Перед тем как войти в сад, трое мужчин устремились к густому кустарнику, откуда был произведен выстрел, поразивший Уоренби. С небольшой возвышенности хорошо просматривался и дом Уоренби, и общинные земли, протянувшиеся в направлении Белингэма. Все вокруг заросло дикорастущей черной смородиной. Одиноко торчали две-три березы. Северней, ближе» к трассе, ведущей на Хоксхед, находился огороженный карьер для добычи гравия, который, как сказал Хемингуэю сержант, недавно был приобретен сквайром. Еще Карсфорн поведал, что, за исключением территории, принадлежавшей Пленмеллеру, почти вся земля была во владении семьи Айнстейбл.

— Народ говорит, что Пленмеллер совершенно не заботится о своих землях, как будто они не имеют к нему никакого отношения. Другое дело мистер Айнстейбл. Человек старой закалки, как говорится. Пока он жив, у него все будет в полном порядке. Неизвестно только, что станет с землями после его смерти. Кто продолжит его дело? Вы ведь знаете, единственного сына он потерял во время второй мировой. Говорят, что наследство перейдет к кому-то из племянников, которые никакого отношения ко всему этому хозяйству не имеют. Тем более, говорят, что его прямой наследник живет в Южной Африке, в Йоханнесбурге, и все здесь будет для него непривычным. Смерть сына здорово выбила сквайра из колеи. Он с трудом держится, его энергии и мужеству можно только позавидовать. Разрабатывает карьеры, следит за посадками, начал осваивать новые поля и делянки. Для того чтобы провернуть все это, ему пришлось и многое продать.

Хемингуэй согласно кивнул головой.

— Да, людей такого склада в наше время осталось не так уж много. — Он вновь окинул взглядом дом Уоренби. — Попасть отсюда в цель — дело нехитрое, — сказал он, не сводя глаз со скамейки, на которой в последний раз сидел Уоренби.

— Пригнувшегося человека не было бы видно из сада, — заметил сержант.

— Особенно через эту рощицу, — согласился Хемингуэй.

— Точно, сэр. Через нее как раз ведет тропинка к Хасвелам. Раньше здесь вся местность была лесистой, от нолей и до самого собора. Но это, правда, было давненько, — подытожил сержант.

Старший инспектор о чем-то напряженно думал. Через несколько минут он резко бросил:

— Ладно, пошли! — и уверенно направился в сторону дома.

Аркообразная массивная дверь была открыта, представляя взору гостиную с винтовой лестницей в глубине. Паркетный пол черного дуба покрывали два персидских ковра. У дальней стены, напротив входной двери, возвышался капитальный старинный комод. Посередине комнаты стоял стол в окружении стульев в стиле Иакова I. Несколько пестрых спортивных изданий, лежавших на нем, дополняли интерьер комнаты. Все было как в самом среднем доме среднего обывателя из среднего класса. Ничто не бросалось в глаза.

— Покупая дом, мистер Уоренби не заботился о меблировке, — пояснил сержант. — Вроде бы обставлять дом по-новому к нему приезжали из Лондона.

Сержант дернул за шнурок колокольчика у входной двери. Эффект оказался неожиданным. Раздался визгливый лай, и словно из стены выросли две маленькие, но отчаянные собачонки. Они принялись отважно кидаться на сержанта, словно собираясь выгрызть у него пупок. Сержант с инспектором несколько оробели и подались назад.

— Пеки, пеки! — раздался с улицы ласково журящий своих питомцев голос хозяйки. — А ну-ка быстрее идите к мамочке!

— О-о, миссис Мидхолм, — протянул сержант.

Сержант бросил на Хемингуэя многозначительный взгляд, но не успел объяснить, что именно он имел в виду. Миссис Мидхолм, продравшись через густорастущий куст сирени, остановилась напротив мужчин.

— Ого, здесь полиция! Ну надо же, в воскресенье!

— Добрый день, мадам! Это старший инспектор Хемингуэй из Скотленд-ярда и инспектор Харботл. Они пришли повидать мисс Уоренби, — отчитался сержант перед мисс Мидхолм.

— Господи, Скотленд-ярд! Бедное дитя! — проговорила миссис Мидхолм таким голосом, будто Мэвис собиралось арестовать гестапо.

— Все будет в порядке, мадам, — заверил женщину Хемингуэй. — Хочу только посмотреть некоторые бумаги убитого и задать парочку вопросов мисс Мэвис. Нет повода так волноваться. Поверьте, я ничем ее не расстрою.

— Ну что ж, — со вздохом проговорила миссис Мидхолм, — коли уж вы считаете это необходимым, то я настаиваю, чтобы разговор с мисс Мэвис происходил в моем присутствии. Бедняжка осталась совершенно одна и пережила такой кошмар. Я не оставлю ее, — твердо пообещала миссис Мидхолм.

— Уверен, это делает вам честь, — любезно проговорил Хемингуэй. — Я не имею ничего против. — Он нагнулся и погладил собачонку, обнюхивающую его ботинок. — Какая ты симпатяга! — Старший инспектор ласково потрепал животное за ухо.

Та зарычала, но инспектор принялся почесывать ей спину, псина умолкла и, наконец, завиляла хвостом. Это обстоятельство умилило миссис Мидхолм.

— А вы ей явно понравились! Вы знаете, Улитка никогда не позволяла незнакомцам дотрагиваться до нее. Тебе нравятся полицейские, дорогая моя? Не позволяйте ей вертеться вокруг вас, а то потом она не отвяжется!

Самый тщедушный из пекинесов, воодушевленный примером своего товарища, продолжал тереться вокруг старшего инспектора. Сержант Карсфорн с удивлением наблюдал за этой сценой. Глядя со стороны, можно было подумать, что Хемингуэй приехал в Торнден исключительно для того, чтобы поиграть с собачонками миссис Мидхолм. Через несколько минут старший инспектор и миссис Мидхолм стали лучшими друзьями. Хемингуэй с самым искренним интересом расспрашивал о том, сколько и каких призов завоевала Улитка и сколько произвела на свет новых чемпионов. В конце концов его все же удалось проводить в дом. В столовой, в кресле-качалке сидела Мэвис Уоренби. Вряд ли в ее гардеробе не нашлось бы хорошего черного платья, соответствующего моменту, но тем не менее одета она была в совершенно не красящее ее простое платье из серого льна. Увидев вошедших, она встала и опасливо посмотрела на миссис Мидхолм.

— Миссис Мидхолм! — вопросительно и жалобно проговорила девушка.

— Нет никакого повода для беспокойства, моя дорогая, — проворковала миссис Мидхолм. — Эти молодые люди — детективы из Скотленд-ярда, но ты не должна нервничать. Тем более, я все время буду рядом.

— Ох, как я вам благодарна. Честно говоря, я, конечно, очень нервничаю, — благодарно проговорила Мэвис, бросив беглый взгляд на Хемингуэя. — Должно быть, все случившееся слишком потрясло меня. Я, конечно, понимаю, что должна быть готова к вопросам, и обещаю: расскажу и помогу всем, чем могу. Как бы больно мне ни было, но это — мой долг.

Мэвис без особого вдохновения пересказала всю историю, начиная с полудня прошлого дня, когда ушла в Седары, оставив мистера Уоренби одного, и о том, как говорила миссис Хасвел, что ей надо поторопиться домой, так как дядя остался один. Несмотря на то что Мэвис рассказывала эту историю далеко не впервые, каждый раз к ее повествованию добавлялись новые подробности. Особенно бросалось в глаза ее желание подчеркнуть, что, оставляя дядю одного, она уже томилась нехорошими предчувствиями. Но две основные детали, уже поведанные сержанту Карсфорну, она неукоснительно подтверждала: то, что не знает никого, кто мог бы таким образом свести счеты с мистером Уоренби, и то, что никого не заметила, когда услышала выстрел.

— Вы знаете, — чистосердечно призналась Мэвис, — я даже рада, что никого не видела. Это было бы так ужасно — знать кто! Ничто уже не в состоянии вернуть дядю, но все равно, лучше бы мне об этом не знать!

— Как я тебя понимаю, дорогая моя! — сочувственно проговорила миссис Мидхолм. — Но ты ведь не хочешь, чтобы мерзавец остался безнаказанным? Более того, мы не можем позволить, чтобы в нашем родном Торндене преспокойно расхаживал убийца! Никто из нас не сможет спать спокойно. Не думаю, что кому-то будет выгодно скрыть правду. Мы, инспектор, до вашего прихода говорили с Мэвис о том, кто мог бы сделать это.

— Да, я тоже не думаю, что кому-то захочется скрывать правду, — подтвердила Мэвис Дрожащим голосом.