– Вы очень добры, — пробормотала миссис Уайтли.

Налет величия, окружавший чету Дюмареск, заставлял всех вокруг благосклонно принимать все, что бы они ни говорили. Они обладали такими приятными манерами, с такой легкой развязностью высказывали обидные вещи! И то и другое было совершенно чуждо медицинской даме. Миссис Уайтли, в свою очередь, очень хотелось попасть в общество, и она тайно надеялась в награду за любезное отношение получить от миссис Дюмареск возможность быть представленной кому-нибудь из тех именитых особ, которые так часто фигурировали в ее рассказах.

– Да, — продолжала почтенная леди, несколько возвышая голос в благородном порыве, — богатство, сан и звание никогда не имели для меня особой прелести. Как говорила мне маркиза Поличинелло, моя давняя подруга, королева красоты при итальянском дворе: «Bellissima mia, bellissima mia[10], вы слишком покорны движениям своего сердца!»

– Вы, вероятно, едете на садовый праздник к королеве, миссис Дюмареск? — поинтересовалась медицинская дама, читавшая придворные известия.

– О-о! Конечно! Я без труда могу попасть туда когда угодно.

– Но приглашены будут только те, кто представлялся ко двору в течение последних двух лет, — проворчал мистер Лоримор. — А вы, кажется, говорили, что не были в Англии в последнее время.

– Конечно, конечно, — ответила миссис Дюмареск, — конечно, нас не было, но милый принц все устроит. К тому же с практической точки зрения, в сущности, я все время оставалась при дворе.

Что это значило, никто не решился спросить. Мисс Семафор между тем читала письмо, в котором говорилось следующее:

«194, Гендель-стрит.

Июнь, 189…

Уважаемая мисс Семафор!

В ответ на ваше послание имею честь уведомить вас, что готова уступить вам эликсир за сумму в одну тысячу фунтов. Принимая во внимание тот факт, что я одна в целом мире обладаю таким чудесным средством, омолаживающий эффект которого гарантирован, я уверена, что вы не посчитаете цену слишком высокой. Если бы не обстоятельства и не большая нужда в деньгах, я могла бы взять за него гораздо больше. Если вы желаете покончить с этим делом, то я почту за удовольствие видеть вас завтра у себя в половине пятого. Перед тем как заключить сделку, я представлю вам доказательства. Мои банкиры — Кутс и Ко, адвокаты — Льюис и Льюис. Доктор Льювелин Смит, 604, Гарли-стрит, и его светлость граф Фордгамский милостиво разрешили мне сослаться на них как на своих поручителей, в том случае если вы пожелаете навести обо мне справки.

Имею честь быть вашей покорнейшей слугой.

София Гельдхераус».

Мисс Семафор, задумчиво проглотив завтрак, молча удалилась в свою комнату. Тысяча фунтов! Сумма большая, даже очень. Сестры были хорошо обеспечены, но взять такую сумму из капитала… Однако если миссис Гельдхераус — мисс Семафор знала, что это имя одного знаменитого африканского исследователя немецкого происхождения, — но если миссис Гельдхераус говорила правду, эликсир того стоил.

Мисс Семафор старалась не останавливаться на мысли о том, как прекрасно снова стать девятнадцатилетней девушкой и на этот раз знать цену себе и своей молодости, наслаждаться ею с таким упоением, которого никогда не узнает тот, кто не был стар. Если бы она дала волю фантазии, то согласилась бы, пожалуй, отдать за это благо не только тысячу фунтов, но и все свое состояние, да еще сочла бы, что этого мало. И все же здравый смысл говорил ей, что тысяча фунтов для женщины с ее средствами — сумма существенная. Сразу она могла и не собрать ее.

Еще немного поразмыслив, Августа решила открыться сестре и разделить с ней пополам и эликсир, и издержки. Так как Прюденс моложе, то и чудодейственного средства на нее уйти должно было меньше. Впрочем, об этом не стоило упоминать заранее, а то ей могло прийти в голову и платить пропорционально.

Сестры Семафор провели жизнь так же, как и большинство старых дев, — серо, бесцветно, в мелких заботах и интересах. Сестры появились на свет в маленьком провинциальном городке, где их родители в скучном и чрезвычайно почтенном кружке играли роль магнатов. Отец их был строг, мать вечно больна. Всю свою молодость девушки с утра до ночи работали на приход. В гости к ним особенно не заглядывали, разве что какие-нибудь старые супруги, знавшие их с младенчества. Даже все викарии в Филсборо были женаты.

Полковник Семафор, как военный в отставке, придерживался строгих правил и научил дочерей ко всему приятному относиться подозрительно. Чтение, кроме чтения благочестивых книг, в их доме не поощрялось, но девушки из-за этого не бунтовали. Ни одна из них не отличалась большими талантами, и они просто старались исполнять свой долг, хотя и считали это занятие однообразным. Не зная света и молодежного общества, они и сами не заметили, как стали пожилыми, чинными и чопорными. Думая, что вся жизнь еще впереди, они вдруг осознали, что жизнь — это молодость и что она уже прошла.

Когда в глубокой старости их отец умер, они переселились в Лондон, считая такую перемену предприятием весьма смелым. Года ожесточили Августу и смягчили Прюденс. Старшая мисс Семафор была грозой всех легкомысленных дам на Биконсфильд. За спиной над ней издевались и ее передразнивали, но никто не хотел вступать с ней в открытое столкновение. Прюденс, мягкосердечная, недалекая и романтичная, напротив, имела большую популярность. Она всегда была готова влюбиться, но случая все как-то не представлялось. Младшая мисс Семафор со своими ужимками, жеманством и уловками, ясными как день, никак не могла взять в толк, что она уже большая, и всякого, кто стал бы ее в этом убеждать, она назвала бы гадким. Власть старшей сестры, распространявшаяся над всеми делами Прюденс, только еще больше развивала ее иллюзию. Августа распоряжалась также и капиталом, на доходы с которого они жили, и редко обращалась с такими вопросами к младшей сестре, разве что когда требовалась ее подпись.

Со всей своей строгостью мисс Семафор-старшая, однако, была вовсе не так сурова, как казалась. Приехав в Лондон, она подсознательно начала сравнивать свою жизнь с жизнью других окружавших ее молодых женщин. Какое-то смутное чувство проснулось в ее душе. Августа вдруг поняла, что была обделена приятными и невинными удовольствиями, и хотела изменить прошлое, но как именно, она и сама толком не знала. Все это вызывало в ней непреодолимое желание омолодиться, вернуться назад и хоть немного насладиться жизнью. Так что многие из ее неприятных высказываний объяснялись той горечью, которая иногда переполняет сердце одинокой женщины и заставляет ее говорить себе: «Я страдала, так почему бы теперь и им не пострадать?»

В тот же вечер мисс Семафор с некоторым смущением сообщила Прюденс о том, что она написала по объявлению в «Лейдис Пикториал» и получила ответ. Та сначала очень удивилась, а потом пришла в полный восторг, тем более что в тот момент она переживала один из своих припадков внезапного осознания того, что она уже не девочка. Прюденс выразила не только полное согласие, но и горячее желание дать половину суммы, если супруга ученого естествоиспытателя будет настаивать на тысяче фунтов. Сестры решили, однако, что нужно поторговаться и предложить ей сначала шестьсот, а потом восемьсот франков. На всю сумму, по их мнению, следовало соглашаться только в том случае, если миссис Гельдхераус окажется неумолимой. Они также решили, что, несмотря на представленные надежные рекомендации, благоразумнее будет поставить на чеке следующее число, чтобы иметь возможность опробовать действие эликсира еще до оплаты по чеку.

– Она очень убедительно рассказывает о своем средстве, — сказала мисс Семафор, — но, конечно, мы ее не знаем. Возможно, она лжет. Как честная женщина — а ее поручительства не дают поводов сомневаться в этом, — она охотно согласится дать нам возможность убедиться в том, что ее эликсир действует. Тысяча фунтов — это крупная сумма, и лучше не рисковать.