– В церкви?

– К происшествию в церкви мы вернемся позже. Нам понадобятся ваши свидетельские показания, – неохотно проговорила она.

– Я не совсем понимаю?

– По делу о хулиганстве установлен настоящий подозреваемый.

– Тогда в чем меня обвиняют?

– Валерий Александрович, не отнимайте у меня время.

– Но я думал, что основная причина этого недоразумения происшествие в церкви!

Колесникова вздохнула и подала из прозрачного файла отпечатанный лист. Перескочив глазами «шапку» документа, Андрей прочел:

«Я, сотрудник Криминальной лаборатории следственного Управления Следственного комитета при прокуратуре РФ по городу Москве, Федунина Светлана Сергеевна, в связи с поручением произвести экспертизу по уголовному делу № 43444, руководителем экспертного управления предупреждена по ст. 307 УК РФ об ответственности за дачу заведомо ложного заключения эксперта. Одновременно мне разъяснены права и обязанности эксперта, предусмотренные ст. 57 УПК РФ

Эксперт Федунина Светлана Сергеевна, эксперт-криминалист Криминалистической лаборатории следственного Управления Следственного комитета при прокуратуре РФ по городу Москве (образование высшее филологическое, экспертная специальность – лингвистические исследования, стаж экспертной работы – 4 года, занимаемая должность – старший эксперт), на основании постановления от 22 августа 2009 года, вынесенного старшим следователем следственного Управления Следственного комитета при прокуратуре РФ по городу Москве, юристом 3 класса Колесниковой И. П. провела лингвистическую экспертизу по уголовному делу № 43444

Экспертиза начата: 22 августа 2009 года

Экспертиза окончена: 31 августа 2009 года

Обстоятельства дела: указаны в постановлении следователя о назначении экспертизы.

На экспертизу представлено: экземпляр рукописи «Мятеж», 49 страниц компьютерной распечатки 3800 знаков/ страница.

На разрешение эксперта поставлены вопросы:…» Валерьян насчитал семь вопросов, составленных суконным языком. «Исследования проводились согласно утвержденной методике «Методические рекомендации по исследованию текстов для выявления призывов и осуществлению экстремистской деятельности». М. 2005 г., с использованием толковых словарей современного русского языка: Словарь русского языка в 4-х т.т./ Под редакцией Евгеньевой А. П., -М, 1981-84 г.; Ожегов С.И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1999 г.; Ожегов С.И. Толковый словарь русского языка./ Под редакцией Л. И. Скворцова – 26-е издание, переработанное и дополненное, М., 2008 г.; Грачев М. А. Толковый словарь русского жаргона. – М., 2006 г.; Большой Российский энциклопедический словарь. – М., 2006 г.; Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Словарь русской брани (матизмы, обсценизмы, эвфемизмы). – СПб., 2004 г.; Мокиенко В. М. Толковый словарь языка Совдепии. – 2 издание, исправленное и доп. – М. 2005 г.»

Далее в лингвистическом исследовании шли перечисления пунктов согласно Федеральному закону от 27 июля 2002 года № 114-ФЗ «О производстве экстремистской деятельности», а также внесенным изменениям в статью 1 (Федеральный закон от 29.04.2008 № 54 – ФЗ), по которым определялась экстремистская деятельность…

Продравшись через казенный язык формулировок, Валерьян выяснил, что экстремистских призывов в его повести нет, но чувства верующих оскорбить текст может, и отложил заключение на двадцати страницах.

– Я хочу сделать заявление, – Валерьян покашлял, прочищая горло, и заторопился, чтобы его не перебили. – Не знаю, как надо правильно. Словом, это не моя повесть. Вот!

Он развернул и положил перед женщиной написанный от руки листок.

– Говорите, что не понимаете, в чем дело, а сами заявление приготовили! – следователь расправила вчетверо сложенную бумагу. – Кто же это написал, если не вы?

– Мой брат, Андрей Аспинин. Вот его заявление! – Валерьян подал второй листок.

Колесникова растерянно прочитала обе бумаги и небрежно бросила их на стол.

– Вы издеваетесь?

Ее серые глаза потемнели. Она поискала сигареты, но вспомнила, что не курит при некурящих, чтобы как-то ограничить себя, и внимательнее перечитала заявления.

– Ну, допустим. А почему на рукописи стоят ваши инициалы?

– Брат новичок в этом деле и решил воспользоваться моим именем, как псевдонимом.

– Что вы мне голову морочите? Какой псевдоним? – Колесникова передернула плечами, словно китель был ей тесен. – Почему вы не отказались от авторства раньше?

– Мы не думали, что все так серьезно. А когда файл нашли в его компьютере, я решил, что это навредит ему по работе, и сказал, что это я написал.

– Кем он работает?

– Тренером по плаванию. Заграницей.

– Даже так! – Колесникова приподняла бровь. – Призывы тоже он писал?

– Нет. Мы к этому отношения не имеем.

После провокационных выходок Мавромати, Бренера и Тер-Оганьяна, после дел Самодурова и Василовской, дела Петра Кузнецова и многочисленных судебных процессов по делам скинхедов, двести восемьдесят вторая статья стала почти заурядной. Поэтому, когда Колесникова прочитала материалы по Аспинину, она лишь удивилась, отчего им занималось ФСБ? Ответ для себя она нашла в короткой справке об издательском доме Полины Деревянко и филиалах ее компании в Европе. Но ни договора, никаких других документов о контактах между иностранным издательством и автором не было. Поэтому федералов эта история перестала интересовать.

Происшествие в храме Христа Спасителя, – оно напоминало выходку мальчишки Доброхотова на президентском совещании в Кремле, – хорошо бы увязалось с выводами эксперта по рукописи Аспинина. Но Колесникова, как опытный юрист, понимала, что пункт о хулиганстве не удастся привязать к «экстремизму». Неоконченная и неопубликованная рукопись подпадала под статью с натяжкой. В самих формулировках статьи было много общих мест.

Колесникову мало занимало то, кому это нужно. Вчера двести восемьдесят второй статьи не было. Сегодня она есть. Завтра, быть может, ее отменят, или точнее обозначат ее правовые границы. Аспинина, очевидно, привлекли по инерции.

Привыкнув размышлять категориями уголовного права, сейчас Колесникова споткнулась, говоря нормальным языком, о несуразицу. По существу, рукопись могла принадлежать кому угодно, кто бы вздумал объявить о своем авторстве, или не принадлежать никому, если бы от авторства отказались. Творчество, само по себе, – дело интимное. В тиши кабинетов или студий у творца, как правило, нет свидетелей. Это не поножовщина в синагоге или плакатные лозунги в колонне демонстрантов. Если бы не происшествие в храме, о рукописи и о существовании Аспинина никто бы не узнал. Колесниковой не передали даже черновиков, чтобы можно было достоверно установить авторство. Сослались на то, что автор работал на компьютере. А прочие бумаги, якобы не относящиеся к рукописи, осели у федералов. Дело не закрывали, но и не давали ему ход. Его свалили Колесниковой по рутинной надобности. Накануне ей позвонили и попросили не усердствовать с писателем. Но административный каток сразу не остановить.

В библиотеке она пробежала по диагонали несколько опубликованных работ Аспинина. И получалось, что вся, в общем-то, бесцветная творческая деятельность «прежнего» автора никакого отношения к рукописи не имеет, а «истинный» автор – человек случайный в литературе, и не претендует на роль оппозиционного диссидента.

– Где сейчас ваш брат? – спросила Колесникова.

– В Швеции, – соврал Валерьян.

– Мне придется встретиться с ним.

– Чем ему это грозит?

– Ваши заявления не меняют сути обвинения. Сначала выясним кто автор. Если ваш брат действительно причастен к этому делу, с него тоже придется взять подписку о невыезде.

– То есть он не сможет выехать из России, когда вернется?

– Да.

– А слово тоже подразумевает, что и с меня не снимаются обвинения?

– А вы думали, что из-за этих вот заявлений, – Колесникова взяла за края и легонько тряхнула листы бумаги, – вы просто поменяетесь местами?