Я завладел выпущенной им из рук «Афтонбладет», размышления которой относительно предполагаемой преступной деятельности Министра отличались противоестественной сдержанностью, объяснимой только ролью газеты как правительственного органа.

Как всегда после разговора с его превосходительством, не перестающим удивлять окружение непредсказуемостью, Министр вернулся возбужденный.

— Он как раз читал «Экспрессен» и как будто удивился, что я все еще на свободе. «Только не вздумай бежать в Финляндию, — сказал он, — у нас с ней договор о выдаче».

— И он ничего не сказал тебе в официальном порядке?

— Ну как же. «Обвинение в убийстве — вещь, конечно, серьезная. Хотя могло бы быть и хуже. Ты мог, например, своей болтовней скомпрометировать нашу политику нейтралитета и неучастия в военных блоках». Давай сюда «Экспрессен!»

— Нет! — ответил я. — Теперь не время читать! Надо действовать! Охота началась, загонщики приближаются, и ты должен защищаться! До ужина мы успеем обойти всех. Если начнем с министра юстиции Маттсона, считай, худшее скоро останется позади.

Тугая и, по-видимому, разбитая и перекошенная дверь заскрипела, а потом рывком отворилась, и на пороге, как зверь, высунувшийся из норы, появился Хюго Маттсон. Его великолепные усы и брови раздраженно топорщились, но он все же впустил нас.

— Никакого покоя, — весьма тактично заметил он, пропуская нас в большую комнату, — с утра допрос, а сейчас... Вы, наверное, хотите сесть? — без особой настойчивости спросил он и небрежно махнул рукой на деревянную лавку без спинки, стоявшую у открытой печи. Себе он поставил круглый чурбан, подтащив его от столика у окна, заваленного разнообразными предметами рыболовной снасти.

— Я проверял спиннинг.- Но он может подождать. Хотите есть? Правда выбор у меня невелик, — поспешно, словно опасаясь чрезмерной требовательности гостей, добавил он. — Эльсы нет дома, а в ее отсутствие я обхожусь только самым необходимым.

Несколько летних недель министерша проводила у своих детей и внуков, которые жили далеко от Линдо, и уже поэтому, должно быть, жили счастливо. Жена нашего хозяина была дама во всех отношениях приятная, и, подобно всем, кто знал ее мужа, я от души желал ей хорошего отдыха. Министр тут же заверил Маттсона, что мы только что попили чаю, и Маттсон с видимым удовольствием дал убедить себя в этом.

Не теряя времени, мой зять взял быка за рога.

— Как все же неудачно получилось с твоим ружьем! Это, наверное, убийца побывал у тебя и стащил его. У тебя, видимо, будет от этого куча неприятностей.

Хюго Маттсон зло покосился на нас.

— Вот, вот. То же самое сказал полицейский. «У вас, наверное, будет куча неприятностей». Но я не обязан хранить свои ружья в сейфе! Они все стоят в гардеробе в моей спальне и стояли там веки вечные и никому не мешали. Ни один нормальный человек не запирает здесь входную дверь, когда ненадолго выходит из дома! Кто угодно может спокойно вывезти отсюда всю мебель, пока я рыбачу на берегу.

Я неловко ерзнул по деревянной скамейке и подумал, что на подобную мебель охотников надо поискать.

— Я заглянул в гардероб и обнаружил пропажу одного ружья вчера утром. Тогда я посчитал, что это кто-нибудь из соседей взял его, чтобы потренироваться. Теперь я понимаю, для чего оно понадобилось. Какая мерзость и наглость! Так обмануть мое доверие! Что вы там говорите о Беате? Она же мертва, и ей все равно. Я еще не просматривал вечерних газет и не собираюсь этого делать, но не удивлюсь, если убийство припишут мне. В крайнем случае, они пришьют мне дело о небрежном хранении оружия. И этомне! Человеку, привыкшему к оружию с малых лет!

Седые, почти белые усы Маттсона эффектно, точно разводы сливок в грибном супе, выделялись на его красно-коричневой от загара коже.

Я поспешил заверить его, что газеты и полиция считают убийцей Министра, чем явно его успокоил. Министр кивнул в сторону стола под окном.

— Я вижу, удочки у тебя в порядке. Вчера вечером ты, конечно, как обычно, ходил на берег и ловил рыбу?

— Да, естественно, ходил и ловил. И у меня есть прекрасное алиби, которое я с удовольствием швырнул в рожу тому бессовестному полицейскому щенку, который меня допрашивал. Идемте, я покажу вам!

Дом Хюго Маттсона стоял совсем недалеко от берега. По заросшей, еле приметной тропинке хозяин бодро направился вперед и, когда тропа вывела нас на скалистый берег, успел обогнать нас на десяток метров. Не замедляя шага, он быстро взобрался на крайнюю, по-видимому, отвесно обрывавшуюся в море скалу высотой метров в пять или шесть.

Он, видимо, не успел остановиться. На самом гребне он оступился, потерял под ногой опору и со страшным криком исчез из виду.

Долгие, как годы, секунды я прислушивался, ожидая услышать всплеск от упавшего в воду тела, но так ничего и не услышал. Наверное, он упал на прибрежную гальку, и шум прибоя заглушил звук удара о землю.

Размахивая тростью, как балансиром, я неловко побежал по неровным камням. Я слышал, как сзади что-то кричит Министр, призывая меня вернуться обратно, но я, чертыхаясь и спотыкаясь, продвигался вперед, пока не заглянул за край обрыва.

Открывшийся моему взгляду вид поразил меня до глубины души. Скала не обрывалась, как я предполагал, отвесно в море, а примерно в метре от моих ног, выступая вперед, образовывала широкую каменную полку. На ней, пригнувшись, сидел Хюго Маттсон.

Увидев меня, он вскочил и, фыркая от восторга, закричал:

— Что, адъюнкт, испугались!? Признайтесь! Вот этим моим прыжком я уже не одного довел до инсульта! Я называю его «большой смертельный прыжок». Заколотилось сердчишко? Скала и в самом деле с секретом, — энергично продолжал он. — Смотри, здесь есть как бы естественная лестница к морю!

И он запрыгал на своих кривых ножках по указанному и крайне малопривлекательному для меня пути.

— Иди сюда! Здесь неопасно!

Я был другого мнения. И не столько из-за крутизны схода, сколько из-за самого министра юстиции. Мало-помалу я все более убеждался, что каждый метр, отделявший меня от него, обладает своей особой ценностью и стоит того, чтобы за него бороться. В отличие от меня, Министр охотно и, как мне даже показалось, привычно перелез через край скалы.

— Вчера вечером я как раз сидел здесь и рыбачил. И могу как на свидетеля сослаться на старика Янссона из деревни. В половине седьмого он проплывал на веслах вон к тому острову, с которого он обычно рыбачит, — и Маттсон показал на островок в глубине залива метрах в 150—200 от нас. — Он сидит там и ловит на удочку. А без четверти девять снова проплывает мимо, на этот раз в обратном направлении по дороге домой. И он, конечно, видел меня все это время. Интересно, что может сказать против такого алиби полиция! — загорланил он и от избытка переполнявшей его энергии тут же нашел себе занятие — стал швырять камнями в пару лебедей, проплывавших неподалеку со своим выводком.

— А ты с ним говорил? — осторожно спросил Министр.

— С кем? Со стариком Янссоном? — Министр юстиции произнес это таким тоном, словно его обвинили в том, что он разговаривал с пустившимся наутек лебединым семейством. — Я с быдлом не разговариваю. Довольно того, что я плачу налоги и тем самым обеспечиваю их работой. Идемте, я покажу вам мой новый туалет!

Мысль эта, по-видимому, настолько воодушевила его, что он взлетел обратно на скалу как на крыльях. Я заметил, что он даже не задохнулся.

— Вы, адъюнкт, наверное, слышали, что этой весной какой-то негодяй спалил мой наружный туалет? Не сомневаюсь, что это — дело рук религиозного фанатика.

И он замолчал, по-видимому, перебирая в уме возможные кандидатуры.

— Возможно, это — Сигне. Она, говорят, ходит в церковь. Во всяком случае, на Рождество. И здесь, на острове, она посещает часовню. Сама в этом признавалась. Впрочем, я ее там даже видел. Проезжал мимо на велосипеде как раз, когда закончилась служба, — добавил он, видимо, чтобы отвести от себя подозрения в религиозном фанатизме.