всплыть. Пройдет всего несколько дней, и уже никто не сможет его опознать. Тем более, что прежде, чем похоронить Ларье, я вытащил у него фальшивые документы, чтобы еще более усугубить тайну.

Я забросил рацию подальше и постоял с минуту над тинистой могилой, над которой вместо хризантем рос камыш.

В стороне дорожного поста движение становилось все интенсивнее. Итак, пришло время спустить шлюпки на воду, не занимаясь больше женщинами и детьми!

Я думал было пойти лесом, но это было бы неразумно. Преследователи должны были неминуемо обнаружить то, что осталось от Рыжика, и малышка Фрида (в немецких романах всех девчонок зовут именно так) наверняка заявила им, что, хотя я и чемпион по любви во всех весовых категориях, но в обращении со своим будущим родственником явно перешел всякие границы.

Нет, лучше поискать удачи в другом месте. Я перешел дорогу и обошел холм с другой стороны. Это шел не человек, а призрак! Если бы вы спросили меня, сколько будет дважды два, мне пришлось бы некоторое время искать приблизительный ответ. Я был вычерпан до дна. Изнеможение сделало меня просто бесчувственным. Плевал я на все! Я шел, потому что когда-то принял такое решение, и ему продолжали механически следовать мои мускулы.

Я не думал больше о Ларье. Точнее, если и думал, то в высшей степени равнодушно. В конце концов, ему хорошо там, где он теперь. Лучше уж кутить на том свете, чем заниматься подобным ремеслом.

Остатки злости вскипали время от времени в моей усталой душе. Удивительно, как зол человек. В одном углу рта у него всегда желчь, а в другом горечь. Человеку нужно зло. Это для него вроде главного органа. Может, оно и лучше? Может, зло вовсе не зло? Если бы мы были безупречны, мы не вынесли бы шаткости нашего положения. А когда питаешься пошлостью, безобразие нашего существования становится менее заметным. В сущности, мы таковы, какова наша жизнь. И потом, между нами, если бы все мы были святыми, то разве не сдохли бы от скуки? Мы ведь только играем в благочестие. За вашу святость, ребята!

Это как в армии: много званых, да мало избранных. Вот что нам подходит. Это развивает дух соревнования! Каждый может превзойти соседа. А мне нужен оливковый венок. Если это и не принесет мира моей душе, то даст хоть несколько капель оливкового масла.

На горизонте занималась заря. Я разглядел куст лесного ореха. Я знал, что мне нельзя идти дальше. Не ища нового сражения, я отбежал в сторону и повалился в кусты. Едва я улегся, как моментально заснул.

Меня разбудил звук ломающихся веток. Прежде всего в глаза мне брызнул луч солнца. Потом уже я увидел силуэты людей на свету. Немецкие голоса что-то мне кричали. Одни и те же два слога:

— Штейт ауф!

Да, на слух было примерно так. Я встал. Очевидно, этого они и требовали, потому что сразу заткнулись. Ну, и рожи! Их было с полдюжины, все с автоматами. Один из них держал на поводке собаку. Это четвероногое унюхало меня и привело их но моему следу. Меня положили на обе лопатки!

Поистине надо быть болваном, чтобы так влопаться. Ветер явно сменил направление, теперь он дул не в мои паруса.

Я подумал об ампулах, которые стянул, и сказал себе, что их необходимо уничтожить. Как это сделать? Я поднял руки вверх, чтобы показать им, что не собираюсь сопротивляться. Деревянный ящичек был у меня в правом кармане. Надо было придумать какой-нибудь трюк. Необходимо! Я не мог отдать эти образчики смерти в их грязные лапы!