Первый конверт весь пестрел красивыми итальянскими марками. «От Виолетты!» Он решил не вскрывать его сразу, оставить на потом.
Почерк на втором конверте был незнаком! И его он отложил в сторону. Третье письмо было от матери. Она писала, что приедет в Софию как делегат съезда организации Отечественного фронта. Чавдар вздохнул. Он любил мать и всегда радовался ее приезду. Только вот третьего дня он подал заявление об отпуске. Ему хотелось провести десять дней у нее, в родном городе, а остаток отпуска он намеревался взять позднее, когда приедет Виолетта. Ничего не поделаешь. Придется остаться в Софии.
Выгленов вскрыл письмо от Виолетты. Вот как! И она приедет раньше, чем обещала Все его планы срывались. Лучше всего вообще отложить отпуск... Наконец настала очередь последнего письма. Оно было без подписи. Чавдару приходилось получать такие анонимные письма. Их было неприятно читать, но он все же придавал им известное значение. Человек мог написать донос из разных побуждений: чтобы направить расследование по ложному следу, разыграть его самого — из ненависти к власти, или оклеветать кого-нибудь из желания отомстить. Но иногда анонимное письмо писалось, так сказать, из «общественных» побуждений — подозрительное поведение какого-нибудь человека не могло не возмутить честного гражданина, даже если он и не отваживался подписаться из страха или по какой-либо иной причине.
«Уважаемый товарищ, — писал неизвестный, — недалеко от вас, буквально через дом, живет инженер Трифон Йотов. Брат его сбежал во Францию. В институте, где Йотов работает, он перессорился с коллегами из-за авторства на одно «изобретение». Йотов желает, чтобы наградили только ЕГО, только ОН якобы способный, а все остальные — тупицы и невежды. (Интересно, откуда такая самоуверенность?) В последнее время Йотова посещают довольно-таки сомнительные лица — в разное время суток. В этом вы сами можете убедиться. Выйдите когда-нибудь во двор после полуночи, и увидите, что из всего дома только его окно светится — зачастую до двух-трех ночи (пятый этаж, слева от балкона). Интересно, кто его гости? В каких темных делах участвует этот враг народной власти?
Прочитав письмо, Чавдар усмехнулся. Доброжелатель, пожелавший остаться неизвестным, сообщал, что брат Йотова убежал во Францию. Но когда — об этом умалчивал... И что за лица его посещают? Если это не выдумка, то нужно проверить...
Из того факта, что об отношениях Йотова с коллегами говорится в начале письма, можно сделать заключение, что писал его не сотрудник института. В противном случае, автор письма коснулся бы этой темы как бы «невзначай», где-нибудь в конце письма.
Чавдар задумался. Откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, но мозг его продолжал усиленно работать. Он протянул было руку к телефону, но не успел снять трубку, потому что телефон резко зазвонил.
— Да, я. Слушаю вас, товарищ полковник!
«Интересно, зачем я ему понадобился? Ведь не прошло и получаса, как мы расстались...»
— Чавдар, — услышал он голос полковника. — Тебе придется отложить отпуск.
— Именно об этом я и собирался вас просить...
— Небось говоришь так, чтобы я не подумал, что приносишь себя в жертву...
— Нет, товарищ полковник, я действительно...
— Ладно. Вопрос не терпит отлагательств. Ты готов? Машина прибудет за тобой через десять минут.
«Зачем он меня вызывает? — думал Чавдар, лихорадочно завязывая шнурки на ботинках. — Наверно, что-то случилось...»
Он вернулся домой только в час ночи, после напряженного изучения материалов о случае в селе Стойки. Вышел на остановке напротив высотных домов и машинально бросил на них взгляд. Дома стояли, погруженные в сон. Светилось лишь одно окно соседнего дома — кабинет инженера Йотова на пятом этаже. «Видно и впрямь придется с ним иметь дело...» — подумал Чавдар.
Имя Йотова тесно переплеталось, с тем, что случилось в Стойках. Инженер сначала отказался, а потом согласился сопровождать двух специалистов исследовательского института к южной границе... Важные документы исчезли именно в то время, когда он был там...
Вернувшись домой, Чавдар решил больше ни о чем не думать. В голове шумело, будто пела свою песню целая армия кузнечиков на свежескошенном лугу. И он представил себя лежащим у копны сена, чуть ли не наяву ощутив запах трав — чабреца, тысячелистника, зверобоя... Подхваченный волной этих запахов, он уснул.
3
В комнате совсем стемнело, но Йотов не зажигал света Его мучила мысль, что он попал в водоворот, из которого ему не выбраться. Убедительно ли было его объяснение относительно расписки о полученной за границей валюте? В прошлом году он и его заместитель Зико Златанов ездили в Париж для участия в международной конференции. Как только стало известно, что он едет в командировку, Йотов написал брату Василу, который после женитьбы на француженке жил в Париже, что хотел бы с ним встретиться. Но Васил как раз в это время должен был ехать на свадьбу шурина в средиземноморский городок Сет. Они виделись всего лишь несколько минут в вестибюле учреждения, где работал Васил. Зико ждал снаружи. Васил позвонил своему сослуживцу немцу Диттеру и попросил его дать Трифону тысячу франков. Трифон в присутствии Зико написал Диттеру расписку. Потом они со Златановым разделили полученную сумму пополам. Непонятно, каким образом, но эта расписка была приложена к материалам следствия. А со Златановым они поссорились еще в дороге. Трифону претили самоуверенность и кичливость Златанова. Из его хвастливой болтовни выходило, что он, Златанов, является фактическим руководителем института, но вынужден уступить этот пост Йотову потому, что тот старше...
Что-что, а говорить Златанов действительно умел. Ему было свойственно четкое логическое мышление, он даже в присутствии трех собеседников витийствовал, будто выступал на собрании. Несколько раз между ними вспыхивал спор. В отличие от Йотова, Златанов любил ночные бары с джазовым оркестром. В Вене, где они провели всего два дня, по настоянию Златанова посетили бар, где каждый заплатил по 25 шиллингов. А теперь в материалах расследования лежало донесение Зико Златанова, где он написал:
«Руководитель делегации Трифон Йотов водил меня в Вене и других городах в ночные заведения...»
На обратном пути они заехали в Берлин.
Наглое поведение Златанова не имело границ. В Пергамоне — музее, где воспроизведен монументальный въезд на городскую площадь древнего города Пергама в Малой Азии с двумя шеренгами каменных львов, посетителям демонстрировали остатки нескольких храмов, перенесенные в музей после раскопок в античном городе. Златанов, довольно прилично говоривший по-немецки, подхватил под руку немку-экскурсовода и быстро повел ее вперед. Йотов не жалел о том, что остался один — тишина позволила ему проникнуться величием старинных храмов, но в глубине души он был огорчен.
В сущности, начало вражде было положено давно, лет пять назад, когда Йотов принял на работу в институт молодого инженера Гылыбова. Златанов был против этого назначения и сразу же настрочил донос на Йотова, что он якобы окружает себя «своими людьми». Он упомянул и о неких «своеволиях» Йотова, которые тот себе позволяет при встрече зарубежных гостей. Йотову пришлось давать устное объяснение. Вопрос казался решенным. Тогда Златанов избрал другую тактику. Он постарался сблизиться с Гылыбовым. Все выдумки Златанова о поведении Йотова за границей жадно впитывались доверчивым и простодушным Гылыбовым, который не сомневался в том, что в один прекрасный день руководство института должно быть вверено ему. Именно Златанов подсказал ему эту идею. У него, Златанова, якобы нет времени заниматься административными делами института, а Гылыбов — молодой специалист, ему и карты в руки, именно он должен навести в институте порядок, добиться во всем экономии, восстановить коллективный метод работы. Все это льстило Гылыбову, видевшему в лице Златанова не соперника, а верного друга.