становились на колени во время утренней или вечерней молитвы, он хмурился, бормотал что-то про себя и, сурово глянув на жену, отворачивался в сторону.

И когда, прожив долгую жизнь, седым стариком он сошел в могилу, когда Вера, и дети, и внуки, и соседи чинной толпой проводили его в последний путь, на

надгробном камне не высекли слов надежды, ибо мрачен был его смертный час.

Перевод Е. Калашниковой

Натаниэль Хоторн. Опыт доктора Хейдеггера

Старый доктор Хейдеггер, известный своими причудами, пригласил однажды

к себе в кабинет четырех почтенных друзей. То были три седобородых

джентльмена, мистер Медберн, полковник Киллигру и мистер Гаскойн, и давно

увядшая леди, вдова Уичерли, как ее все называли. Все четверо были унылые, скучные старики, которым не посчастливилось в жизни, и самая большая их беда

заключалась в том, что они слишком долго зажились на этом свете. Мистер

Медберн когда-то, в цвете лет, был богатым купцом, но потерял все свои

деньги на одной рискованной спекуляции и теперь влачил почти нищенское

существование. Полковник Киллигру свои лучшие годы, здоровье и состояние

растратил в погоне за греховными наслаждениями, которые породили в нем целый

выводок телесных и духовных немощей, не говоря уже о таких болезнях, как

подагра. Мистер Гаскойн был скомпрометированный политический деятель, человек, пользовавшийся дурной славой - по крайней мере до той поры, покуда

время не скрыло его от глаз нынешнего поколения, и теперь он доживал свой

век в безвестности, спасшей его от позора. Что же до вдовы Уичерли, она, по

слухам, была в молодости прославленной красавицей, но уже много лет жила

уединенной, затворнической жизнью вследствие некоторых скандальных историй, восстановивших против нее местное общество. Достойно упоминания то

обстоятельство, что все три названных старых джентльмена, мистер Медберн, полковник Киллигру и мистер Гаскойн, были в свое время возлюбленными вдовы

Уичерли и даже некогда едва не перерезали из-за нее друг другу горла. И, прежде чем продолжать свое повествование, замечу вскользь, что как доктор

Хейдеггер, так и все его гости пользовались славой людей, слегка тронувшихся

в уме, как то нередко случается со стариками, у которых много забот или

горестных воспоминаний.

- Дорогие друзья, - сказал доктор Хейдеггер, жестом приглашая их

садиться, - я хочу просить вас принять участие в одном из тех небольших

опытов, которыми я забавляюсь подчас здесь, в своем кабинете.

Если верить молве, кабинет доктора Хейдеггера служил вместилищем многих

диковин. Это была полутемная старомодная комната, увитая паутиной и покрытая

многолетней пылью. Вдоль стен стояло несколько дубовых книжных шкафов, нижние полки которых были уставлены рядами огромных фолиантов и покрытых

россыпью готического шрифта in quarto[*В четвертую долю листа (лат)], а

верхние - томиками in duodecimo[*В двенадцатую долю листа (лат)] в

пергаментных переплетах. На среднем шкафу красовался бронзовый бюст

Гиппократа, с которым, по уверению некоторых, доктор Хейдеггер имел

обыкновение советоваться во всех затруднительных случаях своей практики. В

самом темном углу комнаты стоял высокий и узкий дубовый шкаф, сквозь

приоткрытую дверцу которого можно было, хоть и с трудом, разглядеть

помещавшийся в нем человеческий скелет. В простенке между двумя шкафами

висело зеркало в потускневшей золоченой раме, покрытое толстым слоем пыли.

Об этом зеркале ходило много удивительных слухов. Рассказывали, например, что в нем живут духи всех умерших пациентов доктора и глядят ему прямо в

глаза, когда бы он в это зеркало ни посмотрелся. Противоположную стену

украшал портрет молодой дамы, изображенной во весь рост, в пышном наряде из

шелка, парчи и атласа, краски которого, однако, потускнели от времени, как и

краски ее лица. Около полустолетия тому назад доктор Хейдеггер должен был

сочетаться браком с этой молодой дамой, но случилось так, что она, почувствовав легкое недомогание, проглотила какое-то снадобье, приготовленное по рецепту жениха, и умерла накануне свадьбы. Остается еще

упомянуть главную достопримечательность кабинета: то был тяжелый, толстый

фолиант, переплетенный в черную кожу, с массивными серебряными застежками.

На корешке не было надписи, и никто не знал названия книги. Но было

известно, что книга эта волшебная; однажды служанка приподняла ее, желая

стереть пыль, - и тотчас же скелет застучал костями в своем шкафу, молодая

леди с портрета ступила одной ногой на пол, из зеркала высунулось несколько

страшных рож, а бронзовая голова Гиппократа нахмурилась и сказала: “Берегись!”

Таков был кабинет доктора Хейдеггера. В тот солнечный день, о котором

идет рассказ, посреди комнаты стоял небольшой круглый столик черного дерева, а на нем - хрустальная чаша благородной формы и искусной работы. Лучи

солнца, проникая между тяжелыми складками выцветших камчатых драпировок, падали на чашу, и от нее на пепельные лица пятерых стариков, сидевших вокруг

стола, ложились мягкие отсветы. Тут же, на столе, стояли четыре бокала.

- Дорогие друзья мои, - повторил доктор Хейдеггер, - я собираюсь

произвести чрезвычайно любопытный опыт, для которого мне нужна ваша помощь.

Могу ли я на нее рассчитывать?

Как мы уже говорили, доктор Хейдеггер был весьма чудаковатый старый

джентльмен, и его эксцентричность послужила поводом к тысячам фантастических

толков. К стыду моему, должен сознаться, что многие из этих рассказов

исходили от меня; и если что-либо в настоящем повествовании покажется

читателю неправдоподобным, мне ничего не остается, как принять клеймо

сочинителя небылиц.

Услыхав от доктора о предполагаемом опыте, гости решили, что речь идет

о чем-нибудь не более удивительном, чем умерщвление мыши с помощью

воздушного насоса, исследование под микроскопом обрывка паутины или об ином

подобном же пустяке из тех, какими он имел обыкновение докучать ближайшим

друзьям. Но доктор Хейдеггер, не дожидаясь ответа, проковылял в дальний угол

комнаты и воротился, держа в руках тот самый тяжелый, переплетенный в черную

кожу фолиант, которому городская молва приписывала волшебные свойства.

Щелкнув серебряными застежками, он раскрыл книгу, перелистал несколько

испещренных готическими письменами страниц и вынул оттуда розу, или, вернее, то, что некогда было розой, - ибо теперь зеленые листочки и алые лепестки

приняли одинаковый бурый оттенок, и древний цветок, казалось, готов был

рассыпаться в прах под пальцами доктора.

- Этот цветок, - сказал со вздохом доктор Хейдеггер, - эта увядшая и

осыпающаяся роза расцвела пятьдесят пять лет тому назад. Ее подарила мне

Сильвия Уорд, чей портрет висит вон на той стене, и я собирался вдеть ее в

петлицу в день нашей свадьбы. Пятьдесят пять лет она хранилась между

страницами этого древнего фолианта. Теперь скажите: возможно ли, по-вашему, чтобы эта роза, прожившая полстолетия, зацвела снова?

- Вздор! - сказала вдова Уичерли, сердито тряхнув головой. - Это все

равно что спросить, возможно ли, чтобы зацвело снова морщинистое лицо

старухи.

- Смотрите же! - ответил доктор Хейдеггер. Он снял крышку с чаши и

бросил увядшую розу в жидкость, которой эта чаша была наполнена. Сначала

цветок неподвижно лежал на поверхности, как будто не впитывая в себя влагу.

Вскоре, однако, стала заметна совершающаяся в нем удивительная перемена.

Смятые, высохшие лепестки зашевелились и заалели - сначала слегка, потом все

ярче, как будто цветок оживал после глубокого сна, похожего на смерть; тонкий стебель и листья вновь сделались зелеными, и роза, прожившая