поручение. О своей смерти он, видимо, знал не больше меня.

- Так, значит, его не убили! - вскричал Доминикус Пайк.

- Должно быть, не то он бы мне, верно, сказал об этом, - ответил старый

фермер и отодвинул свой стул на прежнее место, не глядя на обескураженного

Доминикуса.

Некстати воскрес старый мистер Хиггинботем! У нашего торговца пропала

всякая охота продолжать разговор; выпив в утешение стакан джину с водой, он

отправился спать, и всю ночь ему снилось, что это он висит на груше святого

Михаила. Чтобы не встречаться больше со старым фермером (которого он так

возненавидел, что был бы очень рад, если б его повесили вместо мистера

Хиггинботема), Доминикус встал до зари, запряг свою кобылу в зеленую повозку

и рысцой погнал ее к Паркер Фоллзу. Свежий ветерок, блеск росы на траве, розовый летний восход вернули ему хорошее расположение духа, и, быть может, он даже решился бы повторить вчерашний рассказ, подвернись ему в этот ранний

час какой-нибудь слушатель; но по дороге не попадалось ни одной упряжки

волов, ни одного возка, коляски, всадника или пешехода, и только уже на

мосту через Сэмон-ривер повстречался ему человек с надетым на палку узелком

на плече.

- Доброе утро, мистер, - сказал торговец, натягивая вожжи. - Если вы из

Кимболтона или откуда-нибудь поблизости, не расскажете ли вы мне толком, что

там стряслось с мистером Хиггинботемом? Правда ли, что его не то два, не то

три дня тому назад убили негр с ирландцем?

Второпях Доминикус не успел разглядеть, что в незнакомце заметна

изрядная примесь негритянской крови. Услышав этот неожиданный вопрос, африканец сильно переменился в лице. Желтоватый оттенок его кожи уступил

место мертвенной бледности, и, запинаясь и весь дрожа, он ответил так: - Нет, нет! Никакого негра не было. Старика повесил ирландец вчера, в

восемь часов вечера, а я вышел в семь. Его еще, верно, и не нашли там, в

фруктовом саду.

На этом прохожий оборвал свою речь и, несмотря на то, что казался

усталым, зашагал дальше с такой быстротой, что кобыле торговца пришлось бы

показать всю свою прыть, чтобы за ним угнаться. Доминикус поглядел ему

вслед, окончательно сбитый с толку. Если убийство совершилось только во

вторник вечером, кто же был тот провидец, который предсказал его еще во

вторник утром? Если родные мистера Хиггинботема до сих пор не обнаружили его

трупа, откуда же этот мулат, находясь за тридцать миль, мог знать, что он

висит на груше в фруктовом саду, особенно если принять во внимание, что сам

он вышел из Кимболтона за час до того, как несчастный был повешен. Эти

загадочные обстоятельства и, с другой стороны, испуг и смущение незнакомца

заставили Доминикуса подумать, что, пожалуй, следовало бы пуститься за ним в

погоню, как за соучастником преступления, поскольку, видимо, преступление

все же было совершено.

“Да нет, бог с ним! - решил, пораздумав, торговец. - Не хочу я, чтобы

его черная кровь пала на мою голову, да к тому же, если негра и повесят, мистера Хиггинботема это не воскресит. Воскресить мистера Хиггинботема?!

Хоть это и грешно, но мне вовсе не хочется, чтобы старикашка во второй раз

ожил и снова выставил меня лжецом”.

С такими мыслями Доминикус Пайк въезжал в Паркер Фоллз - городок

процветающий, как и надлежит городку, где есть три бумагопрядильные фабрики

и лесопилка. Фабрики еще не работали и только кое-где открывались двери

лавок, когда он подъехал к постоялому двору и первым долгом приказал

засыпать кобыле четыре кварты овса. Вторым его делом, как нетрудно было

догадаться, было рассказать хозяину постоялого двора о гибели мистера

Хиггинботема. Однако он счел благоразумным не называть точно день этого

прискорбного события, а также не вдаваться в подробности насчет того, кто

совершил убийство - негр ли с ирландцем или сын Эрина один. Остерегся он

также рассказывать всю историю от своего имени или от чьего-либо еще и

просто сослался на то, что так, мол, говорят в округе.

Новость распространилась по городу, как огонь по сухостою, и столько

народу подхватило этот слух, что скоро уже нельзя было дознаться, кто первый

пустил его. Мистера Хиггинботема в Паркер Фоллзе знал стар и млад, потому

что он имел долю в лесопилке и держал солидный пакет акций бумагопрядильных

фабрик. Жители городка считали, что собственное их благосостояние связано с

его судьбой. Поднялась такая кутерьма, что паркер-фоллзский “Вестник” вышел

на два дня раньше срока, причем одна полоса была пустая, а другую занимало

сообщение, набранное самым крупным шрифтом со множеством прописных, под

заголовком: “Зверское Убийство Мистера Хиггинботема!” Среди прочих

устрашающих подробностей в этом печатном отчете описывался след веревки на

шее покойника и приводилось точное число тысяч долларов, похищенных

грабителями; в весьма трогательных выражениях говорилось также о горе

племянницы, которая с той самой минуты, как дядю ее нашли висящим с

вывернутыми карманами на груше святого Михаила, переходила от обморока к

обмороку, всякий раз более глубокому. Местный поэт увековечил скорбь юной

девы балладой в семнадцать строф. Члены муниципалитета спешно собрались на

заседание и постановили, ввиду особых заслуг мистера Хиггинботема перед

городом, выпустить афиши с объявлением награды в пять тысяч долларов тому, кто поймает убийц и вернет похищенное имущество.

Между тем все население Паркер Фоллза, состоявшее из лавочников, содержательниц пансионов, фабричных работниц, рабочих с лесопилки и

школьников, толпилось на улице, без умолку треща, чем с лихвой возмещалось

молчание прядильных машин, которые прекратили свой грохот из уважения к

памяти покойного. Если безвременно погибший мистер Хиггинботем заботился о

посмертной славе, его дух должен был наслаждаться этой суматохой. Наш друг

Доминикус, движимый праздным тщеславием, позабыл всю свою осторожность и, взобравшись на городскую водокачку, во всеуслышание объявил, что именно он

первый принес в город достоверное известие, которое произвело такой

необычайный эффект. Это сразу же сделало его героем дня, но только что он

громовым голосом бродячего проповедника начал новый вариант своего рассказа, как на главную улицу Паркер Фоллза въехала почтовая карета. Она пробыла в

пути всю ночь и в три часа утра должна была менять лошадей в Кимболтоне.

- Сейчас мы узнаем все подробности! - закричали в толпе.

Карета с грохотом подкатила к постоялому двору, и ее тотчас же окружило

не меньше тысячи человек, ибо если до этой минуты кто-нибудь в городе и

занимался еще своим делом, то тут уж все побросали всякие занятия, торопясь

услышать новость. Торговец, бежавший впереди всех, разглядел в карете двух

пассажиров, которые, очнувшись от приятной дремоты, вдруг увидели себя среди

бушующей толпы. Каждый о чем-то спрашивал, все кричали разом, и оба

пассажира от растерянности не могли вымолвить ни слова, несмотря на то, что

один из них был адвокат, а другой - женщина.

- Мистер Хиггинботем! Мистер Хиггинботем! Расскажите нам про мистера

Хиггинботема! - ревела толпа. - Что говорит следователь? Пойманы ли

преступники? Перестала ли племянница мистера Хиггинботема падать в обморок?

Мистер Хиггинботем! Мистер Хиггинботем!

Кучер не отвечал ни слова, только крепко обругал хозяина за то, что тот

медлит с лошадьми. Адвокат, сидевший в карете, не терял сообразительности

даже во сне: узнав о причине волнения, он первым делом достал из кармана

большой сафьяновый бумажник. Тем временем Доминикус Пайк, будучи весьма

учтивым молодым человеком и рассудив, кроме того, что женщине развязать язык