– Да что угодно. Все подряд. Я теперь до самого Фолкстона на сухом пайке.

Минут десять он набивал живот, не проронив ни слова. А потом, все так же молча, внезапно упал лицом на стол рядом с тарелкой. Священник, ничуть не удивившись, поднял его за ослабевшую левую руку и отвел на кушетку, где солдат немедленно развалился и захрапел. Никто и не обернулся.

– Вы к этому тоже привыкли? – спросил я.

– Ну а почему нет? – ответил священник. – Сегодня моя очередь будить их всех на поезд. У нас строго, в сутане ты, не в сутане – а будь добр неси дежурство.

После этого он снова повернулся ко мне своей широкой спиной и вернулся к обсуждению с братом из Абердина какого-то положения из работ Митилена, позволившего ему развить совершенно новый взгляд на Откровение Святого Иоанна на Патмосе.

А я попал в лапы старшего сержанта пулеметной роты, дамского портного по профессии. Он сообщил мне между делом, что «английские дамы столько же теряют на корсетах, сколько приобретают на других деталях туалета» и что «сам сатана не спасет женщину, которая носит тридцатишиллинговый корсет под сорокафунтовое платье». Но тут, к моему огорчению, его взял за пуговицу и отвел в сторонку лейтенант его же собственной роты, и он в одно мгновение снова превратился в сержанта.

Я немного походил по преддверию, разглядывая репродукции на стенах и реликвии в застекленных витринах, вполуха прислушиваясь к гулу беседы за столом. Компания мало-помалу редела, пока не осталось всего с дюжину братьев. Мы сдвинули стол и пересели к камину, пока наша фландрская птичка свистела на кушетке в дыру в своей каске, упавшей на лицо.

– Ну как тебе? – спросил доктор.

– Целый новый мир, – честно ответил я.

– Так и есть. – Брат Берджес убрал золотое пенсне в футляр и снова водрузил на нос серебряные очки. – То есть если немного поднапрячься, именно так и получается. Когда подумаешь, какие возможности открываются здесь перед Цехом, уму непостижимо… – Он уставился на огонь.

– Это точно, – согласился старший сержант задумчиво, – я, в целом, наверное, соглашусь. Масонство может очень многое.

– Как вспомогательное учреждение, но не как замена религии, – вмешался священник.

– Да Господи! Оставь религию в покое на минутку, – пробормотал врач. – Она-то как раз ничем не помогла. Ну извини, извини, извини.

Священник надулся.

– Камрад! – воздел руки мудрый старший сержант. – Конечно, это не замена религии, но ведь это настоящий план на жизнь. Поглядев на то, что творится на фронте, я теперь в этом убежден.

Брат Берджес отвлекся от своих размышлений:

– В Лондоне нужно открыть еще дюжину… даже двадцать лож, чтобы работали каждый вечер, и не только лож наставления, но и чтобы проводили посвящения. Ведь столько молодежи стремится вступить. Почему же они не могут этого сделать? Они делают всё то, чему мы все время учим. Так-так-так, ну а почему бы нам не сделать то, что мы можем? Какая польза от старого масона, если он не помогает молодым?

– Точно! – сказал старший сержант и повернулся к доктору. – А какая, к черту, польза от брата, если ему не дают помочь?

– Ой, ну пусть будет по-твоему, – устало кивнул доктор. Судя по всему, тот уже несколько раз подходил к нему. Он взял что-то из рук старшего сержанта и положил в карман, снова кивнув. Потом он шепнул мне: – Я был неправ, хвастаясь тебе нашей независимостью. Иногда им удается настоять на своем. Вот на это, – он хлопнул себя по карману, – мы поедим в четверг. Хотя обычно на дневных работах мы никого не кормим. Сюрприз будет. Ты не стесняйся, главное – попробуй вон тот сэндвич, с ветчиной, они самые вкусные. – И он подвинул ко мне тарелку.

– Согласен, – ответил я. – Я уже попробовал, штук пять или шесть съел. А потом упустил их из виду, спасибо.

– Рад, что тебе нравится, – раздался голос брата Лемминга. – Я ж их сам кормил, сам лечил… они росли у меня на ферме в Беркшире. Вот этого, например, звали Шарлемань. Кстати, док, мне на следующий месяц привезти еще одного такого же?

– Само собой, – с набитым ртом ответил доктор. – И пожалуйста, немного пожирнее этого. И еще не забудь, что обещал привезти каперсов. Они идут просто нарасхват.

Брат Лемминг кивнул сквозь клубы дыма своей трубки и не спеша приступил ко второму ужину. Между тем священник бросил взгляд на часы, мгновенно выхватил у меня прямо из-под носа с полдюжины сэндвичей, завернул их в промасленную бумагу и осторожно подкрался к спящему на кушетке.

– С ними нужно быть настороже каждый раз, – пояснил доктор. – Кто ж знает, как он будет просыпаться. Нервы, знаешь ли…

Священник на цыпочках пробрался к кушетке и встал за головой солдата, вытянул руку и постучал костяшками пальцев по каске, закрывавшей его лицо. Спящий подскочил, как на пружинах, и начал спросонья шарить вокруг руками в поисках винтовки, а священник отпрянул назад.

– У тебя полчаса до поезда. – Священник передал ему сэндвичи. – Давай, шагай.

– Вы все так добры, большое спасибо, – говорил солдат, затягивая негнущуюся портупею. Он отдал честь и пропал во тьме.

– Он кто такой? – спросил Лемминг.

– Да какая разница. Ну не знаю, – равнодушно протянул доктор. – Он тут уже бывал. Какой-то Бывший Досточтимый откуда-то там.

– Так-так-так, – сказал брат Берджес, клюя носом. – Все сделали что могли. Закрывать не пора?

– Интересно, – сказал я, застегивая пальто, – а что будет, если Великая Ложа прознает, что у вас тут творится?

– А что? – поинтересовался Лемминг.

– Ложа наставления открывается три раза в неделю по вечерам и два раза по утрам в ту же неделю, а также в ней едят и спят. Неплохо, конечно, но что-то не припомню такого у нас в регламенте.

– А никто просто не обсуждал еще, – ответил Лемминг, подумав. – После войны обсудим и утрясем. А пока пусть все идет как идет.

– Их же сотни и сотни, – продолжал брат Берджес по дороге домой. – Лондон просто кишит масонами, и им совершенно некуда идти, негде собираться. Ты только подумай, какие открываются возможности! Подумай только, как само масонство могло бы что-то делать для развития масонства по всему миру! Не подумай, что я брюзжу, но мне иногда кажется, что Великая Ложа проворонила свой шанс, появившийся во время войны, точь-в-точь как и Церковь.

– К счастью для нас всех, брат Тамворт отведет того парня на Кингс-кросс, – сказал брат Лемминг. – А то бы тебе пришлось. Тамворту тоже непросто, он же все время обязан думать, соответствуем ли мы масонским законам. Думается мне, он со дня на день на нас настучит. – Доктор и Лемминг обернулись. – Ну, спокойной ночи.

– Да-да, спокойной ночи. – Брат Берджес взял меня под руку: – На чем я остановился? Ах да, точь-в-точь как Церковь. Но может быть, это просто я такой прожженный ритуалист…

Я ничего не ответил. Я размышлял, как бы мне опередить брата Тамворта и тщательно, обстоятельно настучать на ложу «Вера и Труд» №5837.

В палате наставления, работавшей при ложе «Вера и Труд» №5837, о которой я уже писал, вечер субботы отводился уборке, на которую приглашались все братья-посетители, и там они работали под руководством дежурного офицера ложи, получая в награду легкий полдник и общение с соратниками.

В тот вечер осенью двадцатого года дежурил Бывший Досточтимый Мастер брат Берджес. Видя, что команда подобралась сильная, он воспользовался этим случаем, чтобы поснимать и выколотить все занавеси, вручную вычистить каждый квадратный сантиметр мозаичного пола (каменного, а не тряпочного), а также начистить колонны, клейноды, орудия труда и орган. Мне выдали на чистку офицерские клейноды – чудные образчики георгианской серебряной ковки, подрастерявшие имперский лоск от постоянного трения об одежду. С ними мне пришлось забраться на возвышение для органа, потому что мозаичный пол напоминал квартердек линкора вечером перед офицерским балом. С полдюжины братьев уже успели отполировать его до зеркального блеска, свойственного нефам Гринвичской часовни, бронзовые литые капители блистали как золотые, и им отвечали отблесками медные эмблемы на креслах; угрюмый одноногий брат подновлял символы бренности бытия человеческого, как мне показалось, при помощи румян.