заставила бы нас раньше от радости или страха дойти до безумия. Судьба

наслаждается, играя с нами таким образом. Если ей заблагорассудится, страсть

способна ворваться на сцену в самый неожиданный момент и, наоборот, неоправданно медлить с выходом как раз тогда, когда благоприятное стечение

обстоятельств, казалось бы, должно было вызвать ее появление. Так было и с

Джованни. Каждый раз от одной мысли, что он, как бы невероятно это ни было, может встретиться с Беатриче, оказаться с ней лицом к лицу в этом самом

саду, греться в сиянии ее восточной красоты и, наконец, прочесть в ее

взгляде разгадку тайны, от которой, считал он, зависела вся его жизнь, кровь

начинала лихорадочно стучать в его жилах. Сейчас же в его душе царило

необыкновенное и не подходящее к случаю спокойствие. Бросив взгляд вокруг

себя и не обнаружив ни Беатриче, ни ее отца, он принялся внимательно

разглядывать растения.

Рассматривал ли он каждое из них в отдельности или все вместе, их вид

производил на него одинаково отталкивающее впечатление, а их великолепие

казалось ему неистовым, чрезмерным и даже неестественным. В саду почти не

было куста, который, попадись он одинокому путнику в лесу, не заставил бы

его вздрогнуть и изумиться, что такое растение могло встретиться рядом с

обыкновенными деревьями, как будто из чащи глянуло на него какое-то неземное

существо. Другие оскорбили бы впечатлительную душу своей искусственностью, верным знаком того, что она являлась противоестественным скрещением

различных пород и своим появлением обязана не богу, а извращенной фантазии

человека, кощунственно издевающегося над красотой. Они, вероятно, являлись

результатом опыта, в котором удалось, соединив растения сами по себе

прелестные, создать нечто чудовищное, обладающее загадочными и зловещими

свойствами, как и все, что росло в этом саду. Среди всех растений Джованни

нашел только два или три знакомых ему, и те, как он знал, были ядовитыми. В

то время, как он рассматривал сад, послышался шелест шелкового платья, и, обернувшись, Джованни увидел Беатриче, выходившую из-под сводов старинного

портала. Джованни еще не решил, как следует поступить: извиниться ли перед

девушкой за непрошеное вторжение в сад, или же сделать вид, что он находится

здесь с ведома, если не по желанию, самого доктора Рапачини или его дочери.

Но поведение Беатриче позволило ему обрести непринужденный вид, хотя и не

избавило от сомнений, - кому он был обязан удовольствием ее видеть, Заметив

его у фонтана, она пошла ему навстречу легкой походкой, и хотя на лице ее

было написано удивление, его скоро сменило выражение доброты и искренней

радости.

- Вы знаток цветов, синьор, - сказала Беатриче с улыбкой, намекая на

букет, брошенный им из окна. - Неудивительно поэтому, что вид редкой

коллекции растений моего отца побудил вас увидеть их поближе. Будь он здесь, он рассказал бы вам много странного и интересного о свойствах этих растений, изучению которых посвятил всю свою жизнь. Этот сад - его вселенная.

- Но и вы не отстаете от него, синьора, - заметил Джованни, - если

верить молве, вы обладаете не менее глубокими познаниями о свойствах всех

этих великолепных цветов и их пряных ароматов. Если бы вы согласились стать

моей наставницей, я, без сомнения, достиг бы еще больших успехов, чем под

руководством самого доктора Рапачини.

- Как, неужели обо мне ходят такие нелепые слухи? - спросила Беатриче, заливаясь звонким смехом. - Меня считают такой же ученой, как мой отец?

Какая глупая шутка! Нет, хотя я и выросла среди этих растений, я различаю

только их цвет и запах. А иногда, мне кажется, я с удовольствием бы

отказалась и от этих скудных знаний. Здесь множество цветов, но среди них

есть такие, которые, несмотря на свою красоту, пугают и оскорбляют мой

взгляд. Поэтому прошу вас, синьор, не придавайте веры всем россказням о моей

учености. Верьте только тому, что увидите собственными глазами.

- Должен ли я верить всему, что видел? - спросил Джованни, с явной

нарочитостью намекая на некоторые сцены, свидетелем которых он был и одно

воспоминание о которых заставило его вздрогнуть. - Нет, синьора, вы требуете

от меня слишком мало. Прикажите мне верить лишь тому, что произносят ваши

уста.

Казалось, Беатриче поняла его. Яркий румянец окрасил ее щеки, но, посмотрев прямо в глаза Джованни, она ответила на его подозрительный взгляд

с величием королевы:

- Я приказываю вам это, синьор. Забудьте обо всем, что могли вы

вообразить на мой счет. То, что представляется верным нашим чувствам, может

оказаться ложным в самом своем существе. Слова же, произнесенные Беатриче

Рапачини, - это голос ее сердца, и вы можете ему верить…

Страстная убежденность, прозвучавшая в ее словах, показалась Джованни

светом самой истины. Но пока она говорила, вокруг нее разлился пряный, упоительный аромат, который молодой человек, вследствие необъяснимого

отвращения, не осмеливался вдохнуть. Возможно, это был аромат цветов. А

впрочем, и дыхание Беатриче могло напоить ароматом ее слова, словно они были

пропитаны благоуханием ее души. У Джованни закружилась голова, но он тотчас

же пришел в себя. Заглянув в ясные глаза прекрасной девушки, он, казалось, увидел в их прозрачной глубине ее душу и больше уже не испытывал ни страха, ни сомнений.

Яркий румянец гнева, окрасивший щеки Беатриче, исчез, она

развеселилась. Детская радость, с которой она слушала юношу, напоминала

удовольствие, какое могла бы испытывать девушка, живущая на необитаемом

острове, от встречи с путешественником, прибывшим из цивилизованного мира.

По-видимому, ее жизненный опыт ограничивался пределами ее сада. Она то

говорила о предметах таких же простых и ясных, как дневной свет или летние

облака, то засыпала Джованни множеством вопросов о Падуе, о его далекой

родине, о друзьях, матери, сестрах - вопросов, в которых сквозила такая

наивность и неведение жизни, что Джованни отвечал на них так, как отвечают

ребенку. Душа ее изливалась перед ним, подобно прозрачному ручейку, который, пробившись из недр земли навстречу солнцу, с удивлением взирает на то, что в

его водах отражаются земля и небо. Вместе с тем из глубин ее существа

поднимались мысли, как верные и глубокие, так и порождения фантазии, изумлявшие своим блеском. Можно было подумать, что вместе с пузырьками на

поверхность прозрачного потока подымаются сверкающие алмазы и рубины. Время

от времени Джованни не мог удержаться от удивления, что он непринужденно

разгуливает с существом, которое так завладело его воображением и которое он

наделил столь ужасными и губительными свойствами; что он, Джованни, разговаривает с Беатриче как брат с сестрой и видит в ней столько

человеческой доброты и девичьей скромности. Впрочем, эти мысли только

мгновение проносились в его мозгу - очарование Беатриче полностью захватило

и подчинило его себе.

Разговаривая, они медленно продвигались по саду и, обойдя несколько раз

его аллеи, вышли к разрушенному фонтану, вблизи которого рос великолепный

куст, покрытый целой россыпью пурпурных цветов. Вокруг него распространялся

аромат, точно такой же, какой Джованни приписывал дыханию Беатриче, но во

много раз сильнее. Юноша заметил, что при взгляде на растение Беатриче

прижала руку к сердцу, как если бы оно вдруг мучительно забилось.

- Впервые в жизни, - прошептала она, обращаясь к кусту, - я забыла о

тебе.

- Синьора, - сказал Джованни, - я не забыл, что вы однажды обещали мне

один из этих драгоценных цветков взамен букета, который я имел счастливую

дерзость бросить к вашим ногам. Разрешите же мне сорвать один из них в