Около десяти вечера, оставив Старинга с необходимыми инструкциями в ненастной ночи на улице Регюлирсграхт, комиссар, его помощник Дейкема и капрал Верворн вместе с участниками сеанса незаметно проникли в пансион. Пройдя в четвертый номер, они занялись чтением вечерних газет. Наверняка кто‑нибудь в доме мог заметить, как они прошли к Терборгу, и, чтобы их приняли за обычных гостей, Ван Хаутем и молодой адвокат время от времени перебрасывались незначащими фразами. Около одиннадцати часов в доме наступила полная тишина — видимо, постояльцы легли спать. Прежде всего Ван Хаутем отвел Верворна на его пост на чердаке. Молча, скупыми и точными жестами комиссар объяснил капралу, как из коридора с четырьмя каморками держать под наблюдением окно в задней части дома и выход на винтовую лестницу, а кроме того, с верхней площадки главной лестницы присматривать за окном, через которое легче всего проникнуть в пансион. Поставив капрала на пост, комиссар выключил свет и бесшумно спустился вниз, гася по пути лампочки на каждом этаже. Затем он указал Дейкеме, как пройти в цокольный этаж к двум смежным комнатам, разделенным широкой дверью и выходящим в сад. Прежде чем занять свой собственный наблюдательный пост, он еще раз ощупью пробрался к Терборгу, чтобы напоследок дать молодому человеку необходимые указания.

Около четверти двенадцатого он присел на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей из бельэтажа на второй этаж. Справа от него вдалеке темнел вестибюль, куда через небольшие окна над входной дверью проникало слабое мерцание уличных фонарей. Сквозь узкую щель под дверью комнаты Терборга в плотную темноту коридора просачивался тонкий луч света. С адвокатом договорились, что он не будет гасить лампу. В случае если охрана все же оплошает, а преступник проберется к комнате и вздумает войти, свет из открытой двери неминуемо привлечет внимание комиссара. В номере пятом, где жил скульптор Рулофс, царила мертвая тишина — он, вероятно, уже спал, потому что в его окнах, выходивших на крышу кухни, не было света. В темноте вестибюля Ван Хаутем различал тусклый треугольник окна над входной дверью, образованный портьерами, которые были откинуты в стороны и подхвачены внизу старомодными толстыми шнурами. Совсем рядом, с левой стороны, была дверь на лестницу, ведущую в заднюю часть дома к комнате швейцарки, фройляйн Мигль. Чуть дальше, невидимая отсюда, находилась широкая дверь сдвоенного номера Тонелли.

Для ночной операции комиссар тщательно оделся. На нем был берет, надвинутый низко на лоб; черный свитер с длинными рукавами и высоким воротом не стеснял движений. Довершали костюм темные брюки; все это делало его совершенно невидимым на темной лестнице. Руки были скрыты перчатками, а на ноги он надел черные гимнастические туфли с резиновыми подошвами. Электрический фонарь был заткнут за пояс, а плоский вороненый револьвер висел в кобуре на правом боку.

Если налет действительно состоится — а Ван Хаутем практически был уверен, что иначе и быть не могло, — комиссар встретит его во всеоружии. Оставалось только ждать. Просто удивительно, как трудно в спящем доме распознать звуки. Деревянные балки коридоров и лестниц скрипели и потрескивали; оконная рама на третьем этаже дребезжала, стоило только ветру посильней наброситься на дом; где‑то в умывальной, справа от сдвоенного номера, капала из крана вода. Внизу, в коридоре цокольного этажа, непрерывно слышались стоны, вздохи и шорох, как от тихих шаркающих шагов. Рискуя спугнуть Отто, комиссар осторожно спустился до половины маленькой лестницы. Быстрая вспышка фонаря обшарила стены и пол. Ничего! Со стороны жилой комнаты Фидлеров доносились слабые, приглушенные звуки низкого голоса госпожи Фидлер. Вернувшись на прежнее место, Ван Хаутем надолго застыл в напряженном ожидании. Ему не хватало его неразлучной трубки, но он понимал, что курить нельзя, и только время от времени посасывал холодный мундштук. Впечатление такое, будто он сидит здесь уже долгие часы. Комиссар осторожно приподнял рукав и по светящимся стрелкам часов определил, что было четверть первого.

Бормотание из комнаты, где проводился сеанс, усилилось. На губах неподвижного стража мелькнула снисходительная усмешка. Кому что нравится, но уж его‑то им не соблазнить! За обедом он рассказал Марии, что спириты признали в нем медиума, и ожидал, что это ее развеселит, но жена отреагировала совсем иначе. Она серьезно посмотрела на него ясными серыми глазами и сказала:

— Страшно интересно, Арт! Только представь себе — ты повелеваешь тайными силами! Не надо больше пропадать где‑то в ночь‑полночь, уголовные дела можно расследовать, уютно устроившись здесь, у камина, а сомнения и вопросы Старинга и Дейкемы разрешать по телефону!

Вечно она так… Никогда не поймешь, всерьез говорит или просто разыгрывает…

Внезапно все его нервы напряглись. Он пригнулся и бросил быстрый взгляд на дверь четвертого номера. Ничего! Мирно сияла узкая полоска света. Но вот опять… Сквозь завывания ветра слышались звуки, похожие на стон. Очень слабые, но совершенно отчетливые. Шли они сверху. Верворн! Неужели они его… Не успела эта мысль окончательно оформиться, а Ван Хаутем уже черной тенью в глубокой темноте метнулся на второй этаж. Чем дальше вверх по лестнице, тем громче слышались стоны. Еще на полпути ко второму этажу он понял, что издавал эти страшные звуки не капрал. Направление показала узкая полоска света под дверью наискосок справа. Седьмой номер! Там жил француз Ивер. Один прыжок — и он уже слушал, приложив ухо к двери. Ошибки быть не могло. Стоны звучали сдавленно, словно кто‑то с кляпом во рту пытался привлечь к себе внимание. Комиссар тихонько постучал; не было никакого смысла будить других, пока он сам не узнает, что случилось. Стоны ненадолго умолкли, будто там внутри кто‑то прислушивался, и комиссар постучал снова.

— Что случилось? — прошептал он, приблизив губы к замочной скважине. В комнате послышался какой‑то шум, и дверь, которая не была заперта на ключ, внезапно открылась. Перед Ван Хаутемом, подозрительно глядя на комиссара и прижимая к щеке носовой платок, стоял мужчина в пижаме, с резкими чертами смуглого лица.

— Что это значит? Que voulez‑vous?[14]

Голос звучал раздраженно и немного встревоженно, и Ван Хаутем понял, что здорово смахивает на профессионального взломщика за работой и сейчас, глубокой ночью, явно производит более чем странное впечатление. Он бесшумно вошел в комнату, закрыл за собой дверь и шепотом стал объяснять:

— Не беспокойтесь. Я из полиции. Сегодня в этом доме мы выполняем особое задание. Почему вы издаете такие странные звуки?

Напряженное выражение лица сменилось иронической улыбкой, подозрительность в темных глазах исчезла.

— Police, hein? Un flic? Là, là…[15] У меня зубы болят, молодой человек! Alors!..[16] Сил никаких нет, спать невозможно, ходишь взад и вперед, глотаешь аспирин. А толку чуть. Все хуже и хуже. Стонешь, и охаешь, и проклинаешь себя за то, что вовремя не сходил к зубному врачу. Что вы здесь делаете? Это имеет отношение к спиритическому сеансу?

Ван Хаутем окинул комнату быстрым взглядом. Не время объясняться с болтливым французом. Он пожелал Иверу здоровья и направился к двери. Проходя мимо окна, откинул одну из тяжелых штор и выглянул наружу. Свет из комнаты упал на белую стену широкой шахты над кухней; это была задняя стена комнаты швейцарки Мигль. Ван Хаутем посмотрел вниз. Где‑то там, в сумеречной темноте, находится четырехугольный фонарь над кухней. Внезапно он замер. По кухне двигался луч света. Карманный фонарь. Темная тень скользила по белым изразцам. Потом свет внизу погасили.

Ивер, опять приложив к щеке платок, изумленно уставился на Ван Хаутема, когда тот стремительно выскочил в коридор и прикрыл за собою дверь. Еще не добравшись ощупью до лестницы в бельэтаж, комиссар уже почувствовал, что обстановка в чем‑то изменилась. Не было прежней непроницаемой тьмы, слабый свет позволял различить лестничные перила, а в коридоре внизу был только легкий полумрак. Быстро и бесшумно комиссар скользнул вниз по толстому восточному ковру. Спускаясь, он перегнулся через перила и обнаружил, что дверь в комнату Терборга открыта. Несколько крупных бесшумных шагов — и комиссар был уже на пороге. Адвокат лежал на кровати в неестественно напряженной позе, уткнувшись головой в подушку. Темно‑красное пятно медленно расплывалось вокруг затылка Терборга по белой наволочке.