Михаэль Деген. Не все были убийцами
История одного берлинского детства
О книге
Берлин 1943 года. Город непрерывно подвергается массированным бомбардировкам. Еврейский мальчик и его мать скрываются от гестапо. Их укрывают не только друзья, но и совершенно незнакомые люди, ежедневно рискующие из-за этого собственной жизнью. Детство Михаэля Дегена проходит в постоянном страхе быть разоблаченным, в постоянном бегстве от предательства и смерти.
Спустя десятилетия известный актер Михаэль Деген написал об этом книгу, ставшую памятником его спасителям. В книге он описывает свои детские впечатления от событий того времени и рассказывает о людях, которым обязан своей жизнью. Это блестяще написанная книга, по-иному освещающая нашу историю. Об авторе
Михаэль Деген родился в 1932 году в Хемнице. В годы нацистского режима он вместе с матерью вынужден был скрываться. После войны Михаэль Деген окончил театральную школу при Берлинском драматическом театре и играл на всех больших немецких сценах. Он работал с Ингмар Бергман, Петером Цадеком, Георгом Табори, снимался во многих фильмах вместе с Клодом Шабролем и Ромуальдом Кармакаром. Михаэль Деген известен зрителям по телевизионным фильмам “Diese Drombusch” (“Эти Дромбуши”) и “Eine ungehorsame Frau” (“Непослушная женщина”), а также по таким телевизионным фильмам, как “Die Bombe” (“Бомба”) и “Geheime Reichssache” (“Тайное дело империи”), в котором он сыграл Гитлера.
Михаэль Деген
НЕ ВСЕ БЫЛИ УБИЙЦАМИ
История одного берлинского детства
Моей матери и Сузи
Они пришли в пять часов утра. Стоял сентябрь 1939-го. Было еще темно. Они были очень вежливы. Отцу даже разрешили взять еще пару брюк, бритвенный прибор и умывальные принадлежности. У отца не было немецкого гражданства, и поэтому они могли делать с ним все, что пожелают.
“Концентрационный лагерь - это такое место, где учат концентрации”, - подумал я.
Когда я навестил отца в еврейской больнице незадолго до смерти и увидел его ссохшееся, сморщенное, как у новорожденного, лицо, я не осмелился спросить, какому способу концентрации обучали его в лагере.
После смерти отца, 26 апреля 1940-го года, мой брат Адольф благополучно добрался до Швеции. С помощью одной еврейской организации нашей матери удалось отправить его в Данию, откуда через Швецию, Советский Союз, Турцию и Сирию брата должны были переправить в Палестину. Я завидовал Адольфу - какое замечательное путешествие!
Он был на четыре года старше меня, почти юноша, и поэтому подвергался большей опасности. После войны мать рассказывала мне, что я ночи напролет рыдал из-за того, что был слишком мал и не мог уехать вместе с братом.
Спустя два года все еврейские школы были закрыты. Тогда же на еврейском кладбище в Берлин-Вайсезее я встретил свою первую любовь. Все еще существовавшая еврейская община направила нас, детей, на уборку кладбищенской территории - “подальше от опасных берлинских улиц”. Девочке, в которую я был влюблен, уже исполнилось двенадцать. На меня она смотрела вначале немного свысока - ведь я был на целый год моложе! Но через какое-то время мы стали неразлучны. Вдвоем мы придумывали игры для всех остальных. Мы должны были запоминать расположение всех надгробных памятников и без ошибки называть высеченные на них имена. Победителем в этой игре неизменно оказывался один из худших учеников нашего класса, мой друг Гюнтер Мессов, запоминавший даже даты рождения и смерти покойников.
У Бригитты - так звали мою подружку - были очень красивые глаза с длиннейшими ресницами и густые черные волосы, заплетенные в косу. Однажды Бригитта пришла на работу с распущенными волосами. Она проспала, и мама не успела заплести ей косу. С распущенными волосами девочка показалась мне еще красивее.
Первое потрясение, первое предчувствие того, что нас ожидало, я испытал, когда однажды в субботний день пришел навестить Бригитту. Как всегда, я был без “звезды Давида” - нашитая на одежду звезда наводила страх на мою подружку. Я увидел, как Бригитту и ее родителей выгоняли из дома. Девочка сразу заметила меня, но не кивнула в знак приветствия и тут же отвела глаза. Я понял - она хотела предостеречь меня. Больше я ее никогда не видел.
В конце 1942 года президент США Рузвельт объявил по радио: “В 1943 году мы приступим к решительным действиям, господин Гитлер!” Так и произошло. В начале марта 1943 года американцы в первый раз подвергли Берлин массированной бомбардировке. Американские воздушные эскадрильи превратили в руины целые кварталы. До этого над городом лишь изредка появлялась пара-другая английских самолетов. Дом напротив нас, в котором находилась лавка торговца молочными продуктами, тоже был разрушен. Фамилия владельца лавки была Шикетанц. “Ну что ж, это тоже фамилия!” - говорил обычно мой отец.
Целыми днями над нашей улицей стояло облако дыма и пыли, а из соседнего квартала несло сладковатым трупным запахом. В тот месяц Гитлер ужесточил меры, направленные против евреев.
Моя мать работала на небольшом военном заводе. Однажды, когда она, как обычно, пришла на службу, ее остановил десятник, под началом которого находились работницы-еврейки: “Какая вы бледная! Вы заболели?”
“Я вполне здорова”, - ответила мать.
“Да нет же, я вижу - вы больны. И если кто-нибудь из сотрудников от вас заразится, вам придется ответить за это”.
“Я здорова, я в полном порядке”, - упорствовала мать.
“Нет, вы больны. Мне только этого не хватало - заразиться гриппом от еврейки! Вы сейчас же пойдете домой. Даже и не начинайте сегодня работать. У вас есть дети?”
“Да”.
“Сколько?”
“Один сын”.
Он пристально взглянул на мать, затем повернулся и уже уходя сказал: “Ну, смотрите сами - она остается здесь!” И внезапно громко, чтобы слышали все, закричал: “А ну давай, выметайся отсюда!” И исчез за захлопнувшейся дверью.
Все произошедшее страшно испугало мать. А кроме того, всякого, кто не работал, могли сразу арестовать. Внеурочное возвращение матери с работы было для меня полной неожиданностью. Бледная, как мел, стояла она посреди кухни.
“Ты заболела?” - спросил я.
“Ну вот, теперь ты задаешь мне тот же вопрос!” - закричала мать. Упав на стул, она разразилась безудержным плачем. Я хотел успокоить ее, погладить, но мать оттолкнула меня. “Меня отправили домой, потому что я якобы заболела. Ты понимаешь, что это значит?”
Я кивнул и помолчав, сказал: “Ты должна позвонить Лоне”.
“Как же, поможет нам Лона”, - язвительно отозвалась мать.
“Конечно, она поможет нам”, - сказал я. - “Она обязательно что-нибудь придумает. Лона не боится приходить к нам, она даже вместе с тобой по улице ходит”.
“И при этом просит меня, чтобы я своей сумкой закрывала “звезду Давида”.
Я не знал, что ответить на это матери. Лону можно было понять.
По-настоящему Лону звали Лотта, Лотта Фуркерт. Она была близким другом моих родителей и владела магазином на Кайзер-Вильгельм-штрассе, торгующим изделиями из шерсти и трикотажа. Магазин достался ей от моего отца, потому что теперь он не имел права владеть им. Ежемесячную выручку от продажи товаров она честно делила с моей матерью. Лона трижды выходила замуж. Фуркерт был ее третьим мужем. Этот криминальный тип очень любил Лону. Ради нее он даже совершил кражу со взломом - украл в меховом магазине норковую шкурку, чтобы подарить Лоне, и теперь сидел за решеткой. Когда она однажды навестила его в тюрьме, он признался, что меха - это не его профиль, и норку он украл только для нее. Это заявление до слез тронуло Лону, и когда после войны Фуркерт вышел из тюрьмы и ему, по его собственному выражению, нечего было жрать, она помогала ему. Тогда же она из Лоны снова превратилась в Лотту и с гордостью носила имена всех трех мужей, официально именуясь фрау Беге-Фауде-Фуркерт. И стала лесбиянкой.