Доминикус знавал сторожа и раньше и, покуда тот отсчитывал сдачу, обменялся

с ним обычными замечаниями о погоде.

- Скажите-ка, - спросил торговец, занося кнут, чтобы легче перышка

коснуться им крутого бока кобылки, - не видали вы за последние день-два

старого мистера Хиггинботема?

- Как же! - отвечал сторож. - Он только что перед вами проехал заставу, вон и сейчас еще маячит в темноте. Он нынче ездил в Вудфилд на торги. Обычно

старик останавливается потолковать со мною о том о сем, но сегодня он только

кивнул, точно хотел сказать: “Запиши за мной что следует”, - и проехал

дальше. Он, видите ли, где бы ни был, к восьми часам непременно возвращается

домой.

- Да, я слыхал об этом, - сказал Доминикус.

- Никогда не видел, чтобы человек был так желт и худ, как этот старый

сквайр, - продолжал сторож. - Сегодня я как увидел его, так сейчас же

подумал: старик больше похож на привидение или на мумию египетскую, чем на

живого человека из плоти и крови.

Торговец вгляделся, напрягая глаза, и далеко впереди смутно различил

фигуру одинокого всадника. Ему показалось, что он узнал спину мистера

Хиггинботема, но вечерние тени вкупе с облаком пыли из-под копыт лошади

делали его очертания такими расплывчатыми и туманными, что казалось, будто

вся фигура таинственного старика вылеплена из серой сумеречной мглы.

Доминикус вздрогнул.

“Это он с того света возвращается через Кимболтонскую заставу”, -

подумал он.

Потом он дернул вожжи и поехал вперед, все на том же расстоянии следуя

за серой тенью, покуда та не исчезла за поворотом дороги. Когда торговец, в

свою очередь, доехал до поворота, ни лошади, ни всадника уже не было видно, но зато перед ним открылась главная улица городка и невдалеке площадь, где

несколько лавок и две харчевни сбились в кучу вокруг молитвенного дома.

Слева тянулась каменная стена, огораживавшая лесной участок, дальше за

воротами виднелся фруктовый сад, потом луг и, наконец, дом. То были владения

мистера Хиггинботема; прежде его дом стоял у самой проезжей дороги, но когда

в Кимболтоне устроили заставу, он оказался в стороне.

Доминикусу не раз случалось бывать в этих местах, и серая кобылка сама

остановилась, потому что, думая о своем, он позабыл натянуть вожжи. “Будь я

неладен, если проеду мимо этих ворот, - сказал он себе, весь дрожа. - Не

знать мне покоя, покуда не погляжу, висит мистер Хиггинботем на груше

святого Михаила или не висит”. Он соскочил с зеленой повозки, накинул вожжи

на столб у ворот и пустился бежать по лесному участку так, словно нечистая

сила гналась за ним по пятам. В это самое время часы на башне начали бить

восемь, и с каждым ударом Доминикус прибавлял ходу, пока наконец на открытой

поляне посреди фруктового сада не обрисовалось в полумраке роковое дерево.

Огромный сук, отделяясь от узловатого искривленного ствола, торчал поперек

дорожки, отбрасывая густую тень. Внизу под суком происходила какая-то возня.

Наш торговец никогда не приписывал себе большей храбрости, чем

полагается мирным людям его промысла, и сам не мог бы объяснить, откуда

взялась у него такая прыть в этот решительный миг. Достоверно однако, что он

бросился вперед, ударом кнутовища сшиб с ног здоровенного ирландца и увидел

перед собой мистера Хиггинботема собственной персоной, который, правда, не

висел на груше святого Михаила, но стоял под ней весь дрожа, с веревкой на

шее.

- Мистер Хиггинботем, - сказал Доминикус срывающимся голосом. - Вы

честный человек, и я поверю вам на слово. Скажите мне, повесили вас или нет?

Если читатель до сих пор не разгадал еще секрета, достаточно будет

нескольких слов, чтобы объяснить ему несложную механику, благодаря которой

это грядущее событие заранее возвестило о себе. Трое людей сговорились убить

и ограбить мистера Хиггинботема; двое из них струсили и бежали один за

другим, тем самым оттянув преступление каждый на один день; а третий уже

начал приводить замысел в исполнение, когда был застигнут неожиданным

возмездием в лице Доминикуса Пайка, который, подобно героям старинных

преданий, явился, повинуясь слепо зову судьбы.

Остается только сказать, что с этого дня старый мистер Хиггинботем

проникся необыкновенным расположением к табачному торговцу, благословил его

сердечную склонность к хорошенькой учительнице и весь свой капитал завещал

их детям, оговорив за родителями право пользования процентами. В надлежащий

срок он оказал им последнее благодеяние и умер христианской смертью в своей

постели, после какового прискорбного события Доминикус Пайк с семьей покинул

Кимболтон и открыл крупную табачную фабрику в моем родном городе.

Перевод Е. Калашниковой

Натаниэль Хоторн. Деревянная статуя Драуна

Как-то раз солнечным утром (дело происходило в городе Бостоне, в добрые

старые времена), молодой резчик по дереву, всем известный под именем Драуна, рассматривал толстый дубовый чурбан, который он собирался превратить в

резную фигуру на носу корабля. И в то время как он раздумывал, какую бы

форму и сходство лучше всего придать этому превосходному куску дерева, к

нему в мастерскую вошел некий капитан Ханнеуэлл, владелец и командир брига

“Полярная звезда”, недавно возвратившегося из своего первого плавания на

Файал.

- Как раз то, что мне нужно, Драун! - воскликнул бравый капитан, постукивая по чурбану ротанговой тростью. - Как раз то, что мне нужно! Я

заказываю вам из этого куска дуба носовое украшение для “Полярной звезды”.

Она показала себя самым быстроходным судном, когда-либо бороздившим океан, и

я хочу украсить ее нос красивейшей из статуй, какую только может человек

создать из куска дерева. И вы, Драун, как раз тот человек, который может это

сделать лучше кого бы то ни было.

- Вы, право же, преувеличиваете мои способности, капитан, - промолвил

резчик с притворной скромностью, за которой скрывалась уверенность в своем

мастерстве. - Но ради вашего славного брига я готов сделать все, что в моих

силах. Какую же из этих фигур вы предпочитаете? Вот, - сказал он, указывая

на фигуру в половину человеческого роста с вытаращенными глазами, в белом

парике и алом кафтане, - отличная модель, портрет нашего милостивого короля.

А это доблестный адмирал Вернон. Если же вы предпочитаете женскую фигуру, то

что вы скажете об этой Британии с трезубцем?

- Все они отменно хороши, Драун, - ответил капитан, - отменно хороши, но так как на океане нет корабля, равному моему бригу, я решил, что он

должен иметь на носу такое украшение, какое и старику Нептуну еще не

доводилось видеть. К тому же в этом деле есть тайна, и вы должны обещать мне

сохранить ее.

- Охотно, - ответил Драун, недоумевая, что за тайна может быть связана

с фигурой на носу корабля - украшением, предназначавшимся для обозрения

всего мира. - Положитесь на меня, капитан, я сохраню вашу тайну, насколько

это позволит природа, моего ремесла!

Тогда капитан Ханнеуэлл, взяв Драуна за пуговицу жилета, поведал ему

свою тайну таким тихим голосом, что с нашей стороны было бы нескромным

повторить его слова, совершенно очевидно предназначавшиеся для уха одного

только резчика. Мы же воспользуемся представившимся случаем и познакомим

читателя с некоторыми обстоятельствами жизни самого Драуна.

Он был первым из известных нам американцев, кто стал заниматься, правда

в весьма скромных пределах, тем видом искусства, которое в настоящее время

насчитывает столько знаменитых или обещающих прославиться мастеров. Уже в

раннем детстве проявил он способность - ибо было бы преувеличением назвать