— Да, да, мы хотим восстановить против Советов мнение мировой общественности. Для этого мы собираемся посетить Стамбул, оттуда выехать в Европу… — Садретдинхан в исступлении перешел на узбекский.

Хайдар Хаджа переводил Бейли слова муфтия.

— Господин, плов тушить? — спросил вошедший слуга.

— Немного погодя, а пока, Мавлян, завари крепкого чая… — приказал Хайдар Хаджа.

Ловкий, смышленый Мавлян был не только слугой, но и поваром.

С того дня, как у них поселился Бейли, юноша особенно старательно исполнял свою службу и весьма часто заглядывал в мехманхану за новыми приказаниями.

Беседа затянулась. За это время слуга несколько раз появлялся в мехманхане, заменял остывший чай горячим, убирал со стола окурки, скорлупу фисташек, проветривал комнату, полную густого табачного дыма. Гости не обращали внимания на молчаливого юношу. Бейли вообще, никогда не замечал слуг, быстро привыкая к их бесшумным фигурам.

В дом Хайдар Хаджи Мавляна привела беда. Когда на призыв священной войны откликнулись лишь бандиты, воры и головорезы, эмир стал забирать в свою армию подряд бедняков и сирот. В их число попал и Мавлян. Военная служба у эмира означала пожизненное рабство.

Мавлян с детства работал у ишана, смотрителя одного из крупных мазаров[8] Бухары. Вместо платы ишан разрешал через день косить траву, не более двух снопов. Когда набирались добрые две вязанки сухого сена, Мавлян ездил продавать его, и они с матерью жили на вырученные деньги. Обычно он возил сено либо в Бухару на базар Алаф[9], либо в Каган. В Кагане платили лучше. Возможно, по этой причине он в последнее время чаще стал наведываться туда.

Узнав, что ее сын попал в эмирские новобранцы, старушка побежала к ишану. Но никакие мольбы и причитания матери не помогли. Ишан сказал бесстрастным голосом:

— Воля эмира — воля аллаха. Надо терпеть и мириться, ибо все идет от всевышнего.

— Мама, — сказал Мавлян, выслушав ее рассказ, перемежаемый слезами, — я только о вас беспокоюсь. Есть один человек, который мог бы помочь, если бы захотел. Он видный хаджа, служит у эмира на большой должности. Я бывал у него, когда относил свежие фрукты из сада ишана. Это Хайдар-эфенди, он живет у «Симхоны». Не пойти ли вам к нему попросить о помощи?

Старушка накинула паранджу и направилась по указанному адресу. День близился к концу. Хайдар Хаджа сидел во дворе у цветника и читал газету. Его лица не было видно за страницами.

— Ассалом алейкум! — робко промолвила старушка, приблизившись.

Хаджа от неожиданности вздрогнул. Опустив газету, он уставился на женщину.

— Хош, чем могу служить? — спросил он с важным видом, недовольно отложив газету.

— Да падут на меня все ваши невзгоды, господин, только обратите свою милость к одинокому сироте… — несчастная мать поведала о своем горе.

— Кто твой сын?

— Мавлян, господин. Слуга ишана Ахрар Хаджи. Сын говорит, что бывал в вашем доме и вы всегда были добры и милостивы к нему.

— Да, да… Вспомнил. Так это молодой садовник ишана?

— Да, господин. Молю вас, сохраните моего единственного сына… Пусть будут счастливы ваши дети. Это благодеяние втройне воздастся вам всевышним!

Хайдар Хаджа хранил молчание.

— Хорошо, не плачь так много. Ишан весьма почитаемый человек. Но сыну своему передай, чтобы днем он порою заглядывал к нам и помогал в домашнем хозяйстве. Ишан не будет этому препятствовать. Ясно?

Старуха низко поклонилась, шепча слова благодарности…

Вот уже четыре месяца, как Мавлян служит двум хозяевам. Он пришелся ко двору в доме Хайдар Хаджи. Если драгомана посещали важные гости, Мавлян являлся пораньше. А с тех пор, как здесь поселился Бейли, он приходил каждый день. Правда, раз в неделю юноша успевал еще съездить в Каган и продать сено.

По дороге на базар, Мавлян обычно проезжал в Кагане мимо большого здания из жженого кирпича, под железной крышей, именуемого в народе «диварис»[10]. Еще издали виднелось над куполом алое знамя. Здание окружала высокая железная ограда, а у больших, тоже железных ворот всегда стояли часовые с винтовками в руках и красными звездами на островерхих диковинных шапках.

Придерживая своего ишака, Мавлян с интересом рассматривал незнакомых удивительных людей, но приблизиться к ним не решался, хотя кое-что о них уже узнал.

Но совсем немного времени понадобилось молодому бухарцу, чтобы эти странные незнакомцы стали его друзьями…

Ибо и в священной Бухаре нашлись люди, у которых давно открылись глаза на все, что творилось вокруг.

…Башня Смерти отбрасывает длинную тень на притихший к вечеру город. Лишь звуки табла, трещотки миршабов нарушают тишину. Город настороженно прислушивается к каждому шороху. В последнее время никто не смеет выходить на улицы после вечерней молитвы, не зная «имени ночи» — специального пароля. Но Карима Ахуна — сотника эмирской армии — этот приказ, конечно, не останавливает. Узнав в миршабхане, полицейском участке, пароль, сотник беспрепятственно разгуливает по ночной Бухаре. Его можно увидеть то у аскерхана Кофилхан, то у Углан, то в казармах в Ширбадане, где он проводит время в «беседах» со знакомыми и друзьями.

Иногда Карим Ахун посещает и приютившийся на окраине махалли Кафриабад маленький домик, где живут Мавлян с матерью: сотник приносит в стирку свое белье. Сам он родом из Андижана, и здесь у него никого нет.

…Так подружились молодые люди. Мавлян сразу почувствовал, что Карим Ахун не похож на других людей эмира.

В один из первых дней их знакомства старуха принесла с базара новости:

— Благодари аллаха, сынок, за то, что наша кибитка далеко от минарета Калян, — сказала она Мавляну. — Поговаривают, что он скоро должен рухнуть, причем непременно обрушится на Арк.

Мавлян промолчал, а Карим Ахун, поджидавший старуху со свертком белья, усмехнулся:

— Минарет пусть уж стоит. Убрался бы к дьяволу эмир, сколько вдов и детей вздохнули бы свободно!

Такие слова Мавлян слышал впервые.

В последнее время Карим Ахун все чаще приходил к ним ночью. Мавляна вначале не интересовали дела сотника, но по мере того, как крепла их дружба, он стал кое о чем догадываться. Оба они любили пошутить, посмеяться, Мавлян с удовольствием слушал молодого сотника: Карим Ахун был грамотным, а слуге ишана так и не пришлось учиться. Но, от природы наблюдательный и сообразительный, Мавлян вскоре понял многое из того, о чем рассказывал Карим Ахун. Сотник стал постепенно вводить его в курс всего, что происходило в Бухаре и Туркестане, от него Мавлян впервые услышал слова «Ленин» и «большевики».

В дни пребывания Бейли и муфтия в Бухаре Карим Ахун каждый вечер после строевых занятий отправлялся в махаллю Кафриабад. В доме прачки он внимательно, не упуская ни единого слова, слушал подробный рассказ Мавляна обо всем, что происходило в доме Хайдар Хаджи. Прощаясь с другом, Карим Ахун вкладывал в его карман конверт:

— По возможности пораньше отправься на каганский базар…

Напряженно жила Бухара.

Никто не мог подумать, глядя на простоватого парня, что он курсирует между двумя мирами.

Когда Мавлян появлялся на дороге, один из часовых неожиданно исчезал в проеме ворот «дивариса», но вскоре снова появлялся и вставал на свое место.

А парень, придержав ишака недалеко от железных ворот, подходил к огромной гранитной глыбе у ограды и незаметно опускал конверт в трещину.

Так в Особый отдел, помещавшийся в «диварисе», поступали важные сведения о планах и делах заговорщиков. О событиях, разворачивавшихся в самом логове туркестанской контрреволюции. О встречах и передвижениях Бейли. Об отъезде Садретдинхана в Турцию вместе о группой деятелей «Милли Иттихад».