За возней с налимом Алексей не заметил, как продолжавшая медленно дрейфовать по течению реки лодка приблизилась к берегу, до которого теперь оставалось каких-то пятнадцать-двадцать метров. Он торопливо отцепил воблер от широкого плоского рта налима, опустил снасть за борт и вновь запустил лодочный мотор. Но, уже начав выруливать на основное течение, почувствовал с берега чей-то взгляд. Алексей обернулся и посмотрел на берег – на далеко выступавшем в реку дощатом мостке стоял высокий мужчина, в котором Алексей с удивлением узнал вчерашнего незнакомца, встреченного им в райцентре. Широко расставив ноги в коротких резиновых сапогах и засунув руки в карманы штанов, незнакомец стоял у самого края мостка и, улыбаясь, смотрел на медленно проплывавшую мимо лодку.  Поймав взгляд Алексея, еще сильнее скривил изуродованный шрамами рот и громко насмешливо произнес:

 – Чего уставился, дядя! Да, я это, я!

 – Ленька, Бычок! – уже не сдерживая себя, радостно заорал Алексей.

 Забыв о свисавших с обоих бортов лодки удочках, о тянувшихся за ними снастях, о болтавшемся у борта садке с рыбой, он до упора крутанул ручку газа, развернул сразу осевшую на корму лодку и направил ее прямиком к берегу. Скрипя прорезиненной тканью по песку, она вылетела на берег, едва не сбив волной стоявшего на мостке Рыкова, но тот словно не заметил этого, спрыгнул с мостка в воду и, широко раскинув руки и загребая голенищами сапог воду, шагнул навстречу уже вываливавшемуся из лодки Алексею:

 – Ну, здравствуй, братишка, здравствуй!…

 Обычный деревенский "пятистенок" старухи Козиной, за бесценок купленный когда-то Рыковым у администрации сельского поселения, за прошедшие без малого два десятка лет изменился неузнаваемо. С разных сторон к нему были пристроены всевозможные, самого необычного вида верандочки и комнатки, чердак превратился в мезонин с крохотным "французским" балкончиком с одной стороны и широкой террасой с другой. И все это архитектурное многообразие было аккуратно выкрашено в самые невероятные цвета.

 – Да тебя, брат, раскулачивать пора! – подходя к дому, шутливо заметил Алексей. – Архитектура - чистый Ле Корбюзье!

 – Да твой Корбюзье от зависти удавился бы, если бы увидел! – хвастливо заявил Рыков, весьма довольный произведенным на Алексея впечатлением. – Ты, кстати, еще внутри не был! А там, между прочим, тоже есть на что посмотреть!

 – Вот я и говорю – пора раскулачивать! – рассмеялся Алексей. – Давай, боярин, веди в свои хоромы!

 Некоторое время спустя, проведя Алексея по всем закоулкам своего необычного "дворца", Рыков усадил его за массивный дубовый стол в центре довольно просторной кухни, а сам принялся суетиться у самодельной кухонной стенки, занимавшей всю боковую стену кухни.

 – Ты же, наверное, не завтракал? – не оборачиваясь, поинтересовался он. – Сейчас немного перекусим…

 Вскоре на столе перед Алексеем появилось два больших блюда с теплыми еще пирогами - "Эти с рыбой, а эти – с грибами!" – пояснил Рыков, – а затем и небольшой никелированный электрический самовар.

 – У вас тут и электричество? – удивился Алексей. – Я что-то столбов не заметил… Или у тебя генератор?

 – Есть и генератор… – заливая заварник кипятком из самовара, пробормотал Рыков.

 Затем вернулся к своим шкафчикам, достал из них мешочек с какой-то сушеной травкой – "чуть не забыл!" – и бросил несколько листиков в чайник.

 – И генератор есть, и обычная сеть имеется! – усаживаясь напротив Алексея, самодовольно ухмыльнулся Рыков. – Поставили "ТЭПушку"* возле ЛЭП, со счетчиком, как положено! Теперь раз в квартал езжу в райцентр, сдаю показания, перечисляю бабки… Ты, кстати, меня как раз и встретил, когда я деньги снимал для оплаты!

 Алексей налил себе чаю, выбрал пирог попышнее, однако, уплетая один пирог за другим,  мучительно соображал, как спросить о том, о главном… Наконец Рыков сам, видя, что того мучает множество вопросов, подсказал:

 – У тебя, я так понимаю, ко мне накопилось множество вопросов, верно?

 Алексей бросил на него благодарный взгляд и согласно кивнул головой:

 – Точно! Вот только не знаю, как спросить…

 – А ты не ломай голову – я сам все расскажу. А начну, пожалуй, со своей "смерти". Выходной день был тогда, суббота. Жили мы тогда уже в собственном доме – да ты должен помнить, я ведь рассказывал тебе! Да… А в тот день мы, как обычно, с утра поездили по магазинам, заскочили на рынок – жили-то, считай, почти за городом! – и где-то к обеду вернулись домой. Ольга с Лешкой сразу в дом пошли, а я машину в гараж загнал, ворота закрыл и тоже зашел. Только через гараж – там сбоку дверь была, прямо в прихожую и лесенка такая небольшая.  Гараж-то на земле, а прихожая – метра на полтора повыше, там под ней технический этаж был, вроде подвала, что ли… Вот… Ну, я уже подниматься начал, когда Ольга мне из прихожей крикнула:

 "Лень, ты продукты из машины забрал?"

 "А, блин", – думаю, – "забыл!"  И рванул назад в гараж. Обежал машину – она к двери левым боком стояла, а сумка с продуктами – с другой стороны, у правой дверки – и уже хотел, было, дверку открыть, как вдруг что-то как шар-рахнет! Словно самолет, когда на сверхзвук переходит. Ну, меня тут от машины к стене кинуло, и я сразу оглох. Совсем оглох, на оба уха… А из двери, что в прихожую вела дли-и-нный такой язык пламени вырвался и давай по потолку гулять! А я как раз недавно потолок в гараже плиткой оклеил – такой, знаешь, из тонкого пенопласта! Они тогда только-только в продаже появились. Наши "мешочники" их из Польши возили… Ну, и эта плитка от этого "языка" сразу занялась! Нет, не гореть стала, а быстро-быстро так плавиться! А тут еще вижу, по наружной стене, к которой меня взрывом кинуло, вдруг трещина пошла. Большая трещина, от потолка и до самого пола. И плита перекрытия, которая на этой стене лежала, стала медленно опускаться вниз…

 Боковым зрением Быков заметил, как по наружной стене, к которой его бросило взрывной волной, пошла вначале небольшая, но быстро расширяющаяся трещина. Вскоре трещина уже достигла пола, а затем с верхнего края стены стали по одному вываливаться наружу кирпичи, и лежавшая на них бетонная плита перекрытия начала опускаться вниз. Она опускалась медленно, словно при замедленной съемке, рывками, выдавливая постепенно наружу один за другим составлявшие её опору кирпичи и, по мере того, как кирпичей оставалось все меньше, все сильнее увеличивая скорость падения. "К машине, Ганс, к машине!" – взявшийся невесть откуда, прямо в его мозгу прозвучал голос Змея. Впоследствии ему скажут, что именно машина, принявшая основной удар – вначале, взрывной волны, а затем – рухнувшей сверху плиты – спасла его от смерти. Но в тот момент он ни о чем не рассуждал, просто выполняя принятый мозгом приказ.

 Лежа на левом боку, извиваясь всем телом, словно уж, он подполз к машине и прижался к остро пахнувшему резиной заднему колесу, когда плита, наконец, рухнула, придавив его отставленную в сторону ногу. От жуткой боли Быков громко закричал, а плита, даже встретив неожиданную опору, все равно продолжала ползти вниз, выдавливая остатки кирпичей из стены и все сильнее прижимая его ногу к полу. По пенопластовым плиткам, покрывавшим ее поверхность, временами пробегали тонкие синие огоньки пламени, и от этих огоньков плитка плавилась и, словно дождик, то редкими капельками, то целыми струйками стекала на землю и на лицо лежащего на полу Быкова. "Дождь? Откуда дождь? Зима же на дворе!" – пришла в голову неожиданная мысль, и это было последнее, о чем он успел подумать, прежде чем окончательно провалился в безмолвную черноту забытья…"